Букет белых эустом

ГЛАВА 6. УЛЬЯНА

На утро двадцать пятого июня у Ульяны была назначена защита выпускной квалификационной работы, и вечером того же дня она собиралась уехать на проходящем через Канашов пензенском поезде в Москву. Билет был взят, вещи собраны, но девушка, прежде чем покинуть родной город, ещё хотела попытаться прояснить хоть что-то в свалившейся на неё информациии. Узнав о своем удочерении, Ульяна сразу достала с верхней полки стенного шкафа большую картонную коробку, в которой хранились все семейные документы. Здесь лежали какие-то справки, выписки из трудовых книжек родителей, грамоты, удостоверения, однако ничего, относящегося к её рождению, найти не удалось. Ульяна задумалась: тётя Ира говорила, что родители рассказывали всем, что девочка родилась на Чукотке, где папа руководил созданием нового горнодобывающего предприятия, а на самом деле взяли её из дома ребенка в Даниловске, небольшом городке в пятидесяти километрах от Конашова.

Рано утром Ульяна отправилась в Даниловск. Конашов — небольшой город, а Даниловск и вовсе напомнил Ульяне деревню. Деревянные домики с сиренью под окнами, копошащиеся прямо на тротуаре курицы, небольшой квартал пятиэтажек…

Дома Ульяна пыталась по карте в интернете построить маршрут от автобусной станции до Дома малютки, но даже Гугл был беспомощен перед географией Даниловска. Сначала прохожий указал, что надо идти в Старый город, там Ульяне сказали, что Детский дом давно переехал на другой берег речки Даниловки, и наконец Уля выяснила, что Дом малютки находится за городом, куда по расписанию ходит рейсовый автобус раз в несколько часов. Обессиленная скитаниями по городку Ульяна вернулась на автобусную станцию, Даниловск уже не казался таким маленьким, ноги гудели, хотелось вернуться домой. «Полдня хожу по городу, и никаких результатов. Похоже, это меня судьба отводит от архивов детского дома», — мелькнула в голове предательская мысль вернуться, но Ульяна её тут же прогнала: «Решила разобраться, значит, надо доводить решение до конца».

Лишь к четырём часам добралась Ульяна до Дома малютки, но и здесь её подстерегало разочарование. Заведующая, немолодая полная женщина, равнодушно выслушала девушку.

— Я в Интернете читала, что можно поднять личное дело в том учреждении, откуда меня забрали, — сбивчиво объясняла Ульяна причину своего приезда. — Меня взяли в семью через месяц после рождения. Родители приехали в Конашов из другого города, чтобы никто не догадался об удочерении, но забрали меня здесь, в Даниловске. Тётя, сестра мамы, говорила, что была какая-то договоренность с заведующей. Может быть, Вы что-то помните?

— Я работаю здесь пять лет, поэтому про твоё удочерение ничего не знаю, да и что я могла бы знать? Многие берут детей. Но существует такое понятие — тайна усыновления. Усыновители решают, хранить тайну или нет. И только с их разрешения её можно раскрыть. Если твои приемные родители дадут письменное согласие, то ты можешь обратиться в загс, там должны быть сведения о биологических родителях.

— Но они не могут дать согласие. Они умерли. Вот у меня свидетельства о смерти. Папа четыре года назад погиб, а маму неделю назад похоронили, — Ульяна всхлипнула.

— Обращайся в загс, — устало-равнодушно повторила заведующая. — Скорее всего сразу откажут: тебе же при жизни усыновители не дали согласие на раскрытие тайны, и их смерть эту тайну не отменяет. Когда откажутся предоставить информацию о биологических родителях, то попроси: пусть откажут письменно, чтобы с этим отказом обращаться в суд. Только зачем тебе это?

— Я должна знать, кто мои родители.

— Зачем? — повторила заведующая. — Ну, найдешь ты свою биологическую мать, и что? Если сведения нужны были бы для диагностики наследственных заболеваний, то понятно, зачем архивы ворошить, а так, из любопытства не стоит.

— Екатерина Петровна, — в кабинет заведующей заглянул невысокий круглолицый парень, — всё наладил. Ключи на вахту отдал. Поеду.

— Спасибо, Мишенька, спасибо, дорогой! — заведующая расплылась в улыбке. — Родителям привет передавай. Вот ещё девочку в Конашов захвати, а то ей сегодня самой не добраться.

— Захвачу, Екатерина Петровна, — кивнул парень и повернулся к Ульяне: — Я во дворе в машине тебя жду.

— Спасибо, конечно, но я сама доберусь, — Ульяна ничем не хотела быть обязана этой неприветливой заведующей.

— Не доберёшься. Автобус до Даниловска будет только в десять вечера, а когда в Даниловск приедешь, конашовский автобус уже уйдёт. Придётся на автостанции ночевать. И вот ещё, — заведующая на секунду запнулась, — ты сказала, что мать у тебя умерла, и заплакала. Потому что это твоя мать, и неважно биологическая или небиологическая — мать одна. А бабе, которой ты, малютка новорождённая, девятнадцать лет назад не нужна была, теперь и подавно нужна не будешь, а может с тебя деньги тянуть начать или ещё что. Случаи известны. Так что прекращай своё следопытство. Всё, иди давай, там Миша тебя в машине ждёт.

Во дворе Дома малютки стоял старенький фольксваген, Миша приветливо распахнул дверцу:

— Садись. К восьми на месте будем.

— Спасибо, Миша! — Ульяна аккуратно села, представилась: — Меня Ульяна зовут.

— Какое имя красивое, старинное.

— Это меня в честь прабабушки назвали, — пояснила Уля и осеклась: её назвали в честь неродной прабабушки. Трудно представить, что её мама — не её мама, и бабушка, и прабабушка… Это новое знание, с одной стороны, ничего не меняет. Но в реальности почему-то меняет многое. Обман длиной в девятнадцать лет.

— А я знаю, что ты в педагогическом колледже учишься, — вывел Ульяну из задумчивости Михаил. — Я напротив, в сорок втором доме живу, часто тебя видел.

— Как же ты меня запомнил?

— Ты заметная. Вон у тебя волосы какие, как из солнца. Тебя ещё твой парень на машине с леопардом подвозил. Трудно не заметить.

— Это не мой парень, — Ульяне не хотелось, чтобы даже в разговоре её имя стояло рядом с Матвеем. — А ты что в Доме малютки чинил?

— Да у них там компы вирусов нахватали, я чистил.

— Ты так далеко на работу ездишь?

— Им айтишник по штату не положен. Я просто Екатерине Петровне помогаю, чем могу. Позвонила, сказала, что с техникой непорядок, вот я и помчался.

— Она родственница или твоя семья с ней дружит? — Ульяна вспомнила, как заведующая передавала привет родителям Михаила.

— Почти родственница. Можно и так сказать. Но это долгая история. Екатерина Петровна раньше в детском доме работала. Он в самом центре был. Будем через Даниловск проезжать, я тебе его покажу. Но там сейчас только здание, а ребят нет. Наш детдом с самарским объединили и под Самару перевели. А Екатерина Петровна в Доме Малютки стала работать.

— Ты детдомовский?

— Был, до шести лет. Потом меня усыновили.

— А ты знал, что это неродные родители? — голос Ульяны едва заметно дрогнул.

— Естественно.

— А как ты к ним относишься, зная, что неродные?

— Я их люблю, — улыбнулся Михаил.

— А про родных родителей тебе что-нибудь известно?

— Известно. От меня отказались потому что у меня врождённый порок сердца был. Мне операции делали, Екатерина Петровна со мной, как с собственным, нянчилась. Я не помню, маленький был. Потом родителям моим передала. Уже все вместе со мной мучились, — Михаил снова весело улыбнулся.

Ульяну удивляло, что о таких серьёзных проблемах парень рассказывает легко, как о чём-то забавном.

— А тебе не хотелось с родными родителями встретиться?

— Хотелось в детстве. Мечтал, что стану известным, богатым, приеду к ним на шикарной машине и скажу, что они мне совершенно чужие. Пусть локти кусают. Но это давно было, в классе пятом — шестом, так, детские фантазии. А ты зачем в Дом малютки приезжала? Работу ищешь или практику будешь проходить?

— Практику, — буркнула Ульяна, ей было стыдно признаться, что от неё тоже отказалась родная мать, хотя даже порока сердца у неё не было. Понимала, что ничего позорного в том нет, но почему-то не могла сказать.

Михаил ещё долго рассказывал про свою собаку, про работу, про друзей, но попутчица слушала его вполуха, разговор не поддерживала, и Миша умолк. Уже на въезде в Конашов он поинтересовался, где Ульяна живёт, куда подвезти.

— Спасибо! Не надо, тебе отсюда до дома пять минут, а мне на Первомайскую. Останови на углу, я дальше на автобусе доберусь.

— Ничего, машина довезёт. Мы её не толкаем, сама едет, — Михаил вновь заулыбался, и Ульяна подумала, как здорово жить тому, у кого всё ясно и определённо.

— Ты телефон оставишь? — не то спросил, не то попросил Миша. — Или мой запиши. Поедешь опять в Дом малютки, я бы тебя отвез.

Ульяна не стала объяснять, что ездить в Даниловск ей больше не надо, а, достав телефон, внесла номер Михаила, пообещав позвонить, как только возникнет необходимость поездки.

— Если по городу надо будет что-то перевезти, тоже звони, да и просто так звони, когда скучно будет.

Квартира встретила Ульяну полной тишиной. Мама сейчас бы расспросила, как прошёл день, потом они бы пили чай, и Ульяна, смеясь, рассказывала про то, как полдня искала в маленьком городке нужный адрес, про смешного улыбающегося Мишу. И сознание, что мамы в её жизни больше нет и никогда не будет, захлестнуло, накрыло тяжелой волной отчаяния. Какая разница: родная, чужая. Почему-то вспомнилась давняя поездка на дачу, они шли от станции, пятилетняя Уля сидела у отца на плечах, мама, хохоча, что-то говорила, отец смеялся, смеялась Ульяна. Над речкой кружили стрекозы, облако, похожее на слона, висело в голубом небе, в воздухе плыл аромат летнего счастья… Правильно сказала ей сегодня заведующая о том, что неважно биологические или небиологические родители, они её растили, они научили всему тому, что сегодня она знает, умеет, чувствует, и не станет она никогда искать «бабу, которой малютка новорождённая девятнадцать лет назад не нужна была».

Через неделю Ульяна защитила диплом и отправилась в Москву, помогать готовиться к школе внуку Федулова. Всю неделю она пыталась дозвониться по номеру, оставленному Викой, но трубку никто не брал. Однако Уля всё равно решила ехать, ведь у неё был адрес дома, в котором ждали гувернантку из Конашова.

В Москве она бывала и раньше — приезжала с родителями на каникулах, чтобы побывать в Третьяковской галерее, Историческом музее, в столичных театрах. В Москве жила двоюродная сестра отца, одинокая, энергичная, резкая в суждениях, редактор крупного издательства, родители вечерами подолгу сидели с ней на уютной кухне, что-то обсуждали, спорили, смеялись… Ульяна подумала, что надо бы навестить родственницу, и тут же вспомнила: она теперь никакая не родственница, наверняка, двоюродная тётка знала, что Уля — приемыш, и терпела её из уважения к брату. Теперь родителей нет, значит, и не нужна московской тётке посторонняя девчонка. Ульяна, как ни старалась, не могла прогнать чувство стыда от непонятного ей самой сознания, что она удочеренная. Думала о том, как Миша спокойно говорил, что родители взяли его из детдома, и всё было нормально, но сама Ульяна продолжала стыдится своего удочерения, словно не только её обманули, скрывая правду, но и она всем лгала, выдавая себя за родную внучку, племянницу, за дочь достойных людей. Вспомнился как-то случайно услышанный в транспорте разговор двух женщин: «Не вздумай из детдома ребёнка брать. Там только дети алкашей и наркоманов с плохой наследственностью. Нормальные родители от ребёнка не откажутся». Получается, что Ульяна — ребёнок с плохой наследственностью, и все окружающие в течение девятнадцати лет только и делали, что ожидали, когда её гадкие гены заявят о себе.