Три года

Или он заставит меня умереть в одиночестве.

— Как ты мог смотреть, как я прихожу в этот мир, — шепчу я, — а потом забирать у меня мое существование?

Дорнан смотрит на свои туфли, темные кожаные туфли, подходящие для похорон. Я представляю, как он забивает меня ими до смерти. Это то, что он, вероятно, сделает с большим удовольствием.

Он игнорирует меня, пока я смотрю на него, кажется, видя самое человечное выражением лица, которое когда-либо у него было. Маска спадает, слишком много смерти и разрушений проникает во все аспекты его существования. Впервые я вижу, чтобы он выглядел уязвимым. Конечно, после похорон Чада у него был такой момент, но не такой яркий. Он — это он, а я — это я, и мы вместе заперты в этом аду, пока один из нас не выиграет или не умрет.

Он возится с флаконами с лекарствами, а я смотрю, не в силах отвести взгляд.

Итак, у дьявола есть сердце. Это лучше или хуже?

— Расскажи мне, — хрипло говорит он, снова втыкая иглу в один из флаконов. — Скажи мне, мои мальчики знали, что это ты, прежде чем ты их убила?

Холодок пробежал по моей коже, когда я вспомнила выражение потрясенного узнавания в глазах Чада, в то время как его сердце сжалось в груди.

— Да, — говорю я хрипло.

Он снова садится передо мной, хрупкий голый каркас кровати скрипит под его весом. Смотрит на меня из-под ресниц, играя с полным шприцом в руках. Это вдвое больше, чем он дал мне в первый раз.

— Скажи мне, — требует он. — Расскажи мне, как это было.

Я почти смеюсь, но останавливаю себя. Он хочет знать, каково это было? Смотреть, как свет гаснет в глазах Чада? В глазах Макси? Услышать взрыв, пронзивший воздух, и знать, что я убила еще больше их? Или, может быть, он хочет, чтобы я рассказала о том дне, когда он забрал меня из моего дома, моего безопасного места? Возможно, он хотел бы услышать, что я чувствовала, когда его демонические отродья удерживали меня и по очереди трахали до полусмерти. Пока они заставляли Джейса смотреть. Каково было осознавать, что я не уйду оттуда живой. Как я плакала, когда поняла, что умру под ногами человека, которого называла семьей, человека, который должен был защищать меня от зла в мире, а не отдавать меня ему. Каково было знать, что мой отец погиб от его рук?

Однако меня не волнует, о чем он спрашивает, потому что мой ответ останется прежним. Я не даю ему ни грамма своих воспоминаний, чтобы он мог с удовольствием насладиться моей грустью. У меня все еще есть немного силы, несмотря на то, что физически я бессильна.

Нет. Я ему абсолютно ничего не дам.

Я сжимаю челюсти.

— Нет.

Он мрачно улыбается, и впервые я вижу боль и печаль под злобой на его лице. Он протягивает руку и снова сжимает мою руку, моя вена напрягается, игла скользит внутрь с острым уколом. Тепло наполняет меня, и моя голова откидывается назад. Слишком.

Я чувствую, как мое сердце начинает колотиться в груди.

— Ты должна была рассказать мне, Джули, — говорит он. — Теперь ты меня разозлила. Теперь ты умрешь.

Это последнее, что я слышу. Я не могу двигаться. Не могу говорить. Не могу дышать. Господи, я не могу думать. Сколько он мне дал? Он вылил в меня целый шприц этого дерьма. Героин. Я думаю об огромных зеленых глазах моей матери, закрываю глаза и полностью расслабляюсь.

Думаю, это не самый худший день, чтобы умереть.