В оковах Шейха

Она понимала гораздо больше, чем он предполагал.

Она скоро уйдет.

И у него перехватило дыхание, когда острые шипы этого пушечного ядра снова вонзились в его сырую и израненную плоть.

* * *

Тора никогда не видела Рашида в мантии, никогда бы не подумала, что человек, который чувствует себя как дома и так хорошо выглядит в западной одежде, может выглядеть так традиционно, и все же он выглядел именно так. Его белоснежные одежды и туника под ними были отделаны золотой отделкой, а головной убор перевязан черной лентой, которую на последнем этапе церемонии, заменят золотой лентой, которая сделает его эмиром.

Высокий и широкоплечий, его кожа выглядела так, словно была отполирована солнцем на фоне такого белого цвета, он выглядел великолепно, как будто был рожден в песках пустыни, рожден, чтобы править, и все же Тора могла видеть битву, происходящую в его душе, могла видеть легкую дрожь в его руках, которую он изо всех сил пытался скрыть.

— Тебе не нужно бояться, — мягко сказала она.

— Что? — Он резко обернулся.

— У тебя нет причин бояться.

— Это то, что ты думаешь? Что я боюсь? — Но его голосу не хватало убежденности в словах, и он понял это по тому, как опустил голову и снова отвернулся.

— Ты сильный, — сказала она у него за спиной. — Ты умный, справедливый и хороший человек, и ты хочешь сделать все возможное для народа Каджарана. Им повезло, что у них есть ты.

Он набрал в грудь воздуха, и его слова, когда они прозвучали, могли быть унесены песком пустыни и горячим ветром.

— Я не был воспитан для этого.

— Но это у тебя в крови. Твой отец...

— Как это у тебя в крови вдруг оказалось, что ты несешь ответственность за благополучие и будущее стольких людей?

— Ты можешь это сделать, Рашид, — сказала она более сурово, чем планировала. — Тебя бы здесь не было, если бы ты в это не верил. Никто из тех, кто знает тебя, никто здесь, в этом дворце, не сомневается в тебе.

— Как ты можешь, человек, которого я знаю мельчайшую часть своей жизни, говорить такое?

— Потому что я видела, как усердно ты работаешь. Я видела, что более слабый человек ушел бы, а жадный остался бы, даже если эта задача была ему не по силам. Ты совсем не такой. Ты можешь сделать это, и ты победишь, и ты будешь хорошим эмиром.

Карим прервал их стуком в дверь.

— Ваше превосходительство, шейха, готовы ли вы?

Она взглянула на него еще раз, прежде чем кивнуть и сказать, что проверит Юсру и Атию, и уже повернулась, чтобы уйти, когда он поймал ее за руку, прежде чем она успела исчезнуть.

— Спасибо тебе за эти слова. Они значат больше, чем ты думаешь. — Он крепко сжал ее руку в своей, прежде чем отпустить. — Я просто надеюсь, что ты права.

Она улыбнулась ему так, что согрела его изнутри так, как никогда не согревало солнце.

— Я знаю, что это так, — сказала она, и ее слова и ее тепло придали ему смелости поверить в это.

* * *

Это было утомительно, но в то же время и захватывающе. Тора сидела рядом с Рашидом на диване в тени шатра, установленного на возвышении перед огромной площадью, уставленной самыми длинными столами, которые она когда-либо видела. Они позавтракали с иностранными сановниками во дворце, и теперь настала очередь народа встретиться со своим будущим эмиром, прежде чем они вернутся во дворец на саму коронацию. Яркие знамена каджарийских цветов развевались в воздухе, соперничая с веселыми праздничными цветами, которые носили женщины и даже некоторые мужчины. По мере того, как пир шел полным ходом, царила атмосфера вечеринки, музыканты и танцоры обеспечивали развлечение, и повсюду слышался смех.

И даже знание того, что их брак был браком по расчету, и что скоро она отправится домой и больше не будет шейхой, не могло уменьшить ее восторга от участия в процессе. На данный момент, по крайней мере, юридически, она была шейхой, и она сделает все возможное для этого дня, даже если в животе у нее порхают бабочки. Но это было не о ней, это было о Рашиде и коронации нового эмира, и это был опыт, который бывает раз в жизни, и она собиралась наслаждаться каждым моментом.

Молодая незнакомая девочка поднялась со своего места и подошла к помосту, держа в руках букет цветов, ее глаза были широко раскрыты и немного испуганы, когда она стояла в ожидании на ступеньках. Карим низко склонился над плечом Торы.

— У нее для тебя цветы, чтобы поприветствовать шейху, если ты позволишь.

— Для меня? — Сегодняшний день должен был быть посвящен только Рашиду, — подумала она. Но все же она улыбнулась и протянула руку, чтобы подбодрить ее, и маленькая девочка улыбнулась в ответ, поднялась по лестнице и поклонилась, прежде чем передать цветы и произнести что-то на каджарезском.

— Что она сказала?

Карим снова низко наклонился.

— Она пожелала тебе много сыновей и дочерей.

— О, — сказала Тора, внезапно смутившись, прежде чем добавить "спасибо" на каджарезском, одно из немногих слов, которые она выучила, чувствуя себя виноватой, потому что теперь она не просто наблюдала за происходящим, она была его участницей.

После этого было больше детей, и больше благословений, и больше цветов, пока их стол не превратился в море цветов, и Тора улыбалась всем желающим, девочкам или мальчикам, и их лица светились, когда она благодарила их. В какой-то момент она взглянула на Рашида и почувствовала пробегающие мурашки, когда обнаружила, что он наблюдает за ней, его взгляд был задумчивым и наполненным чем-то, что выглядело почти как уважение.

* * *

Рашид наблюдал, как она приняла еще один букет цветов, коснувшись пальцами лица ребенка, когда благодарила ее, и девочка вприпрыжку вернулась туда, где сидела ее семья, почти светясь от восторга. Тора была такой же незнакомкой с этой помпой и церемонией, как и он, наблюдателем, оказавшимся в чужом мире, но вы бы ни за что не догадались, что они почти чужаки здесь.

Она была естественной с детьми так же, как и постоянной для него, всегда была рядом с ним, выглядела спокойной, безмятежной и такой красивой, что у него защемило сердце. Было жарко, и оставалось несколько часов, прежде чем они смогли сбежать, и она так легко могла бы возмутилась тем, что ей вообще пришлось участвовать в церемонии, когда она не была его настоящей женой, но она заставила себя выглядеть легко и непринужденно.

Она заставила его поверить, что все возможно.

Без нее у него ничего бы не получилось.

И позже, когда они вернулись во дворец во время коронации, когда Карим снял черную повязку и поднял золотую, чтобы заменить её, он вспомнил ее слова, сказанные этим утром:

— Ты сильный... Ты будешь хорошим эмиром.

Затем Карим произнес древние слова, чтобы короновать его, и возложил корону ему на голову, это было сделано. Он стал эмиром.

В банкетном зале раздались радостные возгласы и аплодисменты, самые громкие из которых доносились из квартала, где сидели его братья по пустыне и их семьи, и он улыбнулся, когда выдохнул, не осознавая, что задерживал дыхание. Он повернулся к ней и увидел влагу в ее глазах, слезы, которые она пролила из-за него, и он был тронут сверх всякой меры. Но прежде чем он смог сказать ей, прежде чем он смог поблагодарить ее за слова этим утром и за ее сегодняшнюю спокойную силу, сначала был еще один пир, еще одна вечеринка с пушечным огнем и фейерверком, над дворцом, который эхом разнесся по всему городу, а также в крошечных пустынных и горных деревушках города Каджаран.

* * *

Было уже за полночь, когда празднества закончились. Юсра уложила Атию обратно в постель несколько часов назад, день формальностей вперемешку с играми с детьми утомил ее, и теперь Рашид молча шел рядом с Торой к их апартаментам. Торе показалось, что сам воздух вокруг них мерцал, было так много энергии, порожденной сегодняшним празднованием, энергии, которая теперь превращала воздух в электрический, когда они двигались, в потоки, заряженные каждым шорохом одежды о одежду, каждым шагом по мраморному полу, как метрономом, выбиваясь из времени, которое у нее оставалось.

Все, в чем она сейчас была уверенна, это в том, что она не хотела, чтобы эта ночь заканчивалась. Она не хотела, чтобы это чувство заканчивалось, чувство покоя с Рашидом, быть частью его жизни... важной частью ... хотя бы на один день. Она хотела сохранить волшебство этого момента и сохранить его драгоценным для себя навсегда. Потому что скоро ее пребывание в Каджаране закончится. Скоро она вернется в Сидней в своей черной юбке и застегнутой рубашке, и больше не будет шелковых халатов, скользящих по ее коже, не будет франжипани в эфире.

Не будет больше Рашида.

Ее сердце сжалось в груди.

На самом деле он для нее ничего не значил. Случайный секс, а затем быстрый выигрыш, сделка, заключенная с дьяволом, с большим количеством горя на этом пути. Он был для нее никем и все же ее сердце забилось сильнее, когда его короновали, она была так горда им.

Никем для нее?

И ее сердце споткнулось в порыве сказать ей, что она лгунья.

Казалось, слишком скоро они оказались у двери, ведущей в ее покои, и она обернулась и посмотрела на него, такого красивого в своих одеждах, его черты: игра тьмы и тени на фоне ослепительной белизны, золото в его голове поблескивало в слабом свете.

— Спасибо, что проводил меня.

Он покачал головой.

— Это ты заслуживаешь благодарности, Тора. То, что ты сказала мне сегодня утром... — Он замолчал, подыскивая слова, и она приложила палец к его губам.

— Я не сказала ничего такого, чего бы ты уже не знал. Может быть, тебе просто нужно было это услышать.

Он поймал ее руку и сильно прижал ее к своему рту.

— Ты замечательная женщина, Тора.

— Нет, Рашид.

— Да, ты знаешь, что это правда. С того момента, как ты приехала, ты произвела впечатление на всех, кого встретила. Сегодня ты была звездой шоу, очаровав всех, от самого маленького ребенка до самого важного сановника. Я знаю, что наш поспешный брак был навязан тебе и нежелателен, но ты была одним из самых ярких моментов моего возвращения в Каджаран.

— У нас был уговор, Рашид, помнишь? Я тоже кое-что из этого извлекла. Деньги, они помогли моему другу в трудную минуту.

— Это было ничто по сравнению со всем, что ты сделала. Я твой должник, Тора. Я не знаю, чем я могу тебе отплатить.

Она уже знала, что момент настал именно сейчас, что если она хочет, чтобы эта ночь продолжалась, она должна быть той, кто сделает это так. Она посмотрела на него, на его темные глаза и красивые измученные черты лица, и поняла, что, уезжая, она оставит часть себя прямо здесь, в Каджаране.

Свое сердце.

— Займись со мной любовью, Рашид.