Лазарус

— Милая, ты только что проглотила…

— Не в больницу. Куда угодно, только не в больницу, — добавила она, и я тяжело выдохнул.

Куда угодно, только не в больницу.

Прямо сейчас.

Это означало только одно место.

— Хорошо, поехали, — сказал я, наполовину таща, наполовину неся ее на улицу, где у бара Чаза ждали два такси, зная, что какой-нибудь идиот будет слишком пьян, чтобы сесть за руль. Я открыл заднюю дверь, втолкнул девушку внутрь и назвал свой адрес.

Еще до того, как мы отъехали от тротуара, она была почти без сознания рядом со мной, заставляя мои мышцы напрячься, беспокоясь, что не отвезти ее в больницу, даже против ее воли, было не правильным решением.

Но прежде чем я успел передумать, мы подъехали к моему зданию, и она дышала нормально, а ее пульс был немного медленным, но ровным. Поэтому я заплатил водителю и вышел, потянувшись внутрь, чтобы схватить ее и прижать к своей груди, чтобы отнести в дом.

— Подружка немного перебрала, да? — сказал водитель, пытаясь, я полагаю, сделать все это действие немного менее неловким.

Слишком неловким.

Он понятия не имел.

— Да. Спасибо, чувак. Осторожней за рулем, — сказал я, пинком закрыв дверь и обходя здание с задней стороны.

Я усадил ее на ногу, отпирая дверь, и почти вздохнул с облегчением, когда не почувствовал запаха дыма в холле. Как бы мне ни нравился Барни, это был не тот вечер, когда я хотел отвечать на вопросы.

Я поднял ее по лестнице и отнес в свою квартиру, прямо в ванную, опустив в нее. Я потянулся за ее бумажником, который был обмотан вокруг ее запястья, и выбросил его в другую комнату, потом достал ее мобильный телефон из кармана и сделал то же самое.

Затем я потянулся к крану и включил воду — холодную.

Пока я не был уверен, что она в безопасности, я хотел, чтобы она проснулась. Если это означало, что она будет злиться на меня из-за ледяной воды, то так тому и быть. По крайней мере, она была жива.

— Что за…— взвизгнула она, подпрыгивая, когда вода начала пропитывать ее джинсы и футболку с длинными рукавами.

Ее голова повернулась, и ее глаза нашли мое лицо.

И это был первый ясный взгляд, который я действительно получил от нее.

Она была слишком чертовски хорошенькой, чтобы получить передоз где-нибудь в чертовом переулке.

Держа ее в объятиях, я понял, что она худая — на самом деле, слишком худая. Что не было чем-то необычным для наркомана. А вот лицо, черт возьми. Она была хрупкой, ее лицо было фарфоровым, и на ее переносице виднелась небольшая, очень сдержанная россыпь веснушек. Ее глаза были темными и обрамленными тонной ресниц, черных, в тон ее бровям и волосам, которые она стригла коротко, они едва доходили до подбородка. А на подбородке, чертовски милой, была ямочка, придававшая ей привлекательный вид, несмотря на дерьмовую ситуацию.

— Что ты со мной делаешь? — спросила она, слегка дрожа губами, но не сделала ни малейшего движения, чтобы сесть или вылезти из-под воды.

— Пытаюсь убедиться, что ты не умрешь, — честно ответил я, наклонившись над ванной и потянувшись к ее запястью. Она даже не попыталась отстраниться, когда я прижал пальцы, чтобы нащупать ее пульс — он стал немного сильнее. — Сколько Перкоцета было в этом пузырьке?

Она ответила не сразу, и мои глаза скользнули к ней, обнаружив, что она пристально смотрит на меня, ее глаза были печальными. Она пожала плечами. — Может быть десять? — предположила она вполголоса, явно неуверенно.

В ее рвоте было по меньшей мере восемь нерастворенных таблеток. Так что, если бы в ее организме было только две, мой желудок мог бы успокоиться. С ней все будет в порядке.

— А выпивка?

Затем она смущенно отвела взгляд. — Я перестала считать после пятой.

И бармен тоже бы ее тогда остановил. У Чаза, в то время как это был обычный повседневный бар, были строгие правила относительно того, сколько они подавали. Особенно женщинам, которые были одиноки и под кайфом.

Я кивнул, снова встал и направился к шкафчику с бельем, схватил зубную щетку, жидкость для полоскания рта и запасное полотенце и сложила их на шкафчик у раковины.

Я вернулся в свою комнату, достал футболку и бросил туда же.

— Когда-нибудь раньше был передоз? — спросил я, прислонившись спиной к дверному косяку, когда она потянулась, чтобы выключить воду, все ее тело сильно дрожало от холода.

— Нет.

Дерьмо.

У меня был передоз по крайней мере четыре раза, прежде чем я очистился. Я проходил разные этапы, когда мне нужна была помощь извне или, когда я мог просто проблеваться, поспать и двигаться дальше. У нее не было. И я не был врачом.

— Я думаю все будет хорошо, так что, если хочешь принять душ, почистить зубы, а затем вернуться, с тобой все должно быть в порядке. Я останусь рядом на случай, если ты упадешь в обморок или что-то в этом роде, — сказал я, отступая от дверного проема и закрывая дверь.

Зная, как дерьмово она себя чувствовала, я знал, что ей нужна поддержка, чтобы прийти в себя. Откровенно говоря, мне тоже нужна была поддержка.

Я прошел на кухню, заварил себе крепкий кофе и сел за маленький столик на двоих, сделав свой первый настоящий вдох за двадцать минут.

Блядь.

Я тяжело выдохнул и сделал еще один вдох, прежде чем позволил всему этому утонуть.

И когда я услышал, как выключился душ, как она полоскала рот и плевала, как со скрипом открылась дверь в ванную, мне стало совершенно ясно одно.

Я не собирался позволять ей получить передоз в следующий раз.

Я не собирался позволять ей думать о том, чтобы съесть чертову пулю.

Это было мое дело?

Нет.

Может быть, это была самая разумная реакция?

Опять же, нет.

Но так оно и было.

С той ночи в поезде я начал верить в знамения. Я начал понимать, что в жизни бывает очень мало случайностей, очень мало совпадений.

Динамик поезда высадил меня на побережье Навесинк. Где я познакомился с Россом Уордом, который помог мне с квартирой и работой. Через Росса я узнал об организациях в городе, поэтому, когда я увидел, как парни врываются в спортзал, частично принадлежащий Приспешникам, я знал, к кому обратиться, чтобы рассказать. И, встретившись с ними, рассказав им, они привели меня в свое лоно и дали мне семью, без которой я был много лет.

И то, что я был с ними, означало, что мой маршрут в ту ночь привел меня к тому переулку, который привел меня к ней.

Это не было случайностью.

Это был знак.

И я собирался прислушаться к этому.

Когда я больше не слышал ни звука после того, как открылась дверь, я встал со стула и направился в спальню, обнаружив ее лежащей поперек кровати, и с раздвинутыми ногами, как будто она присела всего на секунду и в итоге отключилась.

Я подошел к краю кровати, не сводя с нее глаз, ее футболка была задрана высоко на бедре, схватил ее за ноги и потянул их на кровать, укрыв ее одеялами и снова проверив ее пульс.

Найдя его и ее дыхание нормальным, я направился в ванную, чтобы схватить ее промокшую одежду и положить ее в корзину для белья.

Именно в этот момент мой взгляд упал на бумажник, который она носила на запястье.

Любопытствуя, я двинулся к нему, открыл его, чтобы найти ее права, ее лицо смотрело на меня.

Ей было двадцать пять.

Она была донором органов.

Она была с побережья Навесинк.

И ее имя?

Бетани Бейтс.

Бетани Бейтс.

Чертова Бетани.

Поговорим о чертовых знаках.

— Ты, должно быть, чертовски издеваешься надо мной.