7 футов под Килем

Глава 43. Ник

Мама поставила передо мной на стол тарелку картофельного супа-пюре с большими мясными фрикадельками – не разогретыми полуфабрикатами, а вручную слепленными шариками из свежего фарша с кусочками петрушки и лука внутри.

– Ешь, пока горячий, – сказала она, снимая через голову фартук.

Я зачерпнул ложкой суп, от которого поднимался пар. Умиротворение при виде горячей домашней еды распространилось по телу. Как долго я мечтал об этом! И как забавно, что это случилось только сейчас. Будто судьба, издеваясь надо мной, выдавала мне счастье крошечными порциями. Видимо, чтобы я не захлебнулся от радости.

После обеда мама прибралась на кухне – уже почти месяц наша квартира блестела, как после ремонта – и вызвала такси. Опираясь на ее плечо, я дохромал до машины и плюхнулся на заднее сиденье. Мама села рядом с водителем и назвала ему адрес ортопеда. Собранная, уверенная и абсолютно трезвая. Я вытащил телефон из кармана джинсов и написал Йоханну сообщение.

НИК: Думаю подвернуть ногу. Или лучше упасть на колено?

ЙОХАНН: Ты дебил?

НИК: Есть немного.

Я боялся, что врач будет доволен результатом лечения.

Когда Хайди соврала мне, что Луизы нет дома, хотя я видел ее за уродской занавеской, у меня опустились руки. Моя Лу снова увязла в чувстве вины, не давая подступиться к ней. В прошлый раз мне удалось достучаться до нее, в этот раз, на костылях, у меня не было сил бороться. Садясь обратно к Майку в машину, я до последнего надеялся, что она все-таки выйдет и окрикнет меня, но этого не случилось. В груди болело так, будто кто-то вырвал мне сердце.

Дома ждала мама – такая, какой была раньше, до смерти отца. Она суетилась на кухне, улыбалась и рассказывала, как ей нравится общаться с посетителями в кофейне. Она переняла мои смены по выходным и взяла еще несколько дополнительных по вторникам и четвергам. В другие дни она возила меня к физиотерапевту и ходила на кулинарные курсы, организованные биржей труда.

В тот момент я принял самое сложное решение в своей жизни – я отказался от спорта и полицейской академии. Больше я не сделаю ничего, что может поставить под угрозу мамино состояние. Никаких спортивных сборов вдалеке от дома, никакой опасной работы полицейским.

В больнице медсестра провела нас в кабинет врача. Это был мужчина лет шестидесяти в темно-синих брюках и такого же цвета майке-поло.

– Ну, как самочувствие? – бодро спросил герр Либлих, поднимаясь нам навстречу.

– Прекрасное! – ответила вместо меня мама.

Она села у стола, а я устроился на кушетке. Врач присел на корточки передо мной, закатал мои джинсы чуть выше колена и аккуратно снял лангету. Он сгибал и разгибал мою левую ногу, ощупывая колено. Под его внимательным взглядом я выполнил несколько легких прыжков и приседаний. Колено слегка заныло.

– И правда, отличный результат, – немного удивленно проговорил герр Либлих, а затем хмыкнул: – Вот что значит молодость.

От недоброго предчувствия сжался желудок.

– Это получается… – Мама слегка приподнялась на стуле. Ее лицо озарилось радостью. – Он все-таки сможет участвовать завтра в соревнованиях?

– Завтра? – непонимающе нахмурился герр Либлих. – В какой дисциплине?

– Академическая гребля, – впервые подал я голос.

– От этих соревнований зависит его будущее! – воскликнула мама.

Я сжал кулаки и стиснул зубы. «Мама, молчи, умоляю!» Ради своего же блага!

Врач пожевал нижнюю губу, уставившись на мое колено. Под его взглядом начало покалывать кожу.

– Тебе бы еще недели три не рисковать… – пробормотал он и вернулся к своему компьютеру.

Время, пока он что-то печатал и читал, тянулось, как расплавленная резина. Мои плечи свело от напряжения. Мама скрестила пальцы. Ох, зря она, очень зря. Мы же уже все обговорили. Зачем она снова подняла тему Любекской регаты?

Три недели назад позвонил тренер, чтобы узнать, смогу ли я выступить на соревнованиях – ему нужно было укомплектовать команды, сделать взносы за участников и подготовить оборудование. Когда я отказался, он с искренним сожалением пожелал мне удачи в каком-то другом спортивном клубе, ведь после выпускного это было последнее соревнование, на которое меня могла отправить гимназия.

– Сейчас вернусь, – сказал герр Либлих, поднимаясь из-за стола.

– Мам, отстань от врача, – зашипел я, когда за ним закрылась дверь. – Пусть он сам решит, что для меня лучше. Тем более, ну что мне даст его разрешение? Лодку я до завтра уже все равно нигде не достану.

Признаваться, что я отказался от спорта ради нее и нашего нового хрупкого мира, не хотелось.

Врач вернулся минут через десять с белой коробочкой в руках. Присев на краешек стола, он вытащил из нее тонкий бандаж черного цвета с вертикальными зелеными полосками.

– Он защитит сустав от смещенная коленной чашечки. Наденешь на соревнование. – Герр Либлих поднял на меня глаза. – Разрешаю тебе выступить, но смотри за суставом. Если почувствуешь боль, сразу прерывай гонку. Ты меня понял? А потом придешь на контроль.

Мама посмотрела на врача, как на рок-звезду.

Я же был в ужасе.

* * *

По дороге домой мы чуть не поругались. Я злился, что она подтолкнула врача дать мне зеленый свет, и настаивал на том, что найду другую работу, безопасную и без спортивных сборов. А мама вдруг стала возмущаться, что я без борьбы упускаю главный шанс в своей жизни. Я поднялся по лестнице, втайне радуясь, что больше не нужно прыгать на одной ноге, и ретировался в комнату. Промелькнула циничная мысль – раньше, пока она пила, мы хотя бы не ссорились, потому что ей просто было не до меня. Сейчас я получал сполна то, о чем мечтал два года.

После вечерней смены к нам зашел Майк. С выпускного он ошивался у нас каждую свободную минуту. В надежде, что при нем мама не будет допекать меня, я совершил вылазку на кухню за лимонадом. Мама стояла у плиты и жарила шницели. Они шипели в масле и аппетитно пахли. Желудок заурчал от голода. На супе с фрикадельками при моем росте далеко не уедешь.

– Я не понимаю его, честное слово… – пробубнила мама, но, заметив меня, тут же замолчала.

Я перешагнул через ноги Майка, который вытянулся на полу под столом и что-то подкручивал отверткой, регулируя высоту ножки, которую установил вместо надломившейся старой.

– Если поторопиться, то можно еще сильнее колено повредить, – отозвался Майк, наверное, не заметив меня. – Пусть полностью восстановится, найдет новый клуб, постепенно вернется к тренировкам, а на следующий год посмотрим.

Я открыл холодильник и заглянул внутрь, высматривая помимо лимонада что-нибудь съестное, что можно было бы утащить в комнату, а не оставаться на ужин вместе с этими двумя.

– Зачем время терять? Врач же разрешил! – возразила мама.

– Но это моя нога! И мне решать! – не выдержал я и со всего маху захлопнул дверцу холодильника, так ничего оттуда и не достав.

Майк резко распрямился и стукнулся головой о столешницу. Выбрался из-под стола и отряхнул черные джинсы.

– Давайте не будем ругаться, – предложил он, поднимая руки.

– Это она пристала ко мне! – воскликнул я и сам поймал себя на том, что кричу как обиженный мальчишка. Вздохнул и уже куда более спокойно сказал: – Мам, все же хорошо. Посмотри на нас. Ты – трезвая. Майк – наконец-то сбрил свои дурацкие усы. Я – дома, а не на спортивных сборах черт знает где. Что тебе еще надо?

Ее глаза округлились.

– Ты что, серьезно решил спорт бросить?

– Ну да! – развел я руками.

Мама в ужасе обхватила лицо ладонями.

– Ник! Ты любишь греблю. Всегда любил. Это же твоя мечта!

– Я могу прожить счастливо и без гребли.

– Ну, я бы так не сказал, – протянул Майк.

– Ты на чьей стороне вообще? – снова разозлился я. – Я думал, ты мне друг.

– И друзья должны быть честны друг с другом. Твоя мама права: полностью отказываться от гребли – глупо.

– Вот значит как? Я тут два с лишним года в одиночку убивался, а теперь вы решили меня уму-разуму учить? – Перевел дыхание и махнул на них рукой. – Да идите вы…

Попытался уйти, но мама схватила меня за руку.

– Никлас, я знаю, что подвела тебя, но я не допущу, чтобы ты сдался без боя.

Я криво улыбнулся.

– Ты опоздала, мама.