Запретная страсть мажора

Глава 6. Оля

Что он несет? Я в ужасе смотрю на него.

Какие долги?

Что он творит?

Дикаев придавил меня, как кот мышонка. Он слишком близко. Я чувствую его дыхание, вижу крошечную родинку на его щеке, меня обволакивает его горьковатый парфюм…

Он же не додумается опять целовать меня прямо здесь?

Зажмурившись, я пытаюсь оттолкнуть Дикаева, но ничего не выходит.

Он словно высечен из камня.

Бетонные мускулы и …

От осознания, что я чувствую еще твердость некоторых его органов, глаза распахиваются.

В меня упирается его член!

Я немею.

Нет, несмотря на то, что я девственница, я уже с таким сталкивалась. На школьных дискотеках случалось иногда во время медленных танцев. Класса с десятого я знакома с этим ощущением, правда, прежде оно вызывало у меня неловкие смешки, но не сейчас.

До этой секунды я думала про Дикого, как про наглого парня, охреневшего от вседозволенности, упивающегося своим эго, а теперь…

Теперь я ощущаю его наглым молодым мужчиной. Все остальные эпитеты остаются за скобками, затмеваемые острым ощущением мужского тела, почему-то вызывающего у меня странное томление.

Пользуясь моим оцепенением, Дикаев снова нарушает все границы.

Это животное впивается в меня поцелуем, злым, яростным и каким-то… жадным?

Я все еще не закрыла глаза, и вместо того, чтобы прикусить вражеский язык, смотрю на его пушистые ресницы.

А Дикий, ворвавшись языком в мой рот, застонав, прижимается ко мне все крепче. Его рука путешествует по моему телу, и мне кажется, что ткань рубашки просто тает под его ладонью. Я чувствую его жар так остро, будто он голую кожу ласкает. Вниз по ребрам, скользит по талии, оглаживает бедро и сжимает попку, с шумом втягивая воздух.

И в этот миг происходит какое-то переключение. Магическое замыкание.

Этот откровенный жест запускает в моем теле инстинктивную реакцию, отключая сознание.

Мои глаза закрываются сами собой, я выгибаюсь навстречу рукам Кирилла и отвечаю на поцелуй. Как могу, неумело, но, кажется, этого достаточно, чтобы у Дикаева отказали тормоза.

Он подхватывает меня под ягодицы и приподнимает, чтобы ему было удобнее, и мне приходится ухватиться за плечи, обтянутые черным кашемиром.

Зажатая между холодной, облицованной мрамором стеной и твердым телом, нагревающимся с каждой секундой все сильнее, я не могу сопротивляться умелым губам.

Я даже не понимаю, нравится ли мне сам поцелуй, но я не могу отказаться от того, что он во мне вызывает. Ощущение, что, если Дикий перестанет меня целовать, я умру, такое мощное, что я дрожу. Под веками плывут цветные круги, дыхания не хватает, жесткие губы, терзающие мои и жалящий язык, сражающийся с моим. Я могу лишь хвататься за мощную шею и льнуть, чтобы не упасть в бездну.

Отрезвление, будто ледяной душ, обрушивается на меня, когда Дикаев вдруг отрывается от поцелуя и, обхватив мое лицо ладонью, смотрит зло мне в глаза.

И до меня доходит, что произошло.

Этот подонок меня поцеловал насильно, лапал меня прямо в универе, возможно, у других на глазах. А я… Я…

– Ненавижу тебя, – выплевываю я, моргая часто-часто, чтобы не позволить хлынуть слезам. Достаточно унижений, разреветься у него на глазах – это слишком.

Взгляд Дикого вспыхивает ответной ненавистью.

– Это сколько угодно. Кто сказал, что мне нужна твоя любовь? Так даже интереснее.

Я брыкаюсь:

– Пусти меня!

И он на удивление опускает меня на землю, но придерживает, не позволяя сбежать.

– Куда собралась? Мы, кажется, все прояснили. Твои вечера и ночи принадлежат мне. Оля.

Дикий механически накручивает на палец прядь моих волос.

– Перетопчешься, – я наступаю ему на ногу, но он вовремя убирает свой кроссовок. Размахиваюсь, чтобы дать пощечину, но Дикаев с усмешкой перехватывает мою руку и заводит мне за спину, и я снова оказываюсь прижата к раскаленной горе.

Я извиваюсь, но, судя по довольному взгляду Кирилла, только забавляю его. Он без проблем удерживает меня одной рукой, продолжая другой пропускать мои волосы между пальцами.

– Не разочаровывай меня, – насмешливо тянет Дикий. – Твое счастье, что у меня еще есть дела. Но чтобы вечером была у меня. Понятно?

– Нет, – я все-таки вырываюсь из его хватки и подхватываю с пола сумку, которую выронила, пока целовалась. – Ты… ты…

– Я – твой хозяин. Тебя мне подарили, – усмехается он.

– И не мечтай!

Сузив зеленые глаза, ставшие безумно яркими, Дикаев угрожает:

– Даже не думай ослушаться, Оля. Сегодня вечером я жду тебя у себя. Скажем, часов в шесть.

– Жди, сколько влезет!

– Тебе очень не понравится, если ты нарушишь приказ, – предупреждает он.

Смотрю на него и осознаю: с ним бесполезно говорить, Дикаев не понимает простых русских слов.

Поэтому я оставляю его угрозы без ответа, а самого его наедине со своим непомерным эго и невлезающим в этот мир высокомерием.

Драпаю от него практически бегом, гонимая желанием забиться в какую-нибудь нору и прореветься.

Стоит мне только отвернуться от Кирилла, и еле сдерживаемые слезы текут ручьями. Все расплывается перед глазами, и, завернув за угол, я с размаха влетаю в кого-то достаточно крупного, чтобы почти расшибить об него нос.

– Простите, – бормочу я и пытаюсь обойти препятствие, но сильная рука хватает меня за подбородок и приподнимает лицо.

Сморгнув слезы, я вижу того парня, приятеля Дикаева, потирающего место на груди, куда впечатался мой подбородок.

– Подарочек, – констатирует он, бередя мою рану еще больше.

Мотнув головой, как лошадь, я высвобождаюсь из очередной хватки.

Что с этими парнями не так?

Почему они позволяют себе меня хватать, как вздумается?

Впрочем, больше он мне путь не преграждает, и я несусь на выход.

Не помню, как забрала плащ. Не помню, как добралась до общаги. Жгучий стыд на себя и злость на Дикаева гнали меня.

Проплакав почти час, я решаю, что надо наступить своей гордости на горло и уточнить у отчима, как мне нужно себя проявить, чтобы мне позволили перевестись в другой университет. Я не смогу целый год учиться с Дикаевым в одном универе. Хоть академ бери.

Варясь в своих переживаниях и раздувая обиды еще больше, я засыпаю, надеясь, что, когда проснусь, каким-то чудом все это окажется кошмаром.

Но пробуждение выходит жестким.

Из сна меня вырывает грохот. Я не сразу понимаю, что происходит, за окном уже стемнело, и в комнате ни черта не видно. Наконец, сообразив, что это кто-то долбится в дверь, в темноте плетусь открывать. Мозги еще не варят, и я мечтаю быстро избавиться от гостей, кто бы там за дверью не находился.

Распахнув дверь, я щурюсь от яркого света на высокую фигуру в черном.

Только я открываю рот, чтобы сообщить, что ошиблись комнатой, как меня перебивают:

– У тебя есть пять минут собраться, или поедешь, как есть.