На один раз

Глава 60

В скромной обители Ордена босых кармелиток две знаковых достопримечательности: библиотека с редкими книгами, что досталась монастырю Святой Троицы и Непорочного Зачатия от пожилой дамы, завещавшей библиотеку ордену в прошлом веке, и фрагмент стены часовни, построенной в намоленном месте много веков назад.

Большую часть дня Саша проводила в одной из них или шла мимо другой.

В библиотеке она листала старые книги, скользя пальцами по изъеденной временем бумаге, но чаще читала мамины дневники, ловя страницами солнечные блики, что пропускали узкие окна.

А к стене часовни, у которой стояли осколки древнего алтаря, заворачивала каждый раз, когда шла из своей строгой кельи, что ей выделили для проживания как гостье, помогать сёстрам на кухне (они кормили всех нуждающихся утром и вечером в столовой при церкви), или в отапливаемые теплицы, где выращивали собственные овощи.

Она, городская избалованная девочка, вдруг оказалась полезной со своими небольшими навыками готовки, возни с растениями и виноделия. И это чудесное чувство, когда ценят и уважают за то, что ты умеешь и знаешь, несмотря на то, что никакой религии не придерживаешься и просто попросила убежища, Саша переживала первый раз в жизни.

Орден босых кармелиток — закрытый женский монашеский орден. Сестры приносили обеты целомудрия, бедности и послушания. И, согласно древней монашеской традиции соблюдали так называемое великое молчание — после молитвы, завершающей день, и до утренней совместной трапезы не произносили ни слова. Они собирались общиной для молитв и духовного чтения, а на ночь расходились по своим кельям в той части монастыря, куда посторонним вход запрещён.

Но церковь, столовая и остатки храма мог посетить каждый желающий, независимо от пола и вероисповедания. Именно там, у разрушенной стены спустя неделю, как её приютили в монастыре, и до вечерней молитвы — на улице едва начало темнеть, — Сашу и окликнули.

— Она там, — увидела она, что одна из послушниц показывает в её сторону.

Саша замерла. И не зря.

— Давид, — выдохнула она, увидев знакомую высокую фигуру.

Давид. Ткнулась в его грудь, резко обмякнув, словно ровно сейчас в ней и закончились последние силы его ждать.

— Как ты? — тихо спросил он.

— Хорошо. Как ты меня нашёл? — всхлипнула она.

— Легко. Мишка записал номер такси, на котором ты уехала.

— Всё закончилось? — спросила она, и сама не зная о чём говорит. Просто он сказал «когда всё закончится» и она ждала.

— Да. Твой отец поправляется. Твой брат в тюрьме. Наш новый дом тебя ждёт. И я… Чёрт, я соскучился, — заставил он на себя посмотреть.

— Я тоже, — посмотрела Саша в его родное лицо и смутила.

— Что это за место? — опустил глаза Давид, словно его смутил её любящий взгляд.

— Говорят, старый алтарь для жертвоприношений, — повернулась к остаткам стены Саша. — Место, где давались клятвы, — показала на стоящие друг на друге отёсанные камни. — А на стене до сих пор пишут признания и оставляют в щелях записки с просьбами, подношения, свечи и цветы.

— Это же что-то языческое, нет? — удивился Давид.

— Возможно, — пожала плечами Саша. — Для босых кармелиток не проблема. Это просто их служба.

— Они что правда ходят босиком? — удивился он.

— Конечно нет, — улыбнулась Саша. — Босые это скорее в значении нищенствующие, давшие обет бедности.

— Ну алтарь, так алтарь, — неожиданно выдохнул Давид, подходя к камням. — Мне подходит.

— Для чего? — встала Саша напротив.

— Чтобы признаться, — он протянул к ней руки.

Алекс вложила в них свои.

— Я твой враг, — смотрел он спокойно и открыто.

— Я знаю, — кивнула Алекс.

— Я знал, что заберу всё, что тебе дорого с первого дня, как тебя увидел, и ничем хорошим это не закончится. И я забрал. Я разрушил твою семью. Разорил банк твоего отца. Отобрал у него всё самое дорогое — тебя, сына, дело всей его жизни, его гордость, самолюбие, уважение.

— Я понимаю почему ты это сделал.

— И я тебя использовал. Вернее, нет, я хотел бы тебя использовать, но…

— Давид, зачем ты мне всё это говоришь? — перебила она.

Неяркое зимнее солнце, словно сорвавшись с небосклона стремительно опускалось к горизонту, за стену. На улице похолодало. Но его руки были такими горячими, что Саша не чувствовала ничего, кроме их тепла.

— Ты должна знать. И должна сделать правильный выбор.

— Мне не из чего выбирать, Давид. Я всегда выбирала тебя. И говорить тебе тоже не нужно. Ты не можешь сказать ничего, что может заставить меня передумать. Я твоя жена. Ты отец нашего ребёнка. Я всегда буду выбирать тебя, что бы ты ни сделал.

— Определённо, я тебя не заслуживаю, — качнул головой Гросс, словно сказал это самому себе, а потом посмотрел на Алекс. — Я, конечно, могу сказать тебе то, что ты хочешь слышать, но ты должна понимать, что вряд ли я это чувствую. Я не умею любить. Все, кого я любил, или мне казалось, что любил, или предали меня, или умерли, или, — он покачал головой, — и то, и другое. Но ты должна знать почему я так отреагировал, когда ты сказала, что я продал своего ребёнка. Однажды я чуть не женился. Она сказала, что беременна, я поверил на слово. А потом понял, что её интересовали только деньги. Вот так банально, даже вульгарно. Я говорил, что не брошу своего ребёнка, предлагал разные варианты: опеку, содержание, совместное воспитание, искал выход. Но меня обвинили в том, что я торгую собственным ребёнком, и, если не женюсь, она сделает аборт.

Алекс невольно задержала дыхание. Она словно чувствовала то, что чувствует он, и ей тоже было больно.

— Ты не женился, — сказала Саша упавшим голосом.

— Нет. И она сделал, что обещала, — кивнул Давид.

Спрашивать, как он это пережил было лишним — всё было написано на лице. Он горевал. Он потерял ребёнка. Он чувствовал себя бесконечно виноватым.

— А потом я узнал, что она даже не была беременна, — закончил он.

— Но как? — ужаснулась Саша.

— Как я ей поверил? Я не мог обидеть женщину, которую назвал своей, недоверием. Ты права, иногда я такой твердолобый дундук, — улыбнулся Давид.

— Знаешь, у кого обычно самая жёсткая броня? — смотрела на него Саша, улыбаясь тепло, любя. — У тех, кто не нарастил собственную толстую кожу. У самых ранимых и остро переживающих боль и несправедливость людей. Прости, что я тебя обидела.

— Я дал тебе повод. Своим недоверием, равнодушием. Своей ненавистью. И да, ты была частью плана, Александра. Частью плана тебя защитить. С того момента как мне на стол легли документы, где чёрным по белому было написано, что на самом деле ты владеешь всем, что принадлежит твоему отцу, я знал, что если не отец, то Ярослав попробует от тебя избавиться. А заодно и от отца. В тот момент, когда ты перестала быть послушной робкой девочкой, ты стала представлять для него угрозу.

Он пожал плечами как бы говоря: у меня всё.

— Конечно, я бы предпочла более романтическую версию истории почему ты на мне женился, — улыбнулась она. — Но думаю, однажды ты её придумаешь и будешь рассказывать нашим детям как мы случайно встретились, а потом ты два года не мог меня забыть, пока мы опять не встретились. А потом уже не смог отпустить. Как тебе такой вариант?

Давид улыбнулся, посмотрел на их скрещенные руки.

Луч солнца пробился сквозь щель стене и упал на алтарь. Два обручальных кольца горели в его свете, ярко и символично.

— Всё в наших руках, Давид, — сказала Алекс.

— Я подумал над твоим предложением, — поднял Давид её руки, прижался губами и снова посмотрел на Сашу. — Я согласен.

— С чем? — удивилась она.

— С тем, что наш брак будет настоящим. Может, я и не умею любить, но мы семья. И мы сделаем нашу жизнь такой, чтобы в ней всем было хорошо. Тебе, мне, детям. Я не знаю, что в тебе есть такого, Александра Квятковская, или что со мной не так, но я не хочу без тебя. И не могу, — он погладил её пальцы, не выпуская из рук. — Я пытался, но ты… Ты у меня под кожей. У меня в груди. У меня в сердце с того дня, как я увидел тебя в том грёбаном тёмном погребе. Я не знал кто ты. Не знал, как тебя зовут. Но я знал — это ты. Та, кого я так долго искал. Кого почти нашёл, но потом… потом сбился с пути.

Она улыбнулась.

— Нельзя потерять того, кто тебе предназначен. Люди, назначенные друг другу, не могут разминуться. Невозможно ошибиться, если это твоё.

— У тебя чертовски хорошая память, Алекс Квятковская, — улыбнулся Давид.

— Алекс Гросс, — улыбнулась она. — Капкан твоей души. Девушка на один раз.

— На один раз и навсегда, — ответил Давид.

— Если у тебя есть ещё какой-нибудь секрет, лучше сознайся сейчас, пока я не сказала «да», — прищурилась она.

— Вот чёрт, — скривился Давид. — Ладно, есть ещё одна тайна, которую я скрываю много лет.

Он стиснул зубы, и Алекс почти пожалела, что предложила сознаться, но мужественно кивнула:

— Я тебя слушаю.

— Я терпеть не могу шоколадный торт, — сказал Давид.

— Что?! — возмущённо взмахнула она руками. — Я что зря училась его готовить?

— Прости, — он невинно пожал плечами. — Только Гале не говори. А какой секрет есть у тебя?

Она поманила его пальцем нагнуться пониже.

— Я вышла за тебя замуж, чтобы ходить на каблуках. Ты высокий.

— Так и знал, есть какой-то подвох, раз ты так быстро согласилась. А знаешь, что, — выйдя из-за алтаря подтянул её Давид к себе. — Она умная девушка сказала мне быть гибче, не таким твердолобым, поэтому я передумал. — Он заглянул в её глаза. — Я всё же люблю тебя, Алекс Гросс. Как думаешь, если я буду говорить тебе это каждый день, поможет? Я научусь?

— Не знаю, — вывернулась из его объятий Алекс и потянула за собой. — Но не переставай практиковаться.

Один мудрый человек сказал: есть разница между «нравится» и «люблю». Если нам «нравится» — мы срываем цветок. Но если мы его любим, то поливаем каждый день.

Поливайте!

Конец