Играй в меня

Глава 4

Катя

Лялька с Жориком появились в моей жизни одновременно. Тем летом, когда мне исполнилось девятнадцать. Тогда уже все было плохо, правда я сама не понимала насколько.

Я почти не видела Сеньку. Раньше и не осознавала, насколько он в меня врос. Казалось, что мы с Димкой осиротели. Димка это признавать отказывался, но я видела, что и ему не по себе. Доходило до того, что он начинал фразу, обращённую к другу, и осекался, вспоминая, что его рядом нет. И немудрено — они дружили с первого класса.

Тем самым днём, когда в мою жизнь ворвалась Лялька, мы с Димой сидели в нашей беседке. Было тепло, обещался ленивый сонный солнечный вечер. Сессия была уже позади. Меня ничего не радовало — мама в больнице. Сеньки нет…

Сенька, словно зная, что я думаю о нем, вышел из-за угла дома. Шёл он с долговязым парнем и девицей. Я даже подумала вдруг, что он нам замену нашёл… тоже троица. Только у Жорика — нового товарища Сеньки, был слишком наглый и одновременно маслянистый взгляд, он словно глазами меня раздевал. А Лялька… Она была как мотылёк, который летит на пламя. Её притягательность даже пугала меня поначалу. И глаза шальные. Наверное, она всегда была немножко сумасшедшей. И со мной её сравнить было никак нельзя. Просто антипод.

— Привет, — Сенька представил своих товарищей и выжидательно смотрел на Димку. Словно пакости ждал.

— Пойдём, — сказал мне Дима и потянул за руку.

Я пошла… потом пожалела. Может, тогда ещё можно было исправить. А я держалась за Димкину руку и уходила прочь. Обернулась — смотрят на меня все трое. Лялька так внимательно, что я чуть не споткнулась, и казалось потом, что её взгляд буравит мне спину. Тогда я ещё не знала, что наступит время, когда я буду считать Ляльку самым родным мне человеком.

— Зачем ты так? — спросила я, когда беседка осталась далеко позади. — Сенька, наверное, специально пришёл, знал, что нас можно здесь найти.

— Не выйдет ничего хорошего. Держаться надо подальше и от Сеньки, и от его дружков.

Я поддержала Диму, но с Сеней увидеться решила. Помирить их, возможно… Нельзя же так, ему, наверное, тоже тяжело. И на следующий же день пошла к Сеньке. Сотового у меня тогда не было — финансы не позволяли, у Сеньки не было домашнего, поэтому шла наугад.

Сенька был из неполной семьи. Тётя Оля — его мать, рассказывала ему, что его отец то погибший лётчик-испытатель, то покоритель непознанных ещё планет. Потом он припер её к стенке, и она призналась, что рождён он от командировочного, и только имя его и помнит. Наверное, красивый он был, этот командировочный, если посмотреть на Сеньку. Тётя Оля совсем обычная.

Летом она жила на даче. Поэтому я ожидала, что мне просто не откроют, если, конечно, Сенька каким-то чудом не окажется дома.

Дверь открылась. За ней — Лялька. В Сенькиной растянутой футболке. Полоснула иррациональная ревность — Сенька не был моим, но и отдавать его не хотелось. Он — наш: мой и Димки. Я цеплялась за детское трио, отказываясь понимать, что в рамки взрослого мира оно не укладывается.

— Сеньки нет, — выдала Лялька, нисколько не смущаясь своих голых ног.

— Я пойду…

— Заходи, он скоро придёт.

Мы пили чай. Сенька все не шёл. Я чувствовала себя неловко, да и неприязнь к Ляльке никуда не делась. Я уже не любила её, но все равно не могла не любоваться ею — она была на редкость красива. И я поняла, что готова принять её, если Сенька любит. Было трио, станет квартет. И мы снова будем чувствовать себя полноценно, не оглядываясь, пытаясь отыскать того, кого нет.

У Ляльки зазвонил сотовый. Говорить она ушла в комнату. Вернулась, руками развела.

— Задерживается. А мне идти нужно. Дождешься меня? Вместе пойдём.

Я кивнула. Ушла в ванную, умылась. А потом, по привычке — у Сеньки в квартире я бывала часто — в его комнату.

Лялька преобразилась. Блузка, юбка в складку, носочки белые, белые же тенниски, коса — сама невинность, если забыть, что недавно она была в одной лишь футболке. В руках рюкзак. В одно из его внутренних отделений летят маленькие прозрачные пакетики. Их Лялька пересчитывала, смешно шевеля губами. А потом меня увидела, глаза вскинула. Такие у неё были глаза, что я даже забыла, чем она занимается, подумала, что Сеньке она под стать — ангел. Но в руках наркотики — чем это ещё может быть? Не фасованной же по граммам детской присыпкой.

— Постой, — поймала она меня за руку. — Это не то, что ты думаешь. Точнее да, то… Но я не наркоманка. Я продаю, а чаще просто выступаю посредником. Ни один милиционер ко мне ещё не подошёл… а мне деньги нужны, у меня мама болеет, а кроме неё никого.

— Но это же наркотики!

— Каждый сам решает, — жёстко сказала она. — А мне деньги нужны.

Дожидаться я её не стала — ушла. Нет, я не была невинной овечкой, но связываться с грязью не стала. Но и в милицию не позвонила… Больше из-за Сеньки — вдруг он тоже в этом завяз. И желание поговорить с ним окрепло ещё сильнее. Только без неё, без этой куклы.

А Лялька караулила меня вечером у подъезда. Я Диму ждала, очень не хотела, чтобы он видел меня с ней.

— Катя! — позвала она издалека.

Я остановилась, дожидаясь, понимая, что разговора не избежать. Лялька шла размашистым шагом, но и так умудрялась выглядеть чертовски привлекательной, даже в джинсах и мешковатом свитере.

— Прости. Я не хотела, чтобы ты видела…

— Брось. В милицию я не позвонила.

Мы помолчали. Лялька закурила, а я нет — тогда ещё не курила… Вечер снова был липкий, тёплый, комары уже начинали жужжать. На дачу бы вместе с Димой. Шашлыки жарить…. но я в больницу хожу два раза в день, а Димка на работу. И денег нет, катастрофически нет. Лекарства маме выписали, которые за два месяца сожрали небогатые наши с ней сбережения. Я искала работу, планировала пойти официанткой, правда, Дима бесился. Ничего, перебесится.

— Я понимаю, что это неправильно, — тихо начала Лялька, — но каждый сам себе судья. И за свои поступки отвечает сам. Я никого покупать не заставляю — сами меня ищут. Почему я должна отказываться от денег? У меня мама болеет.

— У меня тоже, — ответила я, — но я лёгких денег не ищу.

— Ну и дура, — фыркнула Лялька. Потом ойкнула, извиняясь, улыбнулась. На неё не получалось долго злиться, но это я потом узнала. — Забей. Ты звони, я тебе свой номер дам. Может, посидим вчетвером…

Визитку я забросила в один из кармашков рюкзака просто чтобы не обижать собеседницу. И забыла о ней. А на следующий день мне сказали, что консервативное лечение ничего не даст. Маме операция нужна, вторая уже. Да, медицина у нас бесплатная, но тем не менее прайс впечатлял.

Мама храбрилась. Говорила, что тридцать девять лет протянула и ещё столько же протянет. Я думала у кого я могу попросить денег. У Димки. Своих у него нет. Возьмёт у отца. И я даже не сомневаюсь, что он даст. Но сколько? Я готова унижаться, выпрашивая деньги, но такую сумму просить у чужого по сути человека я не вправе. Я Димкиного отца видела-то два — три раза в год. Он тогда активно работал.

Ночью я вытряхнула рюкзак. Разыскала эту визитку. И, едва дождавшись утра, позвонила. Продавать, всего лишь продавать. Я смогу. Если повезёт, Димка даже не узнает. Я всего месяц. Ну, может, два. До конца лета — не больше. А там посчитаю, сколько останется, и остальное буду просить. Тогда операцию можно будет уже в сентябре сделать. Надо позвонить врачу…

Но сначала — Ляльке.

Лялька была не в восторге. Встретиться согласилась. Пришла, красивая, юная донельзя, а смотрела на меня, как на ребёнка малого, учитывая, что она даже младше меня немного…

— Нет, — категорически заявила она. — Как ты себе это представляешь? Ты, вообще, на дискотеке хоть раз была?

Я решила взять её измором. Не выходило. Тогда я принялась за шантаж и успела порядком ей надоесть. Но выбора у меня не было — я уже сообщила врачу, что операцию делать будем. Даже маме уже сказала. Соврала, что дачу продаю. Её мы продать пытались, но не могли, она не была должным образом оформлена, и, если копнуть глубже, то каким-то чудом выходило, что она вовсе нам не принадлежит.

Мама поверила. Её должны были выписать на целый месяц, а потом снова госпитализировать уже на операцию. Мы с Димкой практически поселились у нас, его мать только руками разводила.

А мне нравилось. И просыпаться вместе, и колючая Димкина щетина по утрам, и торопливые сборы на работу, и шуточные споры за ванную. И чистить зубы, стоя рядышком, разглядывая своё отражение и понимая, что выгляжу глупо. И каша сгоревшая, потому что мы целовались и нечаянно увлеклись. И пахло потом ею, этой сгоревшей кашей, дня три, несмотря на то, что окна стояли нараспашку…

И ночью прижиматься к телу, горячему, родному такому. Все было по-настоящему. Казалось, что навсегда. Наверное, просто юность…Но так хорошо было, что все отодвигалось, даже мама с Сенькой. Но утро наступало, и порой я их ненавидела — эти утра. Димка уходил, потому что его отец считал, что он должен работать летом — взрослый уже мужик. И правда, взрослый — двадцать один скоро.

Мы вообще казалось мне такими взрослыми. Серьезными. Сейчас я с тоской понимаю, что мы были детьми. Ужасно глупыми. Мои бы сейчас мозги, да в мои девятнадцать лет… Скольких бы я ошибок не совершила. И Ляльку бы спасла.

— Давай с Сенькой помиримся, — шептала я в темноту.

Димка сзади. Обнимает меня, руки горячие, мне жарко, но я и не думаю отодвинуться — это самое безопасное место в мире, будь моя на то воля, я бы осталась здесь навечно. Дима хмурится недовольно — я не вижу, но знаю. Я его целиком знаю, всего. И это мне тоже нравится.

— Какая же ты ещё глупая, — вздыхает он. — Не все так просто. Мы даже не ссорились.

— А что тогда?

— Жизнь, Катька. И все.

Тем летом Сенька перевелся на заочку — они с Димой учились вместе. Машину купил. Сам. А Димка ездил на старой машине отца, впрочем, нисколько на это не досадуя. У них с отцом был определённый комплекс мер, призванных вырастить Димку серьёзным и настоящим. Смешно. Интересно, получилось ли? То уже не моя забота, а некой Юлии. Красивой, нисколько на меня не похожей блондинки.

А тем летом… Димка не мог оставаться у меня каждую ночь. Когда уходил, уносил с собой покой. А проблемы только и ждали, когда за ним закроется дверь, и наваливались на меня всем скопом, душили.

Однажды я лежала ночью, безуспешно стараясь уснуть. Думала о том, что мама скоро вернётся и моего настолько тесного общения с Димой не одобрит. Наверное… Поймёт, что никакую я дачу не продаю. Что устроилась работать официанткой, потому что Лялька от меня бегает. И денег у меня — триста рублей осталось от последней стипендии да чаевые за неделю. Зарплату ещё не дали. За квартиру платил Димка, даже продукты он покупал… И неловко, и деваться некуда.

В окно ударил камень. Я подумала, что показалось. Жила я невысоко — третий этаж, но стучаться в окна некому: Димка отбывает сыновний долг, Сенька вовсе обходит и при встрече смотрит затравленным зверем, а у меня сердце болит…

Раму я открыла. Внизу стояла Лялька. Видно её было отлично — фонарь.

— Ты чего? — спросила я.

— Номер квартиры не знаю… пусти, а.

Я пустила. Она сидела на моей кухне, потухшая, глаза как стекляшки. Я даже подумала сначала, что она сама начала пользоваться тем, что продаёт. Испугалась. А она потянулась ко мне, всхлипнула. Я приобняла её, гладила по спине, пока она плакала. Футболка на плече промокла.