Художник моего тела

Поцелуй, в котором пульсировала настоящая любовь.

— Я так же люблю тебя, как и тогда...ты знала об этом? — Его дыхание согрело мою кожу, а затем он отстранился и потерся своим носом о мой. — Я всегда тебя любил. Это положит мне конец. Я мог бы спасти жизнь, забрав твою...но моя была обречена с тех пор, как я потерял тебя в первый раз.

Я закрыла глаза, пытаясь найти силы.

— Не понимаю, что все это значит. Я так устала от неведения.

— Это значит, что я люблю тебя. Всегда любил. Всегда буду любить.

Я вскинула ресницы, встретившись с ним взглядом.

— Если ты меня любишь, прекрати это. Пойдем со мной. Мы пойдем в полицию. Они...

— Посадят меня за кучу преступлений. Я заслуживаю того, чтобы меня заперли в клетку. Я годами избегал наказания. Но меня нельзя посадить в тюрьму, потому что тогда я не смогу спасти ее.

— Ее?

Гил содрогнулся всем телом.

В его груди что-то сжалось.

Меня охватила агония.

— Кто она, Гил?

— Та, что стоит на первом месте. — Его шепот разбил меня на кровавые, задыхающиеся осколки. — Я бы за нее умер. И, вероятно, умру. И ты...

Гил впился в меня взглядом.

— Ты... — Его голос сорвался. Он покачал головой, с трудом сглотнув. — Мы все, вероятно, умрем... Но я должен попытаться.

— Не надо, — сопротивлялась я в его объятиях. — Полиция выслушает, через что тебе пришлось пройти. Тебя не посадят без причины.

Гил мрачно фыркнул.

— Причина есть. Много гребаных причин.

— Уверена, что если мы с ними поговорим... — у меня дрогнул голос, а по лицу потекли новые слезы. — Гил... пожалуйста. Ты больше не одинок. Тебе не нужно бороться с этим в одиночку. Никто... никто не умрет.

— Если бы я знал, что это спасет вас обеих... я бы прямо сейчас вскрыл себе вены.

— Не говори так. Каким был бы этот мир, если бы в нем не было тебя?

Я попыталась нежно прикоснуться к нему, отбросить свой страх и крепко обнять Гила. Но в моей крови выл инстинкт самосохранения, отчаянно стремясь убежать, крича, чтобы я спасалась бегством.

— Черт возьми, Олин. — Гил отступил назад, потянув меня к открытой двери и зияющей за ней темноте. — Даже сейчас ты все еще такая добрая. Ты все еще думаешь, что меня можно спасти.

— Можно.

— Нет, нельзя. — Он рывком приблизил меня к смерти. — Я так сильно тебя люблю, что это разрывает мое гребаное сердце, но я не могу это остановить.

Сопротивляясь ему, я поцарапала его пальцы.

— Если ты меня любишь, то найдешь способ.

— Нет никакого способа. Поверь мне...Я пытался.

— Пытался что?

— Остановить это. Покончить с этим.

Я вздрогнула.

— Что это значит? Ты должен больше мне рассказать…

— Это значит, что любви недостаточно, — мучительно вздохнул Гил и, переступив порог, увлек меня за собой. Склад, казалось, изгибался и стонал, отрицая то, что должно было произойти в его стенах.

— Гил. Не надо.

Я боролась. Я вырывалась, но моя борьба была для него пустяком. Его сила намного превосходила мою.

Мне хотелось кричать, но вместо этого я проговорила тихо и настойчиво.

— Я тоже люблю тебя, Гил. Не думаю, что когда-нибудь прекращала, даже когда ты разбил мне сердце. Даже сейчас, когда ты меня пугаешь. Так что, что бы ты ни делал, прекрати это. Поговори со мной. Мы можем с этим разобраться. Что бы ни происходило, все можно решить, если мы будем действовать вместе — как в старые добрые времена, помнишь?

Я надеялась, что он выслушает. Что обнимет меня. Поцелует. Попросит прощения и скажет, что это была жестокая шутка или огромная ошибка.

Но он этого не сделал.

Он продолжал тащить меня к сцене, где будут выставлены его законченные шедевры для фотографий и критики. Туда, где мы занимались сексом. Где мы связали себя не только красками и любовью. Туда, где теперь лежали веревка и кляп.

Я сопротивлялась сильнее.

— Гил... Прекрати это. Прекрати это сейчас же.

Он молчал. Побежденно понурив плечи.

— Я не могу.

— Нет, ты можешь. Просто дай мне выйти за дверь. Я...я исчезну. Я... — меня переполняла злоба вместе с мольбами. — Я исчезну, как ты исчез много лет назад. Ты больше никогда меня не увидишь.

Он поймал мой взгляд, замедлил ход и остановился, удерживая меня у подиума.

— Мысль о том, что я никогда больше тебя не увижу, разрушает то, что от меня осталось.

— Тогда не...

— У меня нет выбора, Олин! У меня никогда не было выбора.

— У тебя есть выбор! Он есть у всех.

— Не у всех. — Гил притянул меня к себе, задушив в очередном сокрушительном объятии. Объятии, о котором я когда-то давно мечтала, но теперь извивалась, пытаясь освободиться. Он поцеловал меня в висок, дрожа от отчаяния. — Я люблю тебя сейчас и всегда, О. Ты была единственной, кого я хотел. Единственной, кто владел мной. Мне так жаль, что я причинил тебе боль.

По моим щекам отекли слезы.

— Гил... пожалуйста.

— Я люблю тебя. Но не могу тебя спасти. — Он отстранился, в его взгляде блеснули слезы. — Я пытался, и у меня ничего не вышло. Вот какой я, блядь, жалкий. Такой бесполезный.

— Ты не бесполезный.

— Я всех подвел.

— Это неправда. — Я скользнула взглядом по складу в поисках свободы. — Перестань так говорить.

— Это правда. И я снова тебя подведу.

— Пожалуйста. — Я потянулась к нему. Чтобы ударить его, поцеловать, попытаться вбить в него хоть немного здравого смысла. —- Зачем ты это делаешь? Что, черт возьми, такого важного, что позволило этому ублюдку превратить тебя в убийцу?

Его взгляд казался бесконечно печальным, безмерно сломленным.

— Она — вот что важно. Единственное, что имеет значение.

— Кто? Кто важен?

— Олив.

Мое сердце перестало биться.

«Олив».

Значит, он мечтал о другой О.

О другой любви по имени Олив.

Олив!

Меня пронзила доселе невиданная боль. Едва слышно я произнесла:

— Кто такая Олив, Гил?

Он поморщился и пожал плечами, как будто уже забивал гвозди в свой собственный гроб.

— Это не...

— Это. Блядь. Имеет значение! — В моем голосе звучало столько ярости, что я не поверила собственным ушам. — По крайней мере, это ты мне должен. Ты должен сказать мне гребаную правду, Гилберт Кларк.

Гил вдохнул, содрогнувшись.

— Олив — это... — Он не мог на меня смотреть. — Олив — моя дочь.

Меня оглушил белый шум.

Земля ускользнула из-под ног.

«Дочь».

У него есть... дочь?

У меня вырвался стон чистой трагедии.

— Прости, О. — Притянув к себе, он поцеловал меня в лоб. На его щеке появилась влага, заманивая в ловушку, из которой невозможно выбраться. — У этого ублюдка моя дочь.

Его голос снова надломился, и Гил склонил голову.

— У него моя плоть и кровь. На мне лежит огромная ответственность. Но он продаст...ее жизнь за твою.

У меня окаменели конечности. Откуда у него дочь? Когда это случилось? Как и с кем? Вопросы вертелись у меня на языке, но страх сделал меня слабой.

— Почему ты не сказал мне...

— Я не мог.

— Ты мог! Она твой ребенок! Полиция…

— Не в силах мне помочь. Мне уже не нужна их помощь.

— Отпусти меня. Я…

— Я не могу. — Еще один проблеск горя на его щеке. — Я не могу тебя отпустить. Прости, О.

Его отчаяние превратилось в безжалостность.

Любовь в холодность.

Он поцеловал меня в последний раз... и наклонился за веревкой.