Герой утренней зари. Часть 1

* * *

— Теперь ты готов, — она повесила на меня котомку с бутылками и склянками, которые я видел в первый день своего пребывания здесь.

На случай, если заблужусь, на случай, если поранят, на случай, если придется плыть под водой, на случай, если придется падать с высоты… Словом, здесь были зелья на все случаи жизни.

Лилия объяснила, что туман всегда меняется, и если Велес тебя не ждет, то надо готовиться ко всему. Ей не под силу разглядеть, что скрывается в густой белой пелене, а заходить туда было запрещено древним договором старших богов. Таким образом, меня ждал шаг в неизвестность, впрочем… это было не впервой.

— И еще, не забывай, что время сломано, поэтому, если увидишь кого-то из своего мира, — не удивляйся. Духи в тумане безобидны, поэтому свой боевой запал оставь на Велеса, хотя и с ним можно попробовать договориться.

— Перед тем, как я уйду, ответь, пожалуйста, на последний вопрос.

— Спрашивай.

— Если смерть — это конец, то кто же тогда такие духи и призраки? — после ее последних слов мне жизненно необходимо было узнать ответ.

— Застывшие во времени копии. Если ты хочешь узнать, «живые» ли они — нет. Они могут выглядеть как оригинал, звучать как оригинал, говорить как оригинал, но копия всегда будет только копией. Поэтому не обманывай себя, как бы тебе этого ни хотелось.

Я молча кивнул.

Перекинувшись с Лилией парой слов и поблагодарив ее «за все», я сделал шаг в туман.

За белой ширмой расстилалась серая дымка, покрывающая бескрайнюю степь. Обернувшись и убедившись, что пути назад уже нет, я пошел по черной, как будто вытоптанной земле.

Я сразу узнал силуэт, встречающий меня. Я ожидал ее здесь увидеть.

— Оставь надежду всяк сюда входящий… — на ней было то же вечернее черное платье, та же серебряная подвеска с кулоном-сердечком, те же сережки в виде капелек, как и тогда…

Она улыбалась своей неповторимой, уникальной улыбкой, как могла улыбаться только она. Ее озорные карие глаза, каштановые волосы, аккуратный курносый носик… Я помнил, что это всего лишь копия, но ничего не мог с собой поделать.

Я заплакал. Мне ее слишком не хватало.

Тот вечер разделил жизнь моей семьи на «до» и «после».

Аня летом поступила в университет. Родители были рады, я же, слушая истории с первых дней ее учебы уже не мог дождаться, когда и сам стану студентом. Она была счастлива. Предметы пусть и были так себе, зато вели их интересные люди, как она говорила, «профессионалы». Ребята в группе оказались классными, и в первые же дни она смогла подружиться с несколькими девочками, а сегодня они все вместе шли на «посвящение» в один из модных ночных клубов.

Мама дала все необходимые и обходимые советы, папа строго настрого, по-доброму, наказал вернуться до трех ночи. Я же сказал просто: «Повеселись там».

В три ночи сестра не взяла трубку.

— Аня… — в тот момент я думал только о ней, она стояла передо мной, и я ей столько всего хотел рассказать, я хотел ее обнять, положить голову на ее нежное и теплое плечо и выплакать все, что накопилось за эти семь лет.

Я подошел к ней, но руки заключили в объятия лишь воздух…

— Дрюш, не страдай ерундой, ты ведь все понимаешь, — она провела рукой по волосам, как будто гладила меня по голове, но я ничего не почувствовал, ничего, кроме нестерпимой боли.

В ту ночь к нам пришли двое полицейских. Мама плакала, обнимая отца, отец же внимательно слушал человека в форме и фуражке: «Примите мои соболезнования», — какая лицемерная и лживая фраза. Они ничего не знали о ней, дальние и не очень родственники, приехавшие на похороны, ничего не знали о ней, но все «соболезновали». Мне было противно, я злился на все и на всех, я хотел кричать, биться в истерике, что-нибудь сломать…

«Ты мужчина, сейчас мы должны поддерживать маму, ты должен стать взрослым, — лицо отца было измотанным и одновременно холодным. — Пообещай мне, что будешь ей во всем помогать, чтобы ни случилось».

«Хорошо, папа».

— Аня, Аня… — я заикался, я не мог остановить истерику, я забыл, зачем я здесь, для меня было важно только то, что она со мной, рядом.

Отец ушел. Он не стал мне ничего объяснять. Мама сказала, что он обязательно найдет того, кто разрушил нашу жизнь. Так мы остались вдвоем. Когда я поступил в университет, мама сказала, что поедет к родственникам в деревню, где «посвежее воздух и продукты получше». Ей действительно было тяжело. Она часто болела, но что важнее, она просто не могла оставаться в городе, лишившим ее всего.

Я мужчина. Я был должен.

— Дрюша… — она продолжала гладить меня невесомой, неосязаемой рукой.

Я остался один. По будням ходил в университет, «учился», у меня даже появились какие-никакие знакомые, по выходным же я нес свежие цветы к гранитной плите с ее фотографией. С мамой мы созванивались довольно часто, а вот в гостях у нее не был ни разу… Все собирался и собирался, если когда-нибудь смогу вернуться домой, обязательно съезжу. Отца же я больше не видел. Хотя иногда на кладбище появлялся еще один букет тюльпанов. Я хотел думать, что это от него.

Слезы понемногу заканчивались, я снова обретал голос. Скоро уже я почти был в «норме», если это можно было так назвать. Хотя, кому я вру…

Кладий был прав, Лилия была права, все они говорили истину, только вот истины было мало.

С того самого дня я носил в паспорте ее фотографию, я смотрел на небо, и верил, что она, став самой яркой из миллионов звезд, тоже смотрит на меня. Я верил, что однажды и я стану такой звездой, и мы вместе будем смотреть на моих детей, ее племянников, а потом на их детей… И кто-то, быть может, будет также смотреть на нас. Конечная точка? Разве может у человека быть «конечная точка»? Человек жив, пока о нем помнят. И я хотел сделать все, чтобы ее помнили, чтобы, если со мной что-нибудь случится, о нас помнили…

«Где память есть, там слов не надо…» Я прочитал это на одной из старых семейных фотографий, когда мы в очередной раз перебирали фотоальбомы. Тогда я не понимал смысл этих слов… Сейчас же, смотря на нее, я понимал, что не было слов, способных описать мои чувства. Слова были не нужны.

— Аня… Почему?

— Неужели я просто не могла захотеть снова увидеть своего любимого братика? — она весело подмигнула, она делала так всегда, когда меня дразнила. — Ладно, на самом деле меня попросили тебя проводить, хотя, даже если бы не попросили, я бы все равно тебя нашла.

— Аня, я… — голос предательски дрожал, — мне… нам всем тебя не хватало…

— Я знаю. Прости…

— Нет-нет, что-ты, просто…

— Дрюш, я все понимаю, поэтому, правда, прости… но ничего уже не вернуть. Сейчас в твоих руках нечто более важное, чем воспоминания о сестре, поэтому, прошу, иди за мной, — она отвернулась, но я чувствовал, что она плачет.

У меня в голове роились мысли, обрывки фраз, слова, все они отталкивались друг от друга, не давая сказать ничего из всего того, что я хотел сказать. Я хотел рассказать, как люблю ее, как скучал по ней все это время, как пошел в тот же университет, что и она, как… но я не мог составить предложения. Да, это была она, и в то же время…

— Мы пришли.

Дорога заняла намного меньше времени, чем я ожидал, а может быть, бесконечная череда несвязанных и противоречивых слов и идей слишком затянулась.

— Аня…

— Я знаю. Все что ты хочешь сказать, я знаю. «Где память есть, там слов не надо…» — она повернулась ко мне и улыбнулась. — Я счастлива, что хоть так смогла снова тебя увидеть…

— И я…

Ее силуэт растворился в тумане.