Гадкие лебеди кордебалета

Эмиль говорит, что правила придуманы, чтобы мы не шатались туда-сюда, не сдирали шерстяную обивку с кресел, не срывали со стен лампы и не сперли то, что можно отнести в ломбард. Он вечно пытается объяснить мне то, что я и сама прекрасно знаю.

— Я открываю тебе глаза, — поясняет он, и я делаю заинтересованное лицо. Я киваю. Почему нет, если ему приятно чувствовать себя умным и знающим? Недавно два смотрителя, которых приставили следить за народными актерами, расслабились, и пару дней назад Эмиль прошептал мне на ухо, что знает одно местечко, склад, где стоит старый диван.

— Там здорово, — подмигивает он.

Покончив с третьей картиной, он находит меня.

Усаживается и сразу кладет руку мне на бедро.

— Ты же придешь сегодня в брассери на рю Мартир? Мы с парнями собирались повеселиться.

— Не могу. — Я представила, как весь вечер Эмиль и Пьер Жиль будут ржать и хлопать друг друга по спинам. — Я должна починить туфли Мари и показать Шарлотте, как делается постиж.

— Что ты с ними нянчишься, Антуанетта? Пусть привыкают сами о себе заботиться.

Я пожимаю плечами, и он гладит меня по бедру. Я чувствую желание и закрываю глаза.

— Я хочу, чтобы ты легла на этот старый диван. Хочу на тебя посмотреть.

— Не знаю.

Он хлопает меня по ноге и убирает руку. Я хочу, чтобы рука вернулась на место. Я теряю терпение.

— А если кто-то войдет?

Мари постоянно читает в газетах сплетни о балетных и их любовниках или всякое про «Западню». Там пишут много интересного. Что мадемуазель Элен Пети готовилась к роли Жервезы в настоящей прачечной, что все театры заявили, что они слишком приличные и отказались ставить пьесу, что все костюмы и декорации выглядят точь-в-точь так, как они описаны в романе месье Золя. Судя по всей этой суете, «Западня», пристойная она или нет, будет идти в Амбигю долго-долго. Это останавливает меня. Если я опозорю себя, я многое потеряю. А сестры рассчитывают на меня.

Эмиль вынимает из кармана ключ и касается им той точки на моей шее, которую он целовал уже сотню раз.

— А я закрою дверь.

— Откуда у тебя ключ?

— Вынул из замка. Он как будто меня дожидался.

Я смотрю на него из-под ресниц и улыбаюсь. Мое желание не уступает его, и я хочу, чтобы он это знал. Чтобы раздразнить его побольше.

— Здесь сто лет никого не было, — продолжает он свои уговоры. — Везде пыль и паутина.

— Завтра, — говорю я. Пусть помечтает еще денек. А мне надо помыться и заштопать панталоны. Или даже стащить из корзины у маман что-нибудь кружевное. Если мне повезет и она придет из прачечной с чистым бельем.