Жернова. Книга 2

После того, как зрители пришли в себя, возобладало древнее непреодолимое влечение человека к жуткому кровавому зрелищу, надежно отгороженного от него мощной преградой, и людская волна качнулась вперед, с омерзением и острым любопытством разглядывая монстра. Он был совсем рядом, за прозрачным, казавшимся столь хрупким стеклом, и это возбуждало, приятно щекоча нервы, но зрители понимали, что сами находятся в совершенной безопасности.

Однако размеры хищника вызвали всплеск негодования у той части азартных любителей, которые сделали ставку на молодого кортавида, поверив что он будет сражаться пусть и с крупным, но обычным мягкотелым кальмаром.

— Я ж говорил вам дуракам, — захихикал старый бочар, удовлетворенный собственной правотой, — схарчит парня ваша моллюска — клювом косточки ему раздробит и на языке своем разотрет в кашицу… Готовьтеся блевать!

Матросы рядом с Дуги свистели и грязно ругались, обозлившись, что их надули самым наглым образом. Недовольные гримасы появились и на лицах у многих благородных господ. Однако разочарование от грядущего денежного убытка быстро сменилось алчным интересом — проревел второй сигнал раковин, и на площадке появился сияющий бронзой светловолосый кортавида. Без маски. Слева, за поясным ремнем, — листовидный ксифос, в ножнах на правом плече — кинжал, в руке — треугольный кулачный баклер. Жертва для морского гада была подготовлена со всей тщательностью — умащена маслами и красиво покрашена. Потому незадачливый порх, приготовленный для пожирания, выглядел весьма привлекательно, особенно с учетом его юной свежести. И это удовлетворяло взыскательный эстетический вкус благородных гостей Казаросса.

Гости приготовились сполна насладиться праздником ужаса, волнуясь от мыслей о том, как это красивое молодое тело будет разорвано для их удовольствия. Чувствительные дамы прикладывали кружевные платочки к уголкам глаз, предвкушая сладостные рыдания по поводу гибели юной жизни и умиление собственным добросердечием.

Дуги с ненавистью глядел на трибуны ноблесс и гомонящих вокруг обитателей Грайорда, для которых его друг был лишь живым куском мяса, брошенным в виде корма злобному чудовищу. Хотя к чему злобиться… Ведь он сам, Бренн и Якоб, и Пепин, и даже Мелена не раз и не два ходили сюда развлечься чужой смертью, и не видели в этом ничего предосудительного или запретного. Да уж… Он приник к зрительной трубе, ерзая на кронштейне — одежда пропиталась потом, и штаны противно липли к заднице.

Вот Бренн поднял голову и стал поворачиваться, оглядывая стоящих на балконе простолюдинов. Видно, надеется заприметить кого-то из близких. Но среди толпы вопящих, машущих руками зрителей разве можно разглядеть одинокую фигуру на кронштейне под самым навесом… Не веря в успех, Дуги нашарил под рубахой морской свисток Бренна — давний подарок Морая, который и посоветовал взять его с собой. Вряд ли свист можно услышать в таком гуле, но все же… Он несколько раз дунул резко, сильно, покраснев от натуги, вызвав на себя ругань и пожелания подавиться, и… увидел в зрительную трубу, как Бренн вздрогнул, будто и правда услыхав старинный призыв морской дудки «всем наверх». Вот бронзовый кортавида развернулся, его прищуренные глаза распахнулись, и он посмотрел, казалось, прямо на Дуги. Да неужто! Не может быть! Но кортавида вдруг едва заметно улыбнулся, разжав плотно сомкнутые губы, вскинул вверх обе руки и скрестил их над головой. Дуги глубоко вздохнул — в горле пересохло — даже в перерыве он не слезал с насиженного места, чтобы купить воды, — ему казалось, что любая секунда может что-то изменить в судьбе Бренна, и нельзя, невозможно пропустить эту секунду. Бренн должен понять, что его друг здесь, что он рядом, он верит, он ждет!