Палачи Ленинграда

Он так и спросил, глядя Людмиле Иосифовне в глаза:

— Зачем все это?

— Лаврентий Павлович заручился поддержкой… — эти слова прозвучали у Яна скупо, но майор кивнул и ничего спрашивать не стал. Было не до слов. Нужно было обдумать все это болото, в которое он влип по своей собственной глупости.

Застегнув пуговицы, Андрей Януарьевич вышел во двор и прислонился к бамперу своей «эмки». Подставил разгоряченное лицо под дождевые капли и глубоко вздохнул. Эта нехитрая гимнастика помогала ему прийти в себя и освежить мозг. Медленно досчитал до четырех, выдохнул. Он стоял так долго, не меньше получаса.

Мимо него медленно проехал ГАЗ-11-73, приветливо мигнул фарами и растворился в утренних сумерках.

Медленно, но верно начинало светать. Сначала у горизонта справа за деревьями краешек неба стал светло-серым, а потом быстро-быстро все начало розоветь.

Андрей Януарьевич, не отрываясь, смотрел на него, расчерченное косыми бледно-желтыми лучиками. Солнце вставало быстро, и резко выделились своей чернотой по-осеннему голые деревья.

Неожиданно повалил снег, и майор, сразу почувствовавший, как ветер проник под незаправленную рубашку, открыл дверь и сел в машину. Он уткнулся лбом в руль, стиснул его так, что побелели костяшки пальцев и ругнулся сквозь зубы.

Теперь нужно было что-то делать. Неожиданно вспомнилось желтое платье Оксаны, и в голову сами полезли дряные мысли. Вспомнилась их скромная свадьба, и от этого на душе стало еще муторнее.

Он потерял всех, и теперь его загнали в угол. Но загнанный в угол Ланган не собирался сдаваться.

***

— Он ничего не скажет, — Ильиченко повернулась к Яну и улыбнулась: — Это наша маленькая победа. Мы будем одной командой.

— Кажется, ты слишком быстро забыла, кто расстрелял твоего первого и глубоко любимого мужа.

Людмила Иосифовна некрасиво прикусила нижнюю губу и, отвернувшись от белеющей в лучах утреннего солнца дороги, хлестко ударила Валентинова по щеке.

Всю оставшуюся дорогу до Лесного проспекта они просидели молча, и она ушла, даже не попрощавшись. Женщина поднялась по лестнице, отперла своим ключом дверь и вошла в полутемную прихожую. Сбросила неудобные туфли, расстегнула жакет и в одних чулках прошла в ванную, где села на пол и разрыдалась.

Ян затронул самое больное — ее первую и единственную любовь. Но милый, милый Саша был уже как десять лет мертв. Его убили в Югославии, обманом выманив на советскую территорию и там прикончили. А она осталась с разбитым сердцем, беременная и совершенно одна в чужой стране.

Тогда ничего не хотелось делать. Хотелось только лежать, свернувшись калачиком, и ощущать, как каждая клеточка тела становится безвольной, слабой. Она лежала целыми днями в номере отеля в Белграде. Официантка из ресторана на первом этаже приносила завтрак. Еще в вазе были фрукты. Людмила ела только их и с головой накрывалась одеялом. Именно тогда она научилась курить и пристрастилась к портвейну. А еще не спала ночами, выходила на балкон, прислонялась к шаткой ажурной решетке и смотрела на небо. А потом неожиданно съехала.

Нет, нет, силы не появились. Появилась холодная расчетливая жестокость. Хотелось мстить. И она вернулась в Советский Союз. Отсидела полгода в тюрьме как жена дипломата-шпиона, пока ее не освободили по личному приказу Берии, который похлопотал за нее перед товарищем Сталиным.

Людмила в одно время была любовницей Берии. Ей он отказать не смог. Ему она была благодарна. Когда пришла в Ленгорисполком, ее никто не знал, и всего она добилась сама, сначала став главным инженером химического комбината «Красный Треугольник», а потом директора нового химкомбината «Лесной». Лесной разбомбили в блокаду и, когда Ильиченко, тогда по первому мужу — Тамарина, вернулась в Ленинград после эвакуации на Урал, то снова осталась без работы. Спас ее тогда Ленгорком, и снова товарищ Берия похлопотал за нее. Она возглавила отдел по химической промышленности Ленинграда. А в сорок пятом, незадолго до дня Победы, Людмила Иосифовна вновь вышла замуж за академика, химика Ивана Дмитриевича Ильиченко и получила новую квартиру в Доме специалтстов на Лесном.

Хищения в химической промышленности достигли невероятных размеров, особенно после того, как промышленность была перестроена на военный лад и стала выпускать динамит для нужд фронта. Тот же товарищ Полуэктов руками бандитов организовал серию налетов на свои собственные предприятия, а затем потребовал компенсации.

Это было толчком для того, чтобы наверх к Берии ушло длинное письмо. Там все правильно поняли, а свои соображения Людмила Иосифовна изложила очень подробно. И ей дали санкцию.

Идея зачистить город от бандитов пришла спонтанно, когда она ездила в Москву в детский дом к своей дочери. В коридоре мальчишки играли в милицию, и, когда она ждала, когда нянечка приведет ее Валю, Людмила Иосифовна подслушала их восторженные вопли: «Бандитам — смерть!»

Действительно, бандитам — смерть. Но на милицию она полагаться не стала, а подключила к этому Министерство государственной безопасности. Они растворились в огромной массе криминального Ленинграда, став своеобразными минами замедленного действия. В волчьей стае она сама становилась волком. Начиналась борьба за выживание, в которой не было и не будет победителей. Но больше всего Людмиле Иосифовне не хотелось, чтобы каждый отщепенец, подобный Полуэктову, Смолову, прибрал государственные деньги к своим загребущим лапам и обрек город, не оправившийся от блокады, на вторые страшные муки. Начинать приходилось с бандитов.

Первые зачистки, произведенные одетыми в штатское сотрудниками МГБ, показали потрясающий результат — в городе резко упала волна преступности.

Ханшей она назвала себя непросто так. В этой кличке сквозила отсылка к самому Чингисхану, славившемуся холодной математической жестокостью. Да, она была жестока, но что поделать — другими путями цели не добиться.

Людмила Иосифовна прижалась головой к холодной кафельной стене, вытащила из сумочки сигареты и коробок со спичками. Закурила, жадно вдыхая дым. Первый приступ истерики прошел. Это все были нервы, истощенные за годы войны и лишений. Вот отстроят Ялту, нужно будет поехать туда, тоскливо подумала она, пачкая мундштук алой губной помадой.

В первый раз убивать было очень тяжело. Рука не поднималась в прямом смысле. Она уговаривала себя (представь, что это кукла, Люда), и только на шестой раз страх прошел. Появилось опасное остервенение, и Людмила Иосифовна старалась держать себя в руках, хотя хотелось бить, бить и бить…

Ян не осуждал, но и не поддерживал. Его глаза были холодны как всегда. Он всего лишь выполнял приказ. Все они, мужчины, какие-то бездушные.

Ильиченко поднялась с пола, отперла задвижку белой двери ванной комнаты и пошла в спальню, иногда спотыкаясь и хватаясь за стены. Ее трясло. Трясущимися руками она расстегнула молнию юбки и села на свою кровать, спрятав лицо в своих ладонях. К счастью, ее слезы никто не услышал. Муж спал в другой комнате, и супруги не делили постель вот уже третий год.

========== Глава 7 ==========

А потом стало все по-другому. Ланган молча разглядывал мертвое тело своей бывшей жены, косился на оперативников и барабанил пальцами по столу.

Смерть была ненасильственная. Сгорела в алкогольном дурмане, потеряла равновесие и упала, ударилась головой об угол.

О том, что ее мог избить сожитель — думать не хотелось. О том, что он мог когда-то помочь ей — тоже не хотелось думать.

С той знаменательной встречи в «Клейкости» прошло два месяца. Два долгих, тоскливых месяца: выезды на рядовые ограбления, замерзшие трупы около Обводного, попорченные крысами продукты, изъятые из собственных складов директора «Красного Выборжца». Брала его спецгруппа МГБ, и Ланган в этом участия не принимал.

Потом он, так и не заехав на службу, стоял у покосившегося парапета канала и мерз. Ильиченко медленным шагом шла с конца набережной. Поравнявшись с ним, она протянула ему пакет.

Досье. Новенький ТТ. Две заполненные обоймы.

— Не подведите меня, майор, — на губах теплая улыбка.

Он ничего не ответил, разрывая еще теплую газетную обертку. С фотографии глянуло холеное лицо с усами щеткой, напомаженные волосы.

Похож на одного из тех хлыщей с Лиговки, что ошивались раньше около пивных и девиц легкого поведения. Фамилия, имя и отчество неизвестны и аккуратно вытравлены хлоркой с пожелтевшей бумаги. Да и зачем они ему? Не детей с ним крестить и за ручку здороваться.

Адрес проживания. Место работы — военный комиссариат Дзержинского района. Ланган перелистнул страницы, захлопнул папку и протянул ее обратно в руки Ильиченко.

Новый пистолет удобно лег в руку, и Андрей Януарьевич ударом ладони вбил обойму в рукоять.

— Вы точно все запомнили?

— Здесь запоминать нечего. Когда?

— Через неделю он будет на заседании в горкоме, потом поедет к себе домой. Нужно успеть до первого марта, до двенадцати часов.

— Ваш… подопечный, — Ланган не сразу подобрал нужное слово, — будет мертв уже тридцать первого марта.

Для начала он съездил в полуразрушенный Гостиный Двор, прикупил на развале разношенную кепку и старую потертую кожаную тужурку. В комплекте со старыми штанами получилось довольно неприметно, но удобно — рабочих из области сейчас было много. И не всех милиция так или иначе регистрировала.

От своего удобного ТТ на этот раз Андрей Януарьевич отказался. Для такого дела шумный пистолет не годится. Из казенника при выстреле вылетает гильза, и часть звука уходит из глушителя. В гулком дворе-колодце это прозвучит как разорвавшаяся авиабомба, на который немедленно отреагируют бойцы комиссариата. Уйти не удастся.

Еще день ушел на осмотр позиции. В само здание заходить не стал, обошел по внешнему периметру. Позадирал голову на высокие окна, затянутые светомаскировочными шторами или выбитые после авианалетов. Дом был жилым, и это было плохо. Выстрел, конечно, сквозь толщину стен могут и не услышать, но глазастые соседи могли выглянуть в самый неудобный момент. Каким бы не был бесшумным наган с Брамитом, но хлопок разнесется по всем шести этажам. Какие гарантии, что никто не выглянет в этот момент из-за тех дверей?

Андрей Януарьевич походил по подъезду, тронул ладонью решетку с пустым провалом вместо кабины лифта и вздохнул. Тело нужно скрыть еще на пару дней, и эта черная завораживающая пустота в самый раз. Он еще раз поднялся по лестнице, примериваясь. Путь отхода был только наверх. Через разбитое окно выйти на крышу и там перейти по скользкому скату на соседний дом. Рискованно, опасно, но уходить через парадную — еще больший риск: за стеной военный комиссариат.

Главное — заманить его в парадную. Это самое сложное.

Ночь он не спал, продумывая каждый свой шаг. Мысленно рисуя перед собой подъезд, Андрей Януарьевич просчитывал ходы.

А если… Если выглянет кто-то из соседей, то придется стрелять и бегом уходить на шестой этаж.