А вдруг весна

Алёша сегодня опять пьяный пришёл, кстати. Так что твой звонок был бы не лишним, потому что воевать с ним у меня нет сил, слушаться меня он не хочет. Так что ждём твоего звонка.

Не психуй. Целую.»

«С Алексеем поговорили, пока ты была на работе. Меня слушать он тоже не стал и сказал, что больше его ноги в этом доме не будет. Похоже удрал к своей девице. Меня винить в этом не нужно, человек он уже не маленький, сам в состоянии за себя решать. Пусть делает, что хочет.

С тобой пока говорить не хочу. Твоё последнее письмо вывело из себя.

Не каждому человеку легко даются вот эти вот твои эмоции и чувства, а точнее их проявление. Поэтому не нужно меня упрекать в этом. Таким вот я родился и ты знала, за кого замуж выходила. Или уже успела разочароваться?

Ну конечно, как тут не разочароваться, когда муж такое дерево, не сообщает по десять раз на день о своей любви. Хреново такого мужа иметь да?

Мы тут, кстати, ещё на несколько недель остаёмся, потому что появились новые вопросы с этим заводом, поэтому скоро не жди.

Всего доброго!»

«Какая же ты истеричка. Ещё и глупая истеричка…

Причём тут какое-то разочарование? Да, я знала за кого выходила замуж и не ждала, что ты так легко изменишься и изменишься вообще. Но надежда на это была. Это не разочарование в тебе, это разочарование в себе, из-за того, что ты не смог меня полюбить настолько, чтобы хоть немного измениться. Значит это я недостаточно хороша для тебя. А так вообще я считаю, что изменить можно любого, главное найти подход. Я не смогла этого сделать, к сожалению.

Алёша действительно ушёл из дома, вместе с вещами. Ни адреса, ни номера телефона не оставил. Ищи — свищи теперь.

Что такое «пусть делает что хочет»? Ты же отец! Не ожидала, что ты так легко это спустишь. Эх…

Поскорее возвращайся, будем решать, что делать.»

Отложив в сторону письма, Андрей встал с кровати, чтобы размяться. В процессе чтения он начал понимать, что это за переписка и чем она закончилась. А закончилась она разводом деда с бабушкой, после которого у деда и начались какие-то странности в голове, из-за которых он теперь считался поехавшим.

Андрей посмотрел на гроб, обшивка которого до сих пор особо не продвинулась. Только теперь ему стало не по себе от мысли о том, что в нём будет лежать дед. До этого он воспринимал все просто как рукоделие, без какой-либо траурности. Его передёрнуло. Дед стал казаться более человечным, нежели раньше. Андрей зашёл в комнату, где жила Ира. Она, в распахнутом халате, без белья под ним, валялась на диване в наушниках, подпевая музыке. Андрея она не заметила и ему пришлось достать один наушник из её уха. Поинтересовавшись не против ли она выпить, он получил утвердительный ответ. Другой на такие вопросы она давала редко. Андрей притащил коробку с письмами и фото к ней в комнату присев прямо на пол. Ира подтащила выпивку.

Андрей перебирал фотки и рассказывал какие-то воспоминания из детства. По виду Иры нельзя было понять, то ли ей эти рассказы были интересны, то ли нет, потому что она часто отвлекалась на свой телефон, при этом внимательно посматривая на Андрея.

— Отец тогда уже к матери переехал жить, точнее к её родителям, вроде дело к свадьбе шло, а у деда с бабушкой наоборот к разводу. Причем казалось бы такая мелочь, да, что там эта переписка, но вот так вот с малого и началось судя по всему. Развелись, но жили вместе какое-то время. Потом бабушка уехала к сестре младшей в деревню и осталась там. У неё с сердцем проблемы были, а там какая-то история мутная с её сестрой произошла, бабушка тоже в это впуталась каким-то боком. В итоге инфаркт — и до свидания.

Насколько я знаю, пока она была жива, дед и не пытался даже как-то отношения восстановить, да и она тоже. Похоронили её здесь, на нашем кладбище, правда мест там уже не особо много было, ну и втиснули получается как смогли, рядом с деревом, которое там уже давным-давно росло. Тут-то у деда крыша и потекла. Ладно бы забухал, вполне логично было бы. Так он сначала просто страдал и убивался по ней, а потом в секту какую-то записался, прощенья для себя искать. Думал, что если бы не развелись, всё по-другому было бы. Все что можно из дома вынес пока искал. Поэтому и живёт как бомж теперь. Постоянно какую-то псевдорелигиозную дичь нёс, общаться с ним невозможно было. Меня как-то с ним оставили, когда мать отца к какому-то врачу возила в областной центр, чтобы что-то с его алкоголизмом сделали, а то там доходило до того, что весь парфюм дома в себя заливал.

Так вот оставили меня с ним, мне было лет тринадцать вроде. Поначалу вроде все безобидно было, рассказывал какие-то истории из жизни. А потом начал про бога своего сектантского по ушам ездить. Молитву заставил выучить, причем я не хотел, так он сказал, что если не выучу, то отец с матерью кони двинут, а он меня в детдом отдаст, потому что ему такой внук не нужен. Пришлось выучить, потому что очень стрёмно стало. Ну и вот, сидели три дня молились. Еды почти не давал, приходилось втихаря хлебом всухомятку давиться по ночам, пока родители не вернулись.

Отца тогда, кстати, вроде отпустило, лет десять не пил, потом опять начал. Дед его в итоге в свою секту и пристроил. Но они там потом рассорились, дед это все на хер послал и ушел оттуда и в итоге опять в диспансер загремел, только теперь надолго. Настолько надолго, что я уже успел колледж закончить и умотать отсюда подальше, чтобы не видеть этого всего. Ну, а у него видимо после диспансера и без религии снова тоска по бабушке началась. И теперь вот, — Андрей кивнул в сторону комнаты-мастерской, — собрался к ней.

Ира не знала, что там находится и Андрею пришлось ей показать.

— И ты что, прямо тут спишь вместе со всем этим? — она удивлённо осматривала гроб.

— Ну а чё мне будет-то… — безразлично ответил Андрей.

Ира заметила валявшееся на кровати детский синтезатор.

— Играешься? — ухмыльнулась она.

— Играю.

После пьянки, и воспоминаний каких-то ещё историй из жизни их обоих, Ира заснула, а Андрей пошёл дочитывать письма. Перечитав остальные, которых оставалось немного, он заметил, что последнее лежало без конверта. Написано оно было рукой деда.

«Я устал с тобой спорить. В любом случае мы будем разбираться с этим когда я вернусь. Осталось пару дней. Хотя всё равно я считаю, что он взрослый и может сам за себя отвечать.

Я не бесчувственный, не надо так думать. Мне всегда было и есть очень хорошо с тобой. Да и вообще чувств к тебе масса. Очень много. Любовь тоже есть среди них, хоть я об этом и не говорю так часто, как тебе хотелось бы…»

Отложив письмо, Андрей задумчиво посмотрел на старое фото, где были изображены дед, бабушка и его отец, ещё маленький. Лицо деда не выражало никаких эмоций. Но в глазах, а на фото он смотрел на бабушку, читалось что-то такое неуловимое. Так не смотрели на простых женщин или посторонних людей.