Божественная жемчужина. Часть I. Тайна двойственности

Если очистить дно корабля от налипших ракушек, он поплывет быстрее. Этим и занималась Мелания. Она помогала сестрам освободиться от догматических пут, но они оказались слишком прочными и не могли быть порваны сразу. Пройдет сотня лет, прежде чем люди избавятся от них и начнут называть вещи своими именами.

Не бог, а богиня есть любовь, и бог есть разум. Их единство — непреложное условие развития, не обреченного на погибель. Дьявол это знает, поэтому стремится разделить любовь и разум в человеке. Именно лукавый помогает церкви Креста утаивать божественность Матери. Не во имя «Отца и Сына» и какой-то там неопределенной сущности — «Святого духа», в котором лицемерно спрятана божественность женского начала, а во имя Отца, Матери и их Детей. Подлинное божество — это Семья, союз двух миров, женского и мужского.

В женском мире божественные идеалы порождает Любовь, в мужском мире — Разум. Они такие же вечные соперники, как огонь и вода, но, разделенные друг от друга, впадают в дичайшие крайности, провоцируют извращения ума и истерии чувства. Поэтому циничная и хладная, как труп, мысль о превосходстве так же пагубна, как бесконтрольная эмоция, и как мужчина вынужден чувствовать, так женщина обязана думать.

Мог ли Разум породить идею всеобщей Любви? Нет, ведь любовь для разума то же, что землетрясение для моста; она с легкостью сокрушает все умозрительные конструкции, подобно неистовому урагану. Любовь не строит частоколов и не формулирует догм, она не слушает разодетых в мантии патриархов, которые собираются, чтобы решать — в какие чудеса людям верить можно, а в какие нельзя.

Могла ли Любовь создать миф о гневливом старце, запретившем вкушать плоды с древа познания? Исключено, ведь искренняя и жизнеутверждающая любовь не насаждает невежество ради превосходства, никогда не прогонит дитя из дома и не принесет его в жертву. Перед любовью равны все: властители и подневольные, богатые и нищие, мудрецы и невежды, праведники и негодяи, верующие и атеисты.

Любовь вне разума слепа, трагична, калечит себя и других. Играя со смертью, она отрекается от жизни, вместо того чтобы порождать ее. Эта острая грань любви легко перерастает в религиозный фанатизм и ненависть к иноверцам. Еще безумнее любовь по-дьявольски, ее не чувствуют, ею занимаются; это не любовь души, а страсть плоти к наслаждениям, как правило, запретным, извращенным, грязным, порой кровавым, убивающим в людях человечность и саму способность любить.

Нас окружают бесчисленные запреты Разума, который строит логические связи, учитывает выгоду и потери, устанавливает порядок и правила. Если бы их не существовало, жить стало бы страшно, но вопрос «Чьи правила лучше и для кого?» всегда злободневен, а проблемы обычно проистекают из паразитизма тех, кто берется создавать правила для всех остальных. В конечном итоге все дьяволическое опирается на идею жития за чужой счет.

Разум, утративший связь с Любовью, соблазняется этой паразитической идеей, стремится возвышаться, унижая других, и выстраивает иерархии на праве обмана, где выше всегда те, кто создает ложь, а ниже те, кто в нее верит. Лукавые служители бога и поклонники дьявола давно знают — чтобы лишить мужчину свободы, нужно выжечь из его головы инакомыслие, а пустоту заполнить догмами; чтобы лишить свободы женщину, достаточно опорочить ее чувственность, и неважно, как именно это будет сделано — ханжескими запретами или поощрением распутства; и то и другое самоубийственные крайности. Увлекая женщину в эти полюса, мужской мир рвет ее на части и от этого неизбежно расколется сам.

Все старания Разума понять Любовь преследуют цель контроля над нею; все попытки Любви почувствовать Разум сводятся к стремлению нарушать его порядки. В этом одно из наших женских предназначений — искривлять прямые до тошноты логические коридоры, чтобы они не порождали гениального зла.

Так стоит ли женщине слепо верить мужским богам?

Я думаю, не стоит.

Мариэн отложила книгу с мемуарами Марии Кавелье и взяла в руки свежий номер газеты Лос-Анджелес Таймс. Одна из статей показалась ей интересной.

Люцифер ожидает пришествия мессии

Возле нового небоскреба «Люцифер», построенного на месте разрушенных в 2001 году «Апокалиптических близнецов», состоялась церемония открытия скульптурной сцены «Пришествие». Сюжет взят из древне-месопотамского мифа о богине Инанне — царице небес, сошедшей в нижний мир, из которого нет возврата. По пути на дно преисподней ее лишили семи атрибутов божественного могущества, затем она погибла, но позже воскресла. Собрав по пути из загробного мира утраченные регалии, Инанна вернулась наверх в сопровождении демонов и выбрала того, кто должен был сойти в царство мертвых вместо нее. Автор скульптуры Тони Фримас запечатлел момент, когда Инанна указывает демонам на своего праздного мужа, царя-пастуха Думузи, жившего в свое удовольствие, пока она томилась во мраке.

На открытии скульптурной композиции «Пришествие» выступила Верховная жрица церкви Сатаны — отца светлейшего Люцифера, чьим именем назван новый небоскреб. Как и полагается особам высшего церковного сана, она скрывала лицо под темной вуалью, дабы не обжечь своим взглядом непосвященных в таинства дьяволического древа. Вот что она сказала:

— Церковь Сатаны ожидает появления избранной Мессии. С ее приходом старые патриархальные порядки окончательно уйдут в небытие, и все женщины мира станут свободнее. Но не только они. Мужчины искалечены порядками отцов не меньше женщин. Патриархат столетиями разделял сыновей на любимых и нелюбимых, на героев и неудачников, подавлял в мальчиках эмоциональность, якобы свойственную только женщинам — созданиям хрупким и беспомощным. В результате многие мужчины, усвоившие эту систему ценностей, хотят быть собой, но не могут, поэтому носят маски и тайком страдают от вины без вины. Их мучает стыд оттого, что они не оправдали надежд своих отцов. Но что это за правила, по которым жизнь детей не принадлежит им самим? Я вам скажу. Это правила эгоистов, они готовы кроить сыновей по своим лекалам, лишь бы потешить отцовское тщеславие. Пришло время положить этому конец. Скоро патриархальный диктат отправится в преисподнюю!

В тишине кабинета робко постучались ноготки; будто белочка принялась грызть орешек.

Внучка. Только она способна извлекать из двери такой деликатный звук, и только ей, семнадцатилетней Диане, позволительно нарушать бабушкины правила.

Мариэн поднялась с кресла, сделала несколько шагов и открыла дверь.

В кабинет вошла светловолосая девушка в платье нежно-лилового оттенка. Могло показаться, что она внимательно изучает паркетный пол, но взгляд ее был тревожным и отвлеченным — так смотрят на предметы или сквозь них, когда мысли в голове вращаются, как снежинки в стеклянном новогоднем шаре; они кружат просто оттого, что их встряхнули.

Фигурка Дианы, стройная и статная, уже сформировалась, но в чертах ее не было той красоты, которая мгновенно обращает на себя мужское внимание. Между тем в лице этой девушки не было чего-то неправильного или неприятного глазу; все существо ее было наполнено той плавной и осмотрительной женственностью, которая непременно пощупает каждую дощечку моста перед тем, как ступить на нее ножкой. Этого очарования, окруженного лепестками юности, Диана в себе не замечала.

— Говори по-русски, милая, — попросила Мариэн, — но сначала успокойся.

— Прячусь от мамы, — коротко сообщила она.

Мариэн оставила фиолетовый платок на ручке, закрыла дверь и спокойно посмотрела на Диану, ожидая объяснений. Внучка пролепетала извиняющимся тоном:

— Я видела платок на двери… — она принялась рассматривать свои босоножки, но вдруг подняла голову и защебетала.

Голосок ее, звонкий и немного детский, создавал впечатление, что говорит героиня из мультфильма — любопытная белочка или маленькая шустрая птичка:

— Я видела в зеркале черное пятно! На моем лице, вот тут, — Диана обвела пальцем левый глаз и щеку. — Оно ужасное, огромное! Звериное, черно-коричневое, с волосами!

— А причем тут твоя мама? — невозмутимо поинтересовалась Мариэн.

— Она думает, что я разговаривала сама с собой.

— А ты разговаривала?

Диана молча помотала головой. Мариэн спросила:

— Уверена, что отражение было твоим?

— Конечно! — удивленно подтвердила Диана и тут же усомнилась: — Или нет… Кажется, в зеркале у меня были темные волосы.

Мариэн внимательно посмотрела на внучку, полагая, что за сомнениями последует неожиданное открытие, и не ошиблась. Диана вдруг воскликнула:

— В зеркале была другая девушка! Ее губы не шевелились, когда я говорила!

— Значит, ты все-таки разговаривала с отражением?

— Нет, — Диана хлопнула ресницами. — Ну да, я стояла перед зеркалом и повторяла, что люблю себя…

— Зачем?

— Ты же сама сказала, что женщину, которая не любит себя, не будет любить и мужчина. Ведь говорила?

— Говорила, — с улыбкой согласилась Мариэн, — но зачем ты сбежала от мамы?

— Не знаю… она думает, что я ненормальная, — взгляд внучки описал дугу по книжным полкам и остановился на двери. — Закроем на ключ? Мама уже наверняка поняла, что я здесь, и придумала кучу вопросов.

— Она всего лишь напугана диагнозом, который…

— Сколько можно бояться? Я в порядке! — перебивая бабушку, прощебетала Диана. — Может, со мной и происходило что-то странное в детстве, но я ничего такого не помню; мама просто выдумала это, чтобы меня запугать.

Мариэн слегка покачала головой, выражая свое несогласие:

— Не нужно себя обманывать, милая. Вторая девушка, бесспорно, существует.

— Две меня? — удивилась Диана. — Почти смешно, если бы не было так страшно.

— Женщина вынуждена быть двойственной из-за двуличия мужского огня.

— Я помню, ты говорила, — беспечно сказала Диана и без труда припомнила фразу: — Огонь испепеляет все, что ему подается, но завороженно тлеет возле недоступного.

— Дикий огонь, милая, — поправила Мариэн. — Огонь в домашнем очаге ведет себя несколько иначе, но постой-ка… — она взглянула на внучку и спросила: — Твои видения… это ведь уже не в первый раз? Они начались после того, как Стив пригласил тебя в кафе?

Диана задумалась и ответила неуверенно:

— Наверно, да, — она опустила ресницы. — Стив интересный парень, мне с ним легко, а с Кевином было скучно, он все время молчал или говорил, как будто выжимал воду из сухой тряпки.

— Тебе виднее, милая.

— Можно я приглашу Стива к нам в гости? Покажем ему кабинет деда и…

— Разумеется, если ты этого хочешь, — Мариэн как будто не интересовали сердечные дела внучки, — а что еще ты видела в зеркале?

Взгляд Дианы очертил полукруг по потолку и уперся в пол.

— Иногда мне казалось, что отражение смотрит на меня как-то особенно и даже двигается само по себе, — она грустно вздохнула и посмотрела на бабушку. — Я ненормальная?

— Да, ты особенная, — ответила Мариэн тоном почти безучастным, каким говорят о погоде, — но твоя мама и психотерапевт не понимают, с чем имеют дело. Кстати, напомни ее имя…

— Психотерапевта? Лаура Вайс. Папа скоро отвезет меня к ней и потом еще на экскурсию… — Диана вдруг замялась и наконец спросила то, ради чего пришла: — Мариэн, можно я пока побуду с тобой? Минут пятнадцать, пожалуйста.