Задняя комната

— В первый и последний раз.

Я почувствовал, как чья-то рука хлопнула меня по затылку, и обернулся. Два слишком блестящих глаза уставились на меня из копны спутанных волос и бороды.

— Ты что делаешь, педик? Шепчешь ему на ухо всякие нежности?

Он заржал визгливым, маниакальным смехом.

Дон махнул мне головой.

— Пошли пройдемся.

Мы пробрались сквозь толпу и остановились у первого ринга. В яме с опилками два петуха с маленькими изогнутыми лезвиями, прикрепленными к лапам, нападали друг на друга. Толпа вокруг ринга дико кричала. Часть народа явно подначивала одно животное, а часть — другое, но звук сливался в один громкий рев.

— Пошли, — сказал я. — Не хочу на это смотреть.

— Нет. Раз уж мы здесь, можем тоже посмотреть.

Мы стояли на краю ямы и смотрели вниз. Судя по всему, бой уже продолжался какое-то время. Одно из животных потеряло хвост и сильно хромало, а у другого левый глаз вывалился из глазницы. Петухи кружили по рингу, наблюдая друг за другом, но не делая попыток атаковать, пока кто-то, наконец, не крикнул что-то по-испански. Истощенный мужчина в некогда дорогой одежде поднял безглазое животное и бросил его на другого петуха. Раздался омерзительный визг и образовался клубок покрытых перьями тел. Крики толпы стали еще громче.

Затем безглазый петух вонзил свое лезвие в шею своего соперника. Кровь хлынула ритмичными струями, окрашивая опилки в красный цвет. Бесхвостый петух упал. Безглазое животное бешено прыгало вокруг соперника, пытаясь вытащить лезвие, разрывая то, что осталось от шеи другого петуха.

В конце концов голова отлетела и обезглавленное тело задергалось в безумных предсмертных судорогах.

Толпа бесновалась, половина из них кричала и проклинала, другая половина безумно скакала, восторженно вопя. Я увидел, как истощенный мужчина поднял тело мертвого петуха и бросил его в большой пластиковый мусорный бак. Внутри бака находилось еще несколько мертвых, изуродованных тел. Рядом стоял еще один пустой мусорный бак, и я понял, что они оба будут заполнены до конца ночи.

Дон кивнул куда-то вперед.

— Пошли.

Мы прошли сквозь толпу к следующему рингу, где шел еще один бой, более жестокий. Здесь животные были покрыты металлом, а из нескольких стратегически важных мест торчали шипы. Они выглядели как миниатюрные рыцари в доспехах, и были больше и тяжелее, чем петухи в первой яме. Они продержатся куда дольше, бой будет долгим, затяжным и кровавым.

Прольется много крови, прежде чем один из них победит.

Я протиснулся мимо Дона и пошел дальше, прокладывая себе путь через толпу, зная, что Дон последует за мной.

Я не хотел смотреть бой.

У следующего ринга было еще более многолюдно, во всяком случае так казалось. В нем два питбуля яростно набрасывались друг на друга, используя зубы, клыки и когти. А еще у каждого к ногам были прикреплены маленькие бритвы.

Здесь аудитория была куда громче. Большинство зрителей выглядели либо пьяными, либо обкуренными. Двое мужчин на дальней стороне ринга сцепились в драке. Один старик с длинными сальными волосами лежал на земле без сознания.

Я повернулась к Дону, чувствуя отвращение и подступающую тошноту.

— Сделай свою ставку, и давай убираться отсюда ко всем чертям.

— Я не знаю как. Никто не размахивает никакими деньгами. Я даже не знаю, где тут какой петух, — он поднес листок бумаги к глазам, пытаясь разглядеть текст в тусклом свете. — Я должен поставить сотню на… Педро.

Его глаза обшаривали помещение.

— Эй, — сказал я. — Я тут кое о чем подумал. А как насчет платы за вход? Разве мы не должны были заплатить за вход, когда пришли? Я думал, Филипп Как-его-там должен получить часть этой платы.

— Эстебан. Я тоже так думал, — внезапно он сделал два шага вперед, что-то увидев. — Посмотри туда!

Я проследил за его взглядом. В дальнюю стену была встроена клетка со стальными прутьями — будка кассира. Внутри клетки мужчина пересчитывал купюры и делал записи в маленьком блокноте.

Это заведение было экстра-класса. Петушиные бои, которые я видел в новостях, в телевизионных полицейских рейдах — дешевка, халтура, обычно устраиваемая в чьем-нибудь гараже. Но здесь игра шла по-крупному. Что-то типа Лас-Вегаса, только с петушиными боями. Судя по всему, это место существовало уже давно и явно собиралось существовать еще очень долго.

Я радостно улыбнулся.

— Сделай свою ставку.

Он вернулся через несколько минут с растерянным выражением на лице.

— Ну, что такое?

— Надеюсь, у тебя есть немного денег. Мы действительно должны заплатить за вход.

Я посмотрел на него, мгновенно заподозрив неладное.

— Что-то я не вижу, чтобы кто-то еще платил. Мне кажется, они просто пытаются нас обобрать.

— Нет. Дело не в этом. Парень сказал, что Педро в задней комнате. И чтобы попасть туда, нам придется заплатить.

— Сколько?

Он уставился на свои ноги.

— Пятнадцать.

— Пятнадцать! За каждого?

— Ага.

Я достал бумажник и пересчитал. Едва хватало.

— За это будешь у меня в долгу.

— Я знаю, — он направился к задней части здания.

— Эй, — я положил руку ему на плечо, останавливая. — Ты уже сделал ставку, верно?

— Верно.

— Тогда зачем нам вообще туда идти? Почему бы тебе просто не забрать деньги после окончания боя?

Он поднял билет.

— Они подумали об этом. Надо подписать эту бумажку, чтобы получить свои деньги, — он сделал паузу. — Кроме того, там может быть Филипп. Я хочу, чтобы он увидел меня, чтобы он знал, что я действительно пришел.

Я вздохнул.

— Ладно. Пошли.

Дверь в задней стене была идентична двери входной, и мы прошли через тот же ритуал с потайной панелью. Только на этот раз нам пришлось раскошелиться по пятнадцать баксов с каждого.

Мужик на входе закрыл за нами дверь, и мы несколько минут стояли как вкопанные, давая глазам привыкнуть к темноте. Эта комната была погружена во тьму. Я видел одну мерцающую свечу в дальнем конце длинного помещения и одну лампочку малой мощности, висящую над единственной бойцовской ямой. Вот и все. Остальная часть комнаты скрывалась в тени.

И в углах было темно.

Чертовски темно.

Мы медленно пошли вперед. Пока я вглядывался в темноту по бокам комнаты, короткая молитва пронеслась у меня в голове. Здесь на нас собираются напасть. Я чувствовал это. Какой-нибудь отморозок изобьет нас до бесчувствия и засунет наши искалеченные тела в мусорный бак вместе с мертвыми животными.

Мне никогда в жизни не было так страшно.

Здесь было не так много народа, но на фоне тех, кто слонялся вокруг, люди снаружи походили на Питера Пэна. Их лица были уродливыми и жестокими, а глаза бездушными. В этих людях было что-то странное, что-то в их лицах, выходящее далеко за рамки безнравственности. Они даже не разговаривали.

Мы благополучно добрались до ринга. Там было пусто; бои, видимо, еще не начинались.

Я посмотрел на Дона.

— Как ты узнаешь, кто есть кто? — прошептал я. — Они ведь не объявляют, кто бьется, так ведь?

— Они не объявляют этого в первой комнате, а здесь объявляют. По крайней мере, так мне сказал мужик в будке.

Мы стояли около ринга, не разговаривая, не смея взглянуть на наших коллег-игроков, ожидая начала боя. Здесь было трудно дышать; воздух был густым и тяжелым, наполненным смешанными запахами застарелого пота и прогорклой крови. Тишина была почти невыносимой.

Наконец, после, казалось, часа ожидания, мерзкий субъект, похожий на сутенера, вышел из тени на середину ринга. Он оглядел толпу и слегка улыбнулся.

— Первый бой — Орландо и Мэвис, — сказал он хриплым голосом. — Пусть победит лучший боец.

В этой комнате я впервые заметил нескольких женщин, сгрудившихся в тени на дальней стороне ринга. Услышав объявление сутенера, две из них осторожно двинулись вперед, неся по большой коробке.

Зрители придвинулись ближе к рингу. Голая лампочка ярко отражалась во множестве жестоких глаз, придавая им зловещий, почти неземной вид.

Мы остались на прежнем месте. Нам и так все было отлично видно.

Одна из женщин подошла к краю ринга и положила свою коробку внутрь круга. Она плакала. Другая отказалась последовать ее примеру. Тогда первая женщина взяла у нее коробку и сама положила ее на ринг. Диктор кивнул головой, и коробки перевернули.

Из коробок вывалились двое маленьких младенцев.

Я невольно ахнул, сердце забилось быстрее, защемило в груди. Быть такого не могло. Какой-то кошмар — шутка — что-то подобное.

Но все это происходило на самом деле. Все это было реально.

Двое крошечных младенцев скатились на опилки и быстро вскочили на ноги. Тот, который находился ближе к нам, был большим и толстым, и у него была странная, похожая на рыбью, чешуя по всему телу. Его рот был заполнен вставными зубами, подпиленными до острых, как бритва, шипов. На его пухлых руках были надеты кольца с иглами. У другого младенца, вдвое меньше толстяка, девочки, были тонкие, как карандаши, ручки и ножки, на которых она прыгала, как лягушка. Она была обнажена и не защищена никакими шипами или броней. Ее единственным оружием был длинный металлический рог, как у единорога, прикрепленный на макушке маленькой лысой головы.

— Нет… — начал я протестовать. Но Дон быстро зажал мне рот рукой и оттащил подальше от толпы. Я чувствовал, как дрожат его руки.

— Не надо! — зашипел он. — Не лезь во все это. Ничего мы тут не изменим. Только сами себе навредим.

Я слышал, как его дыхание вырывается короткими, неритмичными толчками.

— Но ты ставишь деньги на такое!

— Ничего не поделаешь. Я не знал.

Ринг мы больше не видели, зато прекрасно слышали, как дерутся младенцы. Один громко хрюкал. Я предположил, что это был толстяк. Другой издавал короткие писки: «Пи, пи, пи, пи, пи!»

Минуту спустя писк достиг крещендо. Диктор вернулся на ринг и поднял мертвое тело толстого младенца. Глубоко в спине торчал металлический рог. Он передал труп одной из женщин, и она с истерическими воплями скрылась в темноте.

Затем он поднял все еще попискивающую малышку, случайно зацепив ее головой за голую лампочку, висящую над рингом. Лампочка начала раскачиваться, отбрасывая странные, движущиеся тени на стены, освещая прежде угольно-черные углы. Группа женщин сгрудилась на границе света и тени.

Одна из них выступила из темноты и забрала ребенка.

Диктор остановил раскачивающуюся лампочку деформированной рукой и снова улыбнулся.

— Педро и Чарльз, — объявил он.

— Педро, — повторил Дон и пошел вперед. — Я должен это увидеть.

Немного подумав, я последовал за ним. Как бы мне хотелось сказать, что я последовал за ним, чтобы защитить его, или для защиты себя, но правда состояла в том, что я тоже должен был увидеть, что будет происходить на ринге. Здесь, без сомнения, творились самые отвратительные, уродливые, извращенные, дьявольские вещи, о которых я даже никогда не слышал. Но я хотел это увидеть. Я следовал тому же первобытному импульсу, который заставляет людей глазеть на дорожно-транспортные происшествия, смотреть фильмы типа «Пятница, тринадцатое», смотреть, как улитки растворяются, когда их посыпают солью.