Любовник змеи

Но я не повесил нос.

Пусть девяносто восемь студиозусов гиенами посмеются над моей «Классовой войной». Найдется девяносто девятый — который задумается: а все ли в порядке с нашим обществом?..

Я сеятель. Я бросаю зерна в свежую борозду — в надежде, что хоть одно-два зернышка дадут всходы.

Сеятель тем больше шансов имеет на успех, чем просторнее поле. Я задумал расширить аудиторию, в которую швыряю семена моей «Классовой войны».

Я распечатал восемьдесят экземпляров второго номера «Классовой войны». В этом выпуске я делал упор на мысли, что государственные институты, законы, религия, армия — служат, как учит Михайло Букунин, корыстным интересам привилегированного класса.

По соседству с корпусом факультета лежал парк с прудами и фонтанами.

В парке любили прогуливаться — затягиваясь легкими или «тяжелыми» сигаретками — наши студентики и очкастые профессора с блестящими лысинами. Мамаши катали здесь детишек в колясках — а собачники совершали моцион с далматинами и таксами.

В мою дурную голову взбрело: как «человек-бутерброд» раздает приглашения для дам на шугаринг, так и я буду раздавать в парке свой революционный листок.

Вы скажете: это неосторожно и даже откровенно глупо — обнаруживать перед всем народом, кто стоит за «Классовой войной». Теперь-то я это хорошо понимаю. Но тогда я заигрался в народовольца. Плюс к тому: мне и не снилось, что за свою «р-р-р-революционную деятельность» я могу понести наказание. Я думал: на крайний случай — погрозят пальчиком да по-отечески пожурят.

Итак — вечерком, после занятий — я встал у фонтана (у медного дельфина, изрыгавшего пенную струю воды) и начал раздавать «Классовую войну» номер два.

Люди у нас охочи до халявы. Даже если эта халява — всего только рекламная или политическая бумажка.

Скоро пара профессоров от юриспруденции задумчиво скручивала «Классовую войну» в трубочку. «Классовая война» ездила в колясках с сосущими соску малышами. Даже покрытый жирными прыщами бомжеватый старик — от которого пахло мочой, потом и водкой — хмыкая и с шумом втягивая сопли читал мой листок.

Подходили студенты. Смотрели на меня кто исподлобья — а кто широко распахнутыми глазами. Брали у меня листок.

«Классовую войну» взяла у меня сама блистательная рыжая лисичка Алиса — по которой вздыхало полфакультета. Посмотрела на меня — хлопая раскрашенными тушью ресницами.

Спросила:

— А, это ты?.. В комми заделался?.. Или в анархи?..

Я уже собирался сворачиваться — когда передо мною выросли четыре фигуры. Два бугая-охранничка с проходной нашего факультета. Кудрявый, как барашек, замдекана Колосс — известный своей приверженностью идеям либеральной демократии. И еще какой-то хлюст в клетчатом пиджаке — мне не известный.

Четверка глядела на меня со злобой и сумрачностью косматых гоблинов.

Прежде чем я покрылся гусиной кожей от страха — «гоблины», чуть не разбрызгивая слюну, схватили меня и потащили.

— Попался, Томас Мор хренов!..

Прогуливающиеся горожане со смешками смотрели нам вслед — довольные неожиданным зрелищем.

Я обмяк у «гоблинов» на руках.

Вражины волокли меня, как полупустой мешок.

Я аж закрыл глаза. В голове пронеслось: недолго прыгала саранча… Мне не дали безнаказанно транслировать во Вселенную учение революционера Михайло Букунина. Привилегированный класс — в лице университетской бюрократии — оскалил зубы. Очевидно: верхушка топчет не только костер — но и крохотную искорку протеста.

Я всего лишь покрыл стену надписями — которые сразу закрасили. Распространил листок — который вряд ли кто-то от корки до корки прочтет. И вот меня уже схватили, как преступника. А кудрявый носатый Колосс — швыряет молнии влажными глазищами и шепчет грязные ругательства в мой адрес.

Меня дотащили до кабинета декана.

Бугаи-охранники остались снаружи. А Колосс и хлюст-в-клетчатом-пиджаке втиснулись со мной в кабинет.

Бровастый декан восседал в кресле-троне с величественностью Сталина или фараона Хеопса. Смерил меня тяжелым взглядом:

— Ну и что нам с тобой делать, господин революционер?..

— Гнать эту крамолу из университета!.. — тонко взвизгнул Колосс. Как будто в пятку «барашку» вонзилась колючка. — Не хватало только, чтобы этот мерзавец заразил кого-то своими красными бреднями!.. Прощай тогда, добрая слава нашего ВУЗа!.. Как известно: рыба гниет с хвоста!..

— С головы, — машинально поправил я. — Рыба гниет с головы.

— Ах, ты еще и издеваешься?!.. — подпрыгнул Колосс.

Мне показалось: сейчас он меня ударит.

Декан чмокнул губами:

— Да, молодой человек… Нам придется тебя отчислить… Но это не все… Как ответственные взрослые люди, мы должны позаботиться о твоем благополучии…

— Бла-го-по-лу-чи-и?.. — выдохнул я, по-настоящему испугавшись.

Когда сиятельные бюрократические мужи вздумали заняться твоим «благополучием» — жди беды.

Декан поднял трубку телефона и набрал номер:

— Он у нас. Можете приезжать.

Пятнадцать минут прошло в ожидании.

Хлюст-в-пиджаке стоял с каменным лицом. Багровый Колосс истерично рассуждал о том, какой вред моя «Классовая война» наносит государственным устоям и общечеловеческим ценностям демократического либерализма. Декан — как и надлежит главной шишке — сидел надутый и важный. Сверлил меня немигающими глазами.

— Ну-ка. Где тут наш клиент?..

В кабинет колобком вкатился маленький лысый докторишка в белом халате, с бейджиком «врач-психиатр высшей категории».

За Айболитом в кабинет ступили два здоровенных — как быки — санитара в синей униформе.

— А, это вы, юноша?.. — коротышка-доктор посмотрел на меня снизу вверх и расплылся в лисьей улыбочке. — Значит — раздуваем мировой революционный пожар-с?.. Ну да не наматывайте соплю на кулачок: месяц-другой — и мы приведем вас в чувство.

«Месяц?.. Два месяца?.. В психушке?..» — с ужасом подумал я, так что волосы у меня на голове зашевелились.

А Айболит закончил:

— Не волнуйтесь, приятель: мы позвоним вашему уважаемому дядюшке — и объясним, что вам необходимо лечиться. Берите клиента, ребята.

Дэвы-санитары опустили на меня широченные — как совковые лопаты — ручищи…

…На авто с красным крестом меня увезли в психиатричку.

В приемном отделении у меня отняли ключи, рюкзак и мобильный телефон. Сорвали с меня всю одежду — взамен выдав какую-то лоскутную пижаму.

Полтора месяца я валялся на скрипучей железной койке в палате отделения психиатрической больницы. Время тянулось, как в каком-то сюрреалистическом сне. Я плохо соображал от препаратов, которые мне кололи. У меня дрожали руки (во время обеда я едва не ронял ложку) и пропала эрекция.

Раз в три-четыре дня меня водили к жирному иезуиту-доктору — моему лечащему врачу. Иезуит сверкал на меня змеиными глазами сквозь стекла очков и задавал мне вопросы — точно вбивал гвозди в мой череп.

По-прежнему ли я верю в дикие построения псевдо-философа и лжепророка Михайло Букунина?.. Неужели я не понимаю, что деление общества на верхи и низы, на лучших и худших — извечно и нерушимо?.. Не раскаиваюсь ли я в учиненном мною бунте?..

Как апостол Петр, предавший Христа — я отвечал глухим голосом: не верю — понимаю — раскаиваюсь. Что я действительно понимал: нельзя обнаруживать перед жирным лечащим врачом свои подлинные мысли и чувства. Иначе меня продержат в психушке еще долго.

Вряд ли жирный врач не догадывался, что я неискренен. Но ответами моими он был доволен, как свинья желудями.

Он пускался в длинные казуистические рассуждения, призванные доказать несостоятельность теории непрерывной революции.

— Вся эта классовая борьба — такое детское агуканье!.. — давился врач кашляющим смехом.

Я сидел насупленный — и только кивал, как китайский болванчик: «Угу. Угу. Угу». А внутри меня клокотала настоящая буря. Я готов был вцепиться зубами в буйволиную шею доктора — и придушить ублюдка.

Раз в неделю ко мне приезжал дядя. Он привозил бутерброды с салом и колбасой, на которые я набрасывался, как голодный волк: больничные борщи и солянки были — на мой вкус — отвратительны.

Дядя не сказал мне ни слова упрека. А только удрученно глядел на меня — пока я с чавканьем поглощал бутерброды — и полузадумчиво-полупечально ронял:

— Эх. И что же мне с тобой делать?..

Полтора месяца за несокрушимыми железными дверями психиатрички (мне не полагались даже прогулки) надломили меня.

Глубоко в недрах души я остался революционером. Но я превратился в жалкого слизня. Запуганного эгоиста. Я возненавидел весь мир — который повернулся ко мне ягодицами, а не лицом.

Иногда мне до чертиков хотелось умереть.

В таком я был состоянии — когда нашел в интернете Акбалу.

5. Акбала

Кое-как я провалялся остаток ночи.

Я все порывался вскочить. И — даже не сунув ноги в шлепанцы — ломануться к ноутбуку. Проверить: нет ли ответа от моей прекрасной Акбалы.

Но я сдерживался. «С девушками, — говорят пикаперы, — нужно терпение». Я совсем не пикапер. Но счел за лучшее последовать мудрости «гуру по соблазнению», Я решил: подожду до утра — и тогда за чашечкой кофе проверю сообщения.

Я думал, что до утра не сомкну веки. Но не заметил, как провалился в сон.

Мне снилась красавица Акбала. Как мы гуляем по летнему парку — под золотым солнцем, по кипарисовым аллеям. Мы нежно улыбаемся друг другу. Сплетаем пальцы. В агатовых глазах Акбалы пляшут веселые искорки.

Потом все поглотила чернота.

Из которой я вынырнул, как из омута.

Господи!.. Как же долго я спал!.. Сколько часиков успело натикать?..

С тех пор, как меня выперли из университета — у меня не было стимулов рано вставать и вообще соблюдать здоровый режим. Я мог до трех утра рубиться на компьютере в «Месть царицы Египта» — а потом давить подушку до пяти вечера.

Но сегодня… Сегодня я ждал весточки от Акбалы.

Неумытый, опухший со сна, в одних семейных трусах в горошек — я метнулся к ноутбуку. Но на полдороги запнулся — как конь, запутавшийся в собственных ногах.

Что если Акбала не ответила?.. Не прочитала или — того хуже — проигнорировала мое полное огня сообщение?..

О, это было бы падением с горы в пропасть. Как если бы истомленный жаждой вместо родниковой водицы хлебнул бензину. Только-только потянувшийся к свету и любви, снова поверивший, что мир не такое уж дрянное место — я был бы сброшен обратно в пучину эгоизма, нигилизма и страданий…

Нет!..

Я рванул к ноутбуку со скоростью гепарда. Включил. Открыл социальную сеть. И облегченно выдохнул: вверху странички горело уведомление о непрочитанном сообщении.

Сообщение — действительно — было от Акбалы. Я затрепетал, сглотнул слюну.

Девять из десяти девчонок нашего возраста (да и парней — что уж греха таить) совершенно не владеют речью на письме — и способны выдать в переписке разве что глупое «привет!..» с длинным хвостом из смайликов.

Тем сильнее меня поразил ответ Акбалы.