Букет из маков

— Не все. Но я умею. — Какое-то до боли знакомое самодовольство сквозит в его голосе. Джинни хмурится, но никак не может вспомнить.

— Я видела белочку. Как думаешь, мы сможем отыскать её вновь?

— Не знаю, но по пути я заметил малиновку на дереве. Пойдём, покажу.

Они пробираются вдоль ручья, когда нога Джинни соскальзывает с поваленного ствола и застревает между бревном и камнем. Неосторожно взмахнув руками, Джин валится вперёд. Слышится неприятный хруст.

— Ай, больно! — Джинни рукой попадает в воду, намочив рукав тёплого свитера. Брызги летят в лицо, а ногу прорезает острой болью.

— Подожди, давай я тебе помогу! Обопрись на меня! — Рэн помогает вызволить ногу из тисков и выбраться на сухую поверхность.

— Умеешь вправлять кости?

— Ты думаешь, это перелом? Честно говоря, я не силён в диагностических чарах. Вдруг мы чего-нибудь не так сделаем — придётся удалять кости и растить новые. Лучше не рисковать.

— Ты прав. Гарри разбирается в этом. Надо вернуться на поляну и дождаться его.

— Пойдём. Обопрись на меня.

Ладонь Рэна скользит по талии Джин, а её руку он закидывает себе за шею, сильно согнувшись. Они делают едва ли пару шагов, когда, остановившись, он выдаёт:

— Нет, так не пойдёт. Неудобно. — И ловко наклоняется, чтобы в мгновение ока полностью оторвать Джинни от земли.

— А-а-а! — вскрикивает она от неожиданности. — Зачем! Я бы и так дохромала.

— Мне это ничего не стоит. Ты лёгкая!

Джинни некуда деться от стыда, ей приходится схватиться за его шею руками, чтобы не упасть, и даже нога будто и вовсе перестаёт беспокоить на фоне всей этой донельзя неловкой ситуации.

Когда они возвращаются на поляну, Элейна встречает их недоумённым взглядом и слегка хмурится. В глубине души Джинни чувствует лёгкое злорадство — удовлетворение честолюбия более удачливой соперницы. И тут же ей становится досадно и тошно из-за этих своих мыслей. Она отталкивается от жёсткой груди Рэна и спрыгивает на землю, вновь вскрикнув от боли. Вскоре и Гарри возвращается с охапкой хвороста и сразу начинает хлопотать над Джинни.

Алые кленовые листья ярко вспыхивают поверх желтизны и пунцово горят на ветвях.

* * *

Джинни не нравятся чувства, которые рождает в ней Рэн. Эти мысли и эмоции — тяжёлые, душные, неправильные — облепляют разум и тело Джинни, словно дьявольские силки, сжимая и не давая вздохнуть.

Они с Гарри начинают задумываться о появлении малыша. Да и мама уже все уши прожужжала.

А Рэн своим присутствием только всё портит.

— Хорошо, солнышко, если ты так хочешь, мы будем встречаться в баре или ещё где-нибудь. Хотя мне казалось, вы поладили.

Слишком поладили, отстранённо думает Джин.

— Я не знаю, Гарри. Он какой-то… странный. Мне от него не по себе.

— Ладно, как скажешь. Но, Джинни, Рэн только что расстался с Элейной. Прямо после Рождества, представляешь? Что мне было делать? Я пригласил его отметить Новый год у нас.

Джинни смотрит в зелёные искренние глаза Гарри с еле заметными золотыми лучиками вокруг зрачков. Он такой добрый, и от этого на сердце сразу делается немного легче.

* * *

Джинни неуютно сидеть в собственной гостиной, её колотит дрожь, хочется встать и уйти. Куда-нибудь совсем далеко. К родителям, например. Сделать горячий глинтвейн и сыграть в кусачие карты с Биллом и Перси. На желание.

Рэн сегодня тоже в каком-то особенно мрачном настроении. Несмотря на праздник, молча утопает в кресле у камина, бледные пальцы постукивают по подлокотнику, а радужка светло-голубых глаз лихорадочно подсвечивается пурпурным пламенем свечей. И, кажется, взгляд этот совсем не отрывается от Джинни.

Джин думает, что лучше бы они с Гарри, как все годы до этого, пригласили на Новый год Рона и Гермиону, тогда бы не было так тоскливо. Но Гарри говорит, что Рэну неуютно в больших компаниях. Джинни подходит к оконной раме и, повозившись с заевшей щеколдой, рвёт на себя. Пространство за окном тут же обдаёт её холодом. Там, в свете уличных фонарей на площади Гриммо, реют снежинки, и ветер закручивает их в маленькие вихри. Джинни внезапно вспоминает, что тридцать первого декабря родился Том. На шестой день после Рождества, когда праздники уже почти окончены, а ёлка отправляется на свалку или в камин.

— Терпеть не могу этот день.

Джинни вздрагивает от тихого, как будто рокочущего из глубины грудной клетки голоса. Рэн незаметно подходит и становится рядом с ней почти плечом к плечу. Джинни чувствует исходящий от него жар.

— Почему? — тихо спрашивает она. Сердечный стук начинает набирать обороты.

— Один из самых паршивых дней в моей жизни.

— Что ты хочешь сказать? — Джинни медленно поворачивает к нему голову.

— Только то, что мне осточертел этот спектакль.

— О чём ты… — Гарри так и не успевает до конца озвучить вопрос.

Рэн делает широкий полукруг палочкой так стремительно, что Джинни едва успевает обернуться. Сердце обрывается.

Из рассечённой артерии фонтаном брызжет кровь. Ударяет в потолок, обливает обивку мебели, тушит несколько свечей. Пачкает Джинни.

— Тише, не кричи!

Она захлёбывается воплем, когда прохладная ладонь закрывает ей рот. Джинни пытается брыкаться, укусить эту руку, расцарапать кожу, но ему всё нипочем. Он будто вовсе не чувствителен к боли.

— Петрификус Тоталус!

Тело деревенеет, Рэн ловко подхватывает Джинни за плечи и оттаскивает к дивану, подложив под спину подушку таким образом, что она может видеть почти всю гостиную, а не только тёмный потолок в пляшущих тенях. В окно задувает зимняя стужа, забирая тепло. А на ковре лежит Гарри, и из его рассечённого горла продолжает толчками выходить кровь, пачкая шерстяной ворс. Его руки больше не стараются судорожно зажать рану.

— Знаю, я не очень-то нравлюсь тебе такой. Но дай мне пару мгновений, и я всё исправлю.

Рэн медленно подходит к мутноватому старинному зеркалу в раме, висящему над камином, его туфли слегка поскрипывают на начищенном паркете. И хлюпают в крови. А затем он взмахивает волшебной палочкой. Слышится душераздирающий звук, напоминающий хруст ломающихся костей. Хотя почему напоминающий?.. Побелевшими от боли пальцами левой руки Рэн вцепляется в полку над камином. Вздёрнутый нос выдаётся вперёд, узкие ноздри чуть расходятся. Тонкая струйка тёмно-бордовой крови срывается вниз. Пульсируют под кожей вершины скул, раздаваясь, делаясь более выраженными; впадают щёки; волосы темнеют и становятся гуще, аккуратной волной прикрывают высокий лоб. Плечи сводятся и потом вновь распахиваются — словно взмах крыльев, увеличившись в ширине. Даже глаза темнеют — так далеко не разглядеть, какого они цвета, но кажутся красными из-за полопавшихся в белках капилляров. Киноварные дорожки слёз бегут по щекам. Оставляют на белом хлопке рубашки разводы.

— Ну, что думаешь, я ничего не пропустил? — он методично вытирает кровь с лица — белым платком и волшебной палочкой — с одежды.

Том Реддл — повзрослевший и такой же до омерзения красивый, как и на колдографиях более чем пятидесятилетней давности, — стоит перед Джинни.

— Змеиную морду забыл! — зло выплёвывает Джин, когда он отменяет действие обездвиживающего заклинания. Нет, не Том. Волдеморт. Он прожевал Тома, перемолол кости зубами и без сожалений выплюнул прочь останки.

Джинни забивается в угол дивана, лихорадочно подбирая под себя ноги. Она не помнит, куда подевалась волшебная палочка, и от ужаса даже не пытается вспомнить. Волдеморт хохочет, запрокидывая точёный подбородок.

— Обожаю твоё чувство юмора!

Взмахом палочки он закрывает окно, прекращая отток тепла из гостиной, а потом планомерно начинает убирать кровавые разводы вокруг. Красные струйки втягиваются в кончик его волшебной палочки, не оставляя после себя и следа.

— Стоило устраивать этот цирк, чтобы потом всё убирать?

— Авада меня немного разочаровала.

— Ты же не собираешься выйти отсюда с этим лицом? — спрашивает Джинни срывающимся голосом только для того, чтобы выиграть время, прежде чем он убьет и её. Она еле заметно оглядывается, думая о том, как бы спастись. Размышляет, не позвать ли Кикимера, но отбрасывает эту идею. Эльф уже слишком стар и почти оглох. Пока он сориентируется, Волдеморт прикончит и его тоже. Три смерти по цене одной — праздничная акция от лорда Волдеморта.

— Тут ты права — для этого ещё не пришло время. Но мне уже смертельно надоела невнятная физиономия Фоули. Чистокровная и всё же до ужаса пресная, как высохший после причастия хлеб. Думаю, можно будет некоторое время обходиться простой иллюзией.

— Как ты выжил?

— О, это достаточно любопытная история. Магия так безгранична, я не перестаю ей удивляться. Душа человека, убитого палочкой Смерти, попадает в небольшой клочок междумирья за Аркой Смерти. Это не слишком приятное место, поверь мне. Но за завесой Арки Смерти можно различить наш мир — он выглядит как чёрно-белый свод пещеры, на который светом костра отбрасываются тени. Невыразимцы веками учились распознавать шёпот потустороннего мира за Аркой. Как видишь, это сыграло жестокую шутку с Ренатусом Фоули.

— Что ты с ним сделал?

— Ничего такого, на что он изначально сам не согласился, милостиво разрешив мне поселиться рядом с собой. Ренатус хотел проникнуть в глубины магии, и видишь, я его нисколько не обманул! Он теперь творит такую магию, которая ему едва ли когда-нибудь снилась.

Волдеморт подходит ближе к дивану и ковру, на котором лежит Гарри. Кровь уже не вытекает из раны, и Джинни старается не смотреть в ту сторону.

— Знаешь, а ведь Поттер был не так уж и плох. Гораздо лучше в роли друга, чем врага. Но всё хорошее когда-то заканчивается — слишком много крови он мне попортил в прошлом.

— Ты сам во всём виноват, повёлся на какое-то детское пророчество. — Это совсем не то, что Джинни хочет сказать, и от досады она закусывает губу почти до крови. Меньше всего ей хочется говорить сейчас о его потенциале, который он смыл в трубу.

— Самосбывающееся пророчество, имеешь в виду? Может быть. Но теперь с этим покончено. Финита.

Он слегка наклоняется к телу Гарри, превращает его в желтоватую берцовую кость и прячет в складках мантии. Пока он отвлёкся, Джинни хватает тяжёлый латунный подсвечник с журнального столика и что есть силы запускает его в Волдеморта. Брошенный опытной рукой охотницы, подсвечник почти попадает Волдеморту по голове. Джинни уже не смотрит, насколько серьёзный урон нанесла ему, сваливается с дивана и рвётся в сторону двери. И её тут же настигает заклятие подножки.

Джинни растягивается на полу, больно приложившись лбом о ножку комода. Зря она не послушала Гарри, твердившего о минимализме в интерьере.

— Подожди, ну куда ты так торопишься. — Волдеморт рывком вновь поднимает её на ноги и промокает рассеченный лоб Джинни своим и так уже совсем красным платком. К сожалению, подсвечник оставил на его щеке лишь царапину.

— Зачем ты мне всё это говоришь? Что тебе нужно?

Он сжимает ладонями плечи Джинни, поглаживая большими пальцами. На его лице блуждает отстранённая улыбка.

— Видишь ли, когда я попал в это тело, то, конечно, захватил над ним полный контроль — у Фоули не было и шанса, ты же понимаешь. И имя у него такое подходящее, не правда ли?(2) Но наши души, они будто слились, переплелись. Я знаю то, что знал Фоули, помню то, что он помнил. Его чувства, мысли, предпочтения — они потекли ко мне со всех сторон. Порой я слышу его голос вот здесь, — Волдеморт постучал пальцем по своему виску, — иногда совсем неразличимо, иногда вполне отчётливо. Не сказать, что я от этого в таком уж восторге, но это как будто делает меня чуть более живым — возвращает вкус и цвет миру вокруг. Ренатусу хочется человеческого тепла рядом, уюта, полной жизни. Это даже забавно — соседствовать с такой непохожей сущностью. А ты — хорошая жена, преданная, заботливая. То, что требуется.