Монстры повсюду

Я не поверил последней фразе Гиббонса. Да, его память была кристально чиста, и он прекрасно помнил события тех дней, но я по глазам видел, что он верит в намного большие вещи, чем готов мне рассказать. Пока он пытался уверить нас, что не такой сумасшедший, как все остальные, и не верит в эту чепуху, я окинул взглядом дом. Он выглядел ухоженным, по большей части, но от одного взгляда на здание у меня мурашки забегали по телу. Он мне не нравился. Я ни в малейшей степени не купился на жуткие истории, но вот этот дом был странным. Окна на верхнем этаже были заколочены досками. Возможно, чтобы кто-то или что-то не выбралось наружу.

- А что с окнами на верхнем этаже? - спросил я.

Гиббонс стёр со лба пот.

- Ну, когда я сюда въехал, они уже были заколочены. Я снимаю оставшуюся часть. Владелец хотел, чтобы они были заколочены, а кто я такой, чтобы спорить? Там больше никто не живёт. Это были комнаты Блейка.

- Именно их мы и пришли осмотреть, - произнесла Элизабет.

Гиббонс покачал головой.

- Там пыльно и грязно, мисс, и возможно, бегают крысы.

- И никто после Блейка там не жил? - уточнил я.

Гиббонс вытер губы тыльной стороной кисти.

- Никто. И вряд ли кто-то будет. Я иногда слышу кое-что. Знаете, эти звуки старых домов...

- Какие звуки?

- Ну... Удары, стук, что-то такое... Царапание. Нет, это всё, конечно, чепуха. Просто байки про призраков.

- Что ж, пойдёмте, взглянем.

Гиббонсу эта идея не понравилась, но он не посмел возразить, после того, как за нас попросил Джонни. Возможно, он ходит у того в должниках. Внутри это был типичный для эпохи короля Георга дом с резными деревянным деталями и классическими шестипанельными дверями. Мы почти могли ощутить запах веков внутри дома; жизни, которыми пропитались его стены. Гиббонс подвёл нас к винтовой лестнице.

Он вытянул ладонь, как швейцар, ожидающий доллар на чай.

- Джонни сказал, у вас для меня кое-что есть.

Я вскинул брови и посмотрел на старика.

- Ну же, я это не ради "спасибо" делаю.

- Ладно, ладно, - кивнул я.

Элизабет положила ему в ладонь монетку, и старик усмехнулся.

- Если вы не против, я останусь внизу, - произнёс он.

Тусклые, водянистые глаза старика внезапно разгорелись и смотрели перед собой со страхом, как у девственницы, приносимой в жертву. Я достал фонарь с длинной рукоятью, и мы с Элизабет начали подниматься. Мы ещё даже не успели подняться до верхней ступени, как у меня внутри всё скрутило. Может, это случилось из-за историй, а может, из-за чего-то другого. Чего-то химического, что проникало в меня, как яд. Я почти ощущал поджидавшую нас там тьму; тьму, затаившую дыхание, подобравшуюся для прыжка.

- Вот дверь, - судя по голосу, Элизабет было даже жаль, что она её нашла.

Мы вошли внутрь. Обстановка в комнате была тяжёлой, отталкивающей, угрожающей. Я практически чувствовал, как атмосфера комнаты проникает в меня, заполняя до краёв чёрной дрожащей субстанцией. Мне было страшно. Очень страшно. А я не из тех, кого легко напугать. Оно тянуло ко мне свои руки, как мерзкий прокажённый, и я чувствовал сырое, промозглое дыхание разрытой могилы. Я повёл фонариком, и на стенах заплясали тени. Я чувствовал себя напуганным ребёнком в доме с приведениями, который только и ждёт, когда эти приведения выскочат из-за угла. На своём веку я побывал в разных заброшенных домах и на свалках, и у каждой был свой запах. Ну, знаете: запах старости, сырости и голубиного помёта... Но запах в бывших комнатах Блейка не был похож на что-то подобное. Тут стоял резкий, едкий запах гнили и разложения: словно здесь что-то умерло, сгнило во мраке до костей, а помещение с тех пор ни разу не проветривали. Если не считать того факта, что запах казался недавним, живым...

Элизабет прикрыла нос платком.

- Вы чувствуете запах? - спросила она.

- Да уж, его сложно не почувствовать.

- И кажется... Кажется, он становится всё сильнее.

Вы не представляете, как мне хотело ответить, чтобы она не вела себя, как сумасшедшая идиотка... Но проблема была в том, что я думал точно так же.

Я снова обвёл помещение фонариком.

Комната была пустой, не считая нескольких предметов мебели. Пыль настолько густо покрывала все поверхности, что из неё можно было связать свитер, да ещё хватило бы на шапку и варежки. И, конечно, вонь никуда не делась. Это напомнило мне о квартирке, которую мы с другом снимали после окончания школы. Когда-то там было похоронное бюро, и теперь никто не хотел там селиться, поэтому мы сняли комнаты по дешёвке. Но летом во время дождя от влажных, раскалённых стен исходил запах старости и смерти. Как и здесь... Запах немытых трупов и формалина. Я продолжал осматривать комнату, пытаясь справиться с поднимающейся к горлу тошнотой. Пылинки размером со снежные хлопья плавали в лучах света.

- Что это? Вы видели? -произнесла Элизабет.

Да, я видел. Стены были измазаны какой-то вязкой жидкостью, которая засыхала в прозрачную плёнку. Она напоминала слизь из носа, но было такое чувство, что сочилась она прямо из стен. И это ещё не всё. Обои и деревянные панели были изрезаны, словно кто-то исцарапал их ножом... И большим. Эти отметины были повсюду. Неровные царапины, проникавшие до самой штукатурки.

- Что это такое? - спросила Элизабет.

- Я... Я не знаю, - признался я. -Может, сюда на спор забирались дети. Вот и...

Это было слабое объяснение, и я это прекрасно понимал. Но я должен был что-то ответить, и возможно, мне даже удалось бы убедить в этой брехне Элизабет, но тут мой фонарик начал гаснуть. Словно батарейки разрядились, только вот я поставил новые перед тем, как сюда отправиться. Я ударил фонариком по бедру, и свет заморгал и снова загорелся, но оставался теперь тусклым, неярким. И теперь у меня не просто тошнота к горлу подкатила; сейчас все мои внутренности хотели выплеснуться от ужаса наружу. Я схватил Элизабет за руку и дернул её обратно к двери. Я схватился за ручку... Дверь была заперта. Я дёрнул её, повернул несколько раз, но дверь была заперта крепче, чем пояс целомудрия на моей незамужней тётушке. Без шансов.

- Лу..., - начала Элизабет.

Да, я тоже это почувствовал. Мы здесь были не одни. Клянусь, не одни. Здесь было что-то ещё, и я чувствовал, как из темноты к моему горлу тянутся бесплотные руки. Я крикнул Гиббонсу, но тот либо не слышал нас, либо не хотел слышать. В этот момент латунная дверная ручка раскалилась, причём настолько сильно, словно кто-то поднёс к обратной стороне двери паяльную лампу. Я бросил фонарик в соткавшуюся напротив нас тьму, и он во что-то попал. Не знаю, во что. Но что-то густое. Фонарик ударился во что-то с глухим звуком, словно угодил в тыкву. Мы оба услышали сухой шорох, будто по полу тянули изъеденную молью паутину. А затем скользящий звук, словно из стен вылазило с десяток питонов. И запах... Боже, мерзкий, тяжёлый, как хранящееся в сарае органическое удобрение. Сам мрак был неправильным, и я это знал. Он был слишком густым, слишком плотным; он клубился вокруг нас, тёк и сочился, кружил и поднимался.

- Скиталец Тьмы, - произнесла Элизабет, намекая на бредовые записи в дневниках её брата, на существо, притаившееся в полной темноте.

Но вот в тот момент мне не нужно было много доказательств.

Я выхватил свой калибр .38 и выпустил несколько пуль в направлении звука. Выстрелы прозвучали в комнате, как раскаты грома, а во вспышках выстрелов мы увидели нечто большое, выползающее из стены; что-то вроде нитей и веревок из серой ткани, образующих громадную, безымянную фигуру. Я чуть не обмочился. Я схватил Элизабет за руку и бросился к заколоченным окнам. Это существо извивалось, увеличивалось в размере, и мы слышали, как оно ползёт и колышется.

- Свет! - закричала Элизабет. - Оно боится света!

Умная девочка. Я как раз подумал о том же. Я засунул пистолет в карман пальто и начал изо всех сил дёргать за приколоченные доски. А за нашими спинами из темноты поднималась живая громада теней. Было слышно, как она касается стен и потолка, поднимая перед собой большую волну горячего зловония, как вырывающийся из литейной печи воздух.

И тут у меня получилось оторвать одну из досок, и в комнату проникли несколько лучей полуденного солнца, вспоровшие окружающую нас темноту, как острые клинки.Раздался оглушительный визг, словно кто-то наступил на крысу. Очень большую крысу. И вместе с воем тени отпрянули, а я только этого и добивался. Я отшвырнул оторванную доску и принялся за другие, пока всю комнату не залил дневной свет.

Существо исчезло.

На стенах и на полу осталась розоватая слизь, запахом напоминающая свежеразделанного борова. Но на этом всё. Элизабет помогла мне оторвать все доски. Из окна открывался вид на одно- и двухэтажные домики Провиденса. Мы смотрели на здания, узкие дымоходы на крышах, поднимающиеся ввысь деревья и петляющую между ними дорогу. А вдалеке виднелся Федерал-Хилл - множество многоквартирных, собранных вместе домов, словно собранный ребёнком конструктор из кубиков. А на вершине холма тянулась шпилем к небу разваливающаяся Церковь Звёздной Мудрости. Да, мы смотрели именно на то, что повергло Роберта Блейка в пучину безумия.

- Давайте выбираться отсюда к чёртовой матери, - произнёс я. ✲

Следующий шаг я решил сделать в одиночестве.

Я высадил Элизабет у отеля "Корона" на Вейбоссет-Хилл и отправился на Федерал-Хилл. Нужно было осмотреть эту церковь собственными глазами. Конечно, мне хотелось этого так же, как и собственноручно обрубить пальцы тесаком, но... Деваться некуда. Это моя работа. Конечно, я мог солгать и поводить Элизабет за нос, но я был не таким парнем. Может, я и не самая яркая звезда на небосклоне, но если мне платят деньги, я продолжаю честно гореть изо всех сил. Кое-что до сих пор не давало мне покоя ещё с тех комнат на Колледж-стрит, и теперь пришло время со всем разобраться.

Я неплохо знал Федерал-Хилл. Улочки там были старыми, узкими и запутанными, как клубок змей. Я подъехал как можно ближе, а потом отправился пешком. Я видел множество людей на улицах, слышал голоса, говорящие на итальянском и португальском. У подъездов толпились старики, а женщины присматривали за копошащимися в грязи детьми. Над головами хлопало и трепыхалось развешанное на верёвках стираное бельё. В деревянных клетях сидели цыплята и кролики, а торговцы с ручными тележками продавали всё: от столового серебра до жареных сосисок. Но, чем ближе я подходил к церкви, тем меньше мне встречалось народа, и, в конце концов, я остался один-одинёшенек на большой булыжной мостовой перед зданием. Чуть дальше раскинулась небольшая площадка. За ней стояла церковь, отгороженная покосившейся железной и уже ржавой оградой.

Сделав глубокий вдох, я поднялся на насыпь и протиснулся сквозь щель в заборе. Я оглянулся, но не увидел за собой ничего, кроме грязных зданий, обветшалых домов и нескольких любопытных лиц, выглядывавших из окон. Я был сам по себе, и я это прекрасно осознавал. Я пересёк внутренний двор - жёлтый, мертвый и бесплодный; земля под ногами потрескалась, словно я находился в пустыне. Церковь походила на какой-то гигантский кладбищенский саркофаг или усыпальницу, которая поднималась прямо из мёртвой земли. Стены были грязными, заросшими мхом и лишайником, а крыша зияла дырами от бесчисленных бурь. Окна были высокие, стрельчатые и закопченные. Чуть выше располагалась колокольня, увенчанная длинным сужающимся шпилем, который склонился в сторону и грозился с минуты на минуту обвалиться на землю. Это было действительно жуткое место, и от одного взгляда на церковь кровь в моих жилах похолодела, словно под воздействием хладагентов.