39 долей чистого золота

Эпилог

Виктор продолжал ждать, он слушал ночную тишину за плотно закрытой дверью, сидя на полу, и считал дни до приезда Тани. Иногда ему чудились шаги, он встревоженно вскакивал, включал свет за дверью, но через некоторое время понимал, что это лишь видение… Мучительное ожидание поглотило его целиком, он перестал интересоваться привычными ему вещами, плохо ел и практически не спал. Он отчаянно верил в то, что Таня вернется…

Прошло три года, два месяца и пятнадцать дней с момента их расставания, дерево за его окном распустилось непривычно раскидисто и заслонило солнечный свет, в комнате Вити царили полумрак и тишина, которую лишь изредка нарушали скрип кровати и шорох его осторожных шагов.

Мать вернулась с работы чуть раньше обычного, сумки с продуктами и брякающими бутылками плюхнулись на пол, дверь хлопнула. Витя приподнял голову и прислушался – мать прошла на кухню, по пути сбросив неудобную тесную обувь, села на табурет, вытянув отекшие, побитые ноги вперед, вздохнула и закурила сигарету. Это ее привычные действия, дальше она пойдет в комнату, наденет халат и вернется на кухню готовить обед. В комнату к сыну она заглянет позже – может, часа через два.

Но в этот день все пошло не так. Внезапно на входную дверь обрушились глухие удары, они сыпались один за другим, словно камни, падающие на землю с большой высоты.

– Что ты долбишь? Сейчас открою! – хриплым голосом крикнула мать и с тяжестью в спине поднялась со стула.

Витя юркнул под кровать и потянул вниз одеяло, чтобы закрыть щель, – это было его убежище, никто не мог добраться туда, оно было надежным, словно бункер, в котором можно спастись от взрыва атомной бомбы.

– Что так долго?! – орал отчим. – Почему не открываешь? Может, прячешь тут кого-то?

Он явился непривычно рано и был сильно пьян, громко кричал и с яростью молотил кулаками по всему, что попадалось на пути.

– Прекрати, ты выломаешь дверь! Перестань!

– Выломаю чертову дверь! – в коридоре раздался звон разбитого стекла и крик матери: протяжный, стонущий, просящий пощады, он словно отразил всю тяжесть ее бытия, всю боль, что сидела все эти годы где-то в глубине ее души и вот наконец-то вырвалась наружу, словно джинн из бутылки после тысячелетнего заточения.

Если бы она не пришла с работы так рано; если бы не открыла дверь; если бы позвала на помощь; если бы стояла чуть дальше; если бы не рвалась спасать свою старую, никому не нужную мебель… То, вполне возможно, осталась бы жива в этот день. Но судьба распорядилась иначе.

Его страшные глаза, налитые слепой ненавистью и запредельным количеством алкоголя, вонь, тяжелый удар и ужасная боль – последнее, что она почувствовала. Удар, еще раз удар, третий, в то же место – уже не чувствуется, в глазах потемнело, – она потеряла равновесие, безжизненное тело стало заваливаться назад, его тяжесть увеличила скорость падения…

Витя услышал глухой удар – что-то тяжелое рухнуло на пол. Потом шаги, быстрые и уверенные. Тяжелое дыхание переместились с кухни в спальню, скрипнули дверцы шкафа, на пол посыпались книги. Комната: те же шаги по деревянному полу, крышка комода распахнулась. Никто уже не кричал и не плакал, доносились лишь тяжелое, напряженное дыхание и отвратительный запах пота, такой резкий, что, если приблизиться, начнет резать глаза. Отчим что-то искал – может быть, маме стало плохо, может, ему нужны лекарства. Ненавистные шаги приближались к Витиной комнате. Он замер под кроватью, его белые худые пальцы вцепились в доски пола, сердце бешено колотилось, он сжал челюсти что было сил.

Шаги обошли весь дом, руки обшарили все шкафы, входная дверь захлопнулась – и наступила тишина. Такая, которой Витя не слышал ни разу в жизни, – звенящая, наполняющая сознание пустотой и страхом, что парализует тело, словно змеиный яд. Этот момент он запомнил навсегда. Витя не шевелился, он ждал, когда мать подаст признаки жизни, но их все не было. Тогда он взял трафарет и написал для Тани записку, в которой кратко рассказал о случившемся и предположил, что, скорее всего, его заберут из этого дома. Он просунул записку под дверь, затем собрался с силами и вышел из своей комнаты.

Тело матери нашли спустя сутки. Следственная группа работала несколько часов, а медики занимались Витей: его накормили, одели и отправили в дом для инвалидов, где его ждала новая, совершенно другая жизнь.

Он быстро завоевал любовь и популярность в кругу своей новой семьи. Каждый день после обеда он садился на стул в самом центре гостиной и рассказывал удивительные истории о жизни одной очень необычной женщины. Вновь и вновь он описывал красоты Парижа, боль неудач и радость новых начинаний, силу воли, веру в себя и желание жить!

Кто-то верил ему, кто-то смеялся, а кто-то считал, что история выдуманная… После своего рассказа Виктор выходил в сад, садился на лавку у парадных ворот и терпеливо ждал Таню. Он сидел, задрав голову вверх, чтобы она сразу, как только войдет, увидела его.

Но прошел год, другой, третий… Годы шли – десятки лет, ворота выглядели уже не так парадно, ржавчина изъела некогда новую краску, столбы слегка покосились, время безжалостно оставляло свой отпечаток на всем, что окружало Виктора, да и на нем самом тоже. Состарившись, он все так же верил, что Таня непременно вернется к нему. Даже тогда, когда ему стало тяжело ходить, его все равно не покидала эта надежда.

Утро было солнечным, Виктор проснулся необычно рано, сразу же поднялся с постели, умылся, надел парадную рубашку и вышел в коридор.

– Куда вы? – поспешила к нему медсестра и, взяв под руку, направила обратно в комнату. – И почему так оделись? – продолжала спрашивать она.

Голос Вити дрожал, полупустые челюсти стучали друг о друга.

– Давайте в комнату, завтрак еще не накрыли.

Завтрак ему был не нужен, глупая медсестра никак не могла понять, ведь сегодня особенный день, тот самый, которого он ждал всю жизнь, – сегодня наконец-то он увидится с Таней! От волнения его сердце колотилось непривычно сильно. Никакие уговоры не помогали – ничто не властно над желанием человека осуществить задуманное.

Медсестра довела Виктора до лавки, бережно посадила и, наклонившись к самому уху, сказала:

– Сегодня будет очень жарко, я не позволю вам сидеть тут целый день, солнце напечет голову, и может случиться удар.

Слепой старик улыбнулся, его морщинистая кожа немного разгладилась на подбородке, он поднял руку в знак согласия:

– Идите, я сам посижу, совсем немного, немного…

Виктор продолжал улыбаться, он гордо сидел, выпрямив спину и расправив плечи, будто раскрыв грудь навстречу утреннему солнцу. Летний ветерок слегка трепал край рубашки, он был готов к этой, самой долгожданной встрече в своей жизни. Солнце поднялось уже высоко, и его жаркие лучи устремились прямо в лицо старика. Такие яркие, что казалось, они прошли сквозь плотную тьму его слепоты и растопили ее. Виктор увидел свет, тот самый, что загорался в комнате, когда туда входила она; тот самый, что становится ярче с каждой секундой и манит за собой так, что невозможно устоять. Витя глубоко вздохнул, улыбка застыла на его лице, сердце сделало последний удар и умиротворенно застыло. Ворота, озаренные ярким светом, отворились, и ему навстречу вышла она: рыжие кудри вились по плечам, огибая торс, балетная юбка развевалась на ветру, а на ногах переливались розовые пуанты, завязанные на щиколотке шелковыми лентами. На шее у нее поблескивала золотая монета в 39 долей чистого золота. Она улыбалась, приближаясь к нему все ближе и ближе. Он вскочил с необычайной легкостью и бросился ей навстречу…

Виктор умер 21 июня, в летнее солнцестояние, не дожив до своего 86летия всего один день. В доме инвалидов его историю еще долго пересказывали друг другу, слагая все новые легенды о слепом старике, который всю жизнь ждал рыжеволосую девушку с золотой монетой…