Гороскоп мадам Евы

ЖЕРТВА ДВИЖЕНИЯ

Поэт Вовсев предпочитал творить в ресторанах. Не подумайте, что он был алкоголиком или не имел дополнительной жилплощади. Просто в домашней обстановке его муза начинала клевать носом после первой строфы. А в ресторанах — музыка, звон посуды и, главное, официанты. Пока официант появлялся на горизонте, Вовсев успевал покрыть не менее пяти бумажных салфеток самыми забористыми рифмами.

А рифмы в стихах Вовсева были фундаментом успеха. Отдельные поэты-ретрограды еще рифмовали «спать» и «кровать», а Вовсев уже рифмовал «кровать» и «бессонница». Двигайся официанты чуть проворнее, и Вовсев никогда бы до такого не додумался.

Творческий метод Вовсева приносил ему триумф за триумфом, среди молодых поэтов стали появляться подражатели, как вдруг…

Это случилось в обеденное время. Поэт, как обычно, появился в облюбованном им ресторане, занял столик между пальмой в кадке и березой, нарисованной на стене, вытянул ноги, уставил блаженный взор в потолок и стал ожидать появления рифм. Но появился почему-то официант.

— Чем будем питаться? — великодушно пошутил он, смахивая со стола невидимые миру крошки. — Селедочку-с? Графинчик-с?

Поэт посмотрел на него с недоумением.

— М-да, м-да! — протянул он, машинально подражая редактору издательства, у которого «м-да» означало «м-нет».

— Сей минут! Одна нога гам, одна тут, — примитивно понял официант и убежал, помахивая салфеткой.

Вовсев устроился в кресле поудобней и вдохновенно уставился в потолок…

Сей минут!
Сию минуту!
В сейме
мину
ты не сей… —

стала обозначаться в мозгу первая строфа нового произведения, как вдруг что-то звякнуло на столе, и поэт, грубо возвращенный с потолка на землю, увидел графинчик, поблескивающий на фоне селедки.

— На первое-с соляночку-с? Осетровую-с? — как змей-искуситель, нашептывал над ухом официант.

— М-да, м-да, — с тем же значением промямлил окончательно растерявшийся поэт, и официант исчез, как Мефистофель в оперном театре.

Графинчик магнетически притягивал внимание поэта. После второй рюмки первая строфа вновь замаячила в мозгу, но тут что-то постороннее обозначилось в поле зрения. К потолку поднимался дым. Вовсев испуганно опустил глаза и увидел, что это не дым, а пар. Ароматный пар из приоткрытого официантом судка. Официант ловко выпростал из-под вилки едва тронутую селедку, и поэт стал торопливо хлебать первое.

Он еще пытался что-то вспомнить из так блестяще начатой поэмы, но официант уже тащил на подносе две скрещенные шпаги.

— Фирменное блюдо! — шепнул официант. — Только для вас… — и вывалил на тарелку гору дымящегося шашлыка. Тут уж было не до поэзии.

Окончательно выбитый из графика, поэт безнадежно икнул.

— Сей минут! — догадался официант, и действительно через минуту перед поэтом возник новый графинчик.

Спустя полчаса официант бережно провожал к выходу пошатывающегося поэта.

— Заходите! — напутствовал он, обмахивая гостя салфеткой. — Теперь мы вас не задержим. Теперь мы включились в движение… — Он указал на красочный плакат у дверей.

Вовсев хотя и удивился, почему плакат написан расползающимися буквами, однако все же прочитал:

«Наш ресторан включился в общегородской конкурс на быстрое обслуживание потребителя».

— Общегородской! — ужаснулся Вовсев и, еще раз икнув, констатировал: — Все кончено! Некуда податься поэту…

С той поры в кругу коллег поэта Вовсева стали называть «жертвой движения». А сам поэт, поразмыслив над происшедшим, понял, что не все потеряно, и подался в драматургию. Таким образом, хорошее начинание принесло пользу не только посетителям предприятий общественного питания, но и любителям настоящей поэзии.