Искорка для ледяного дракона

* * *

Когда Олеана допела, гости с восхищением принялись аплодировать приме столичной оперы, засы́пали её комплиментами. Мэр на правах хозяина вовсе поспешил облобызать ручки столичной красотки…

Даже наша директриса скупо аплодировала, подавив женскую зависть. Что ни говори, но спутница Шаллерэна обладала яркой внешностью, хорошей фигурой и талантом.

Наблюдая за происходящим, я сидела, сложив руки на коленях, как предписывал этикет, и молилась, чтобы Дракон забыл о моём существовании. Но… На плохую память он не жалуется, тем более когда дело касается мести.

— Дамы и господа! — обратился он к присутствующим. — Прима Олеана спела для нас. Однако не следует забывать, что милые воспитанницы пансиона подготовили рождественский гимн. К тому же я наслышан, что вот эта очаровательная девушка, — повернулся и улыбнулся мне иронично, но со стороны казалось, что любезно, — обладает чарующим нежным голоском. Рассчитываю, что вы, Эллария, — его синие глаза сверкнули стальным отблеском, — тоже порадуете нас сольным исполнением.

Гости скупо зааплодировали, приглашая меня занять место примы Олеаны, которая, испепеляя меня взглядом, позеленела от ревности и злости.

Я сглотнула. Ведь я не умею петь! А уж состязаться с примой оперы — так это вовсе несправедливо.

Девочки повернулись ко мне, удивлённо поглядывая. Начали вставать с мест, чтобы занять места в хоре. Но дракон остановил их:

— Пожалуй, пусть сперва споёт сие юное дарование.

На мне скрестились взгляды всех собравшихся в гостиной.

Я готова была слёзно умолять, чтобы меня не заставляли петь, даже хотела соврать, что ныне и у меня болит горло. Вот только по глазам дракона прочитала: он прекрасно знает, что я не соперница певице. Знает, что мне неловко и страшно. Знает, что потом будет стыдно. Но настаивает. Настаивает, потому что веселится. Ему скучно. И он мстит.

Щёки запылали от предстоящего позора. Однако во мне проснулось упрямство. Медленно встав со стула, я вскинула подбородок, выдержала его взгляд и… кивнула.

Будет тебе, надменный Драконище, песня — и ария, и серенада. Только потом не жалуйся, что уши болят.

Я миновала ряд девочек, вышла в середину зала, встала у пианофорте.

— Мне нужен аккомпаниатор, — призналась, дерзко выдерживая наполненный ненавистью взгляд красотки Олеаны. Она сузила глаза, даже сцепила пальцы замком, чтобы не накинуться на меня. Однако отказывать сироте при Драконе не стала. Снисходительно кивнула, небрежно сбросила с полных плеч меховую горжетку, встала и подплыла к музыкальному инструменту с перламутровыми вставками.

— Что вы будете петь? — спросила холодно, красиво располагая руки над белоснежной клавиатурой.

Хороший вопрос. Я не знала, что выбрать. Правда, и выбор у меня небольшой. Ведь что бы я ни исполнила, даже всеми любимый гимн про рождественские колокольчики, на нас господа по-прежнему будут смотреть как на попрошаек. Что ж… Пусть будет так.

— Песенку, — ответила я уклончиво, мило улыбнулась, потупила глазки, как должна была бы сделать испуганная сирота, и, повернувшись к Дракону, неожиданно для гостей затянула громким, заунывным голосом:

— На босы но-ожки в худых сапо-ожках,

По ярмарке, в толпе-е нарядных горожа-ан,

Иду с моне-еткой я, ай-тара-да-дам.

Трещит мороз, замёрзли пальцы,

Но греет ломаный медяк ладонь.

Его отдам, ай-тара-да-дам,

За пирожок с капустой…

Кому-то марципаны, дивные ириски,

А мне, сиротке, чёрствые огрызки, ай-тара-да-дам.

Есть и кошечка у меня. У кисоньки малые котятки,

Подайте Светлой ради, ай-тара-да-дам.

За доброту зачтётся вам, добрым господам…

Директриса покачнулась, закатила глаза и стала съезжать со стула. Классная дама вцепилась в подлокотники стула, тоже пребывая в шоке. Девочки молчали и покусывали губы. А потрясённые гости сидели с круглыми глазами. Лишь Дракон сидел невозмутимый и нагло скалился. Ему смешно.

Когда я затихла, он вскочил с кресла и оглушительно зааплодировал:

— Браво! На бис! — широко улыбаясь. — На бис!

Ошарашенно поглядывая на него, гости, мэр и его жена тоже стали хлопать. Даже Олеана взяла вступительные аккорды.

Что ж, на бис, так на бис.

Я снова затянула песенку, что слышала у уличных попрошаек, только ещё жалобнее, при этом не забывая кривляться от души.

…После повторного исполнения Дракон снова устроил овации. Да так громко, что от хлопков разболелась голова.

— Невероятно грустная, трогательная песня. Лучше любого рождественского гимна. После столь непревзойдённого исполнения я просто обязан поддержать несчастных сирот, кошку и котят.

Он достал из нагрудного кармана дорогого сюртука небольшую книжечку. Черкнул в ней что-то, оторвал лист и протянул полуобморочной директрисе, которая, несмотря на немощь и обморок, вцепилась в него, как речной краб в добычу.

Если честно, мне впервые было стыдно перед ней. Однако иначе я поступить не могла.

Орлица глянула на бумажку, поморгала, после чего узловатыми пальцами быстро свернула бумажечку, спрятала в сумочку и бросила на меня непередаваемый взгляд. И драмы на её угрюмом лице как ни бывало. Как будто и не было только что моей ужасной выходки.

— Сиятельный! Сиятельный! — Орлица спохватилась, что надо бы отблагодарить щедрого дарителя, прижала руку к груди, в районе, где у людей находится сердце. Вот только у неё сердца нет. Однако же её блёклые глаза засияли. От слёз.

— Ты столь щедры! Вы… — она вытерла платком глаза. — Если желаете, Эллария ещё что-нибудь споёт для вас.

— Кхм-кхм… — из вредности покашляла я.

— Вы не слышите, — процедила холодно Олеана. — Так и чудный голос сорвать можно.

— Пожалеем Элларию, — кивнул Дракон. — А вот хор может спеть.

— Песенку? — сощурилась Орлица.

— Рождественский гимн. Потому что уверен, никто другой спеть так же проникновенно, как Эллария, не сможет, — слова Дракона прозвучали как насмешка. Но перечить ему не посмели.

Девочки встали рядом со мной и под дирижирование классной дамы Унины старательно запели гимн.

Я делала вид, что пою, едва двигая губами, потому что все в зале смотрели на Шаллерэна, а он… Он смотрел на меня.

Вот же несносный, мстительный тип. Ему веселье, а мне теперь до конца учёбы сидеть в коморке и питаться засохшими хлебными корочками. И то, если меня не прогонят после возращения в пансион. То-то Орлица поглядывает так, что мне хочется спрятаться.

После гимна супруга мэра выдала каждой девочке по серебрушке и пожелала нам лёгкой дороги. Это значило, что нас выставляют из особняка.

Что ж, девочки не в обиде и очень даже рады. А я, сжимая в кармане прохладную крупную монету, покусывала губу из-за волнения.

Зато Орлица покидала особняк мэра, прижимая к груди чек с пожертвованием от Дракона, и сияла как рождественская гирлянда.