О мышах и людях. Жемчужина. Квартал Тортилья-Флэт. Консервный Ряд

Постепенно Ленни заинтересовался.

– Джордж говорит, что у нас будет люцерна для кроликов.

– Для каких кроликов?

– У нас будут кролики и ягоды.

– Ты спятил.

– Будут. Спросите сами у Джорджа.

– Ты спятил, – снова сказал Горбун с презрением. – Я видывал, как сотни людей приходили на ранчо с мешками, и головы у них были набиты таким же вздором. Их были сотни. Они приходили и уходили, и каждый мечтал о клочке собственной земли. И ни хрена у них не вышло. Ни хрена. Всякий хочет иметь свой клочок земли. Я здесь много книжек перечитал. Никому не попасть на небо, и никому не видать своей земли. Все это одно только мечтанье. Люди беспрерывно об этом говорят, но это одно только мечтанье.

Он замолчал и поглядел на распахнутую дверь, потому что лошади беспокойно зашевелились и уздечки звякнули. Послышалось ржание.

– Кажется, там кто-то есть, – сказал Горбун. – Может, это Рослый. Иногда он заходит сюда раза два, а то и три за вечер. Рослый – заядлый лошадник. Он очень заботится об своих мулах.

Горбун с трудом встал и подошел к двери.

– Это вы, Рослый? – спросил он.

Отозвался Плюм:

– Рослый в город уехал. Скажи, ты, случаем, не видал Ленни?

– Это ты про здоровенного малого спрашиваешь?

– Да. Не видал его?

– Он здесь, – бросил Горбун отрывисто. Потом вернулся к своему ложу и лег.

Плюм остановился на пороге, поскреб культю и сощурился от света.

Внутрь он не вошел.

– Слышь, Ленни. Я тут все думал об кроликах…

– Можешь войти, ежели хочешь, – проворчал Горбун.

Плюм как будто даже сконфузился.

– Не знаю, право слово. Само собой, ежели ты позволишь…

– Входи. Уж коли другие входят, стало быть, можно и тебе.

Горбун с трудом скрыл свою радость под сердитой гримасой.

Плюм вошел, все еще конфузясь.

– А у тебя тут уютненько, – сказал он Горбуну. – Наверно, хорошо иметь отдельную комнатенку.

– Ясное дело, – сказал Горбун. – И навозную кучу под окном. Чего уж лучше.

– Говори об кроликах, – вмешался Ленни.

Плюм прислонился к стене подле висевшего на ней рваного хомута и снова поскреб культю.

– Я здесь уже давно, – сказал он. – И Горбун тоже. А ведь я в первый раз в этой клетушке.

– Кто ж заходит в жилище черномазого, – хмуро сказал Горбун. – Сюда никто не заходит, окромя Рослого. Он да еще хозяин, а больше – никто.

Плюм поспешно переменил разговор:

– Рослый – лучший возчик на всем белом свете.

Ленни наклонился к Плюму.

– Говори об кроликах, – потребовал он.

Плюм улыбнулся.

– Я все обмозговал. Ежели как следовает взяться за дело, можно заработать и на кроликах.

– Но я буду их кормить, – перебил его Ленни. – Джордж так сказал. Он обещал мне.

Горбун грубо вмешался в разговор:

– Вы, ребята, просто сами себя морочите. Болтаете чертову пропасть, но все одно своей земли вам не видать. Ты будешь тут уборщиком, Плюм, покуда тебя не вынесут ногами вперед. Эхма, многих я тут перевидал. А Ленни недели через две или три возьмет расчет да уйдет. Эх, всякий только об землице и думает.

Плюм сердито потер щеку.

– Можешь быть уверен, у нас все будет. Джордж так сказал. У нас уже и денежки припасены.

– Да неужто? – спросил Горбун. – А где сейчас Джордж, позвольте полюбопытствовать? В городе, в веселом доме. Вот куда уплывут все ваши денежки. Господи, да я уже видел это множество раз. Немало перевидал я людей, у которых в голове только и мысли что об землице. Но в руки им ничего не доставалось.

– Конечно, все этого хотят! – воскликнул Плюм. – Всякий хочет иметь клочок земли, хоть небольшой, да собственный. И кров над головою, чтоб никто не мог его выгнать, как собаку. У меня сроду ничего такого не было. Я работал чуть не на всех хозяев в этом штате, а урожай доставался не мне. Но теперь у нас будет своя землица, можешь не сумлеваться. Джордж не взял с собой денег. Они лежат в банке. У меня, Ленни и Джорджа будет свой дом. Будут собака, кролики и куры. Будет кукурузное поле и, может, корова или коза.

Он замолчал, увлеченный этой картиной.

– Говоришь, у вас есть деньги? – спросил Горбун.

– Уж будь спокоен. Большая часть есть. Остается раздобыть сущие пустяки. Мы раздобудем их всего за месяц. И Джордж уже присмотрел ранчо.

Горбун ощупал свою спину.

– Никогда не видал, чтоб кто-нибудь в самом деле купил ранчо, – сказал он. – Я видывал людей, которые чуть с ума не сходили от тоски по земле, но всегда веселый дом или игра в карты брали свое. – Он поколебался. – Ежели вы, ребята, захотите иметь дарового работника, только за харчи, я с охотой пойду к вам. Не такой уж я калека, могу работать как зверь, ежели захочу.

– Bы Кудряша не видали, мальчики?

Все трое живо обернулись. В дверь заглядывала жена Кудряша. Лицо ее было ярко нарумянено. Губы слегка приоткрыты. Дышала она тяжело, словно после бега.

– Кудряш сюда не заходил, – сказал Плюм, поморщась.

Она стояла в дверях улыбаясь и потирала пальцами ногти на другой руке. Взгляд ее скользнул по их лицам.

– Они оставили здесь всех немощных и скорбных душой, – сказала она наконец. – Думаете, я не знаю, куда все уехали? И Кудряш тоже. Знаю я, где они сейчас.

Ленни смотрел на нее с восхищением, но Плюм и Горбун хмуро отводили глаза, избегая встречаться с ней взглядом.

Плюм сказал:

– Ну, уж ежели вы все знаете, тогда зачем спрашиваете, где Кудряш?

Она смотрела на них, забавляясь и посмеиваясь.

– Вот умора, – сказала она. – Ежели я застаю которого-нибудь из мужчин одного, мы отлично ладим. Но ежели их двое, они и разговаривать со мной не станут. Знай только злобятся. – Она перестала тереть ногти и уперла руки в бедра. – Вы все боитесь друг друга, вот что. Всякий боится, что остальные против него чего-то замышляют.

Наступило молчание. Потом Горбун сказал:

– Пожалуй, вам лучше уйти домой. Мы не хотим неприятностей.

– А какие вам от меня неприятности? Думаете, мне не хочется хоть иногда поговорить с кем-нибудь? Думаете, охота мне дома сиднем сидеть?

Плюм положил культю на колено и осторожно потер ее ладонью. Он сказал сердито:

– У вас муж есть. Нечего вам тут ходить да закидоны другим мужчинам делать, через это только одни неприятности происходят.

Женщина взбеленилась:

– Ну конечно, у меня есть муж. Вы все его знаете. Хорош, правда? Все время грозит, что расправится с теми, кого не любит, а сам не любит никого. Думаете, мне охота сидеть в этом паршивом домишке и слушать про то, как Кудряш врежет два раза левой, а потом наповал правой? «Врежу ему разок, – говорит, – и он сразу с копыт долой». – Она умолкла, и лицо ее вдруг оживилось. – Скажите, как это у Кудряша рука повредилась?

Последовало неловкое молчание. Плюм украдкой глянул на Ленни. Потом тихонько кашлянул.

– Ну… Кудряш… Рука у него в машину попала. И он поранился.

Она посмотрела на них и засмеялась.

– Враки! Чего вы мне голову-то морочите! Кудряш устроил какую-то заварушку, а расхлебать не сдюжил. Рука в машину попала – враки! Да ведь он никому не врезал с тех пор, как у него рука искалечена. Так кто же искалечил?

Плюм повторил угрюмо:

– Рука в машину попала.

– Ну уж ладно, – сказала она с презрением. – Ладно, прикрывайте его, ежели вам охота. Мне-то что? Вы, бродяги, много об себе воображаете. По-вашему, я ребенок! А ведь я могла уехать отсюдова и играть на сцене. Не раз была у меня такая возможность. Один человек обещал мне, что я буду сниматься в кино. – От волнения она едва перевела дух. – Субботний вечер. Никого нету, все развлекаются кто как может. Все! А я как развлекаюсь? Стою здесь и треплюсь с бродягами – с негром, с дураком и со старым вонючим козлом, да еще радуюсь, потому как окромя них здесь ни души нету.

Ленни глядел на нее разинув рот. Горбун скрылся под своей обычной личиной холодного достоинства. Но старик Плюм вдруг словно преобразился. Он решительно встал и изо всех сил пнул ногой бочонок, на котором сидел.

– Ну, с меня довольно, – сказал он со злостью. – Вас сюда никто не звал. Мы вам сразу так и сказали. И я хочу вам еще сказать, что у вас неправильное понятие об том, кто мы такие. У вас меньше мозгов, чем у курицы, она и то поняла бы, что мы не совсем болваны. Пущай вы нас выгоните. Пущай. Думаете, мы станем бродить по дорогам, снова искать грошовых заработков, вроде как здесь? Вам, поди, и невдомек, что у нас есть собственное ранчо и собственный дом. Нам незачем здесь оставаться. У нас есть дом, и куры, и сад, и там во сто раз лучше, чем здесь. И друзья у нас тоже есть. Может, было время, когда мы боялись, как бы нас не выгнали, но теперича ничуть не боимся. У нас есть свое ранчо, наше собственное, и мы можем туда хоть нынче переехать.

Женщина засмеялась.

– Враки, – сказала она. – Много я вас тут перевидала. Ежели б у вас был хоть грош за душой, вы купили бы на него самогонки и выпили ее до последней капли. Знаю я вас.

Лицо Плюма побагровело, но, прежде чем она умолкла, он кое-как совладал с собой. Теперь он стал хозяином положения.

– Так я и думал, – сказал он невозмутимо. – Пожалуй, вам лучше убраться восвояси. Нам не об чем толковать. Мы свое знаем, и нам плевать, что вы об этом думаете. Так что, стало быть, лучше вам просто-напросто уйти отсюдова. Кудряшу, наверно, не больно-то понравится, что его жена болтает в конюшне с побродягами.

Она переводила взгляд с одного лица на другое, и все они были замкнуты. Дольше всего она смотрела на Ленни, и наконец он в смущении потупился. Вдруг она сказала:

– Откудова у тебя на харе эти ссадины?

Ленни виновато поднял голову.

– У кого… у меня?

– Ну да, у тебя.

Ленни поглядел на Плюма, не зная, что сказать, потом снова потупился.

– У него рука в машину попала, – сказал он.

Женщина расхохоталась.

– Ну ладно. Пущай в машину. Я с тобой еще потолкую. Страсть до чего люблю этакие машины.

– Оставьте его в покое, – сказал Плюм. – Не вздумайте втянуть его в заваруху. Я скажу Джорджу, чего вы тут языком натрепали. Джордж не даст вам втянуть Ленни в заваруху.

– А кто таков этот Джордж? – спросила она Ленни. – Тот маленький, с которым ты пришел вместе?

Ленни весь расплылся в улыбке и ответил:

– Да, он самый. И он обещался, что позволит мне кормить кроликов.

– Ну, ежели тебе только этого и хочется, я сама могу найти пару-другую кроликов.

Горбун встал и повернулся к ней.

– Ну, будет, – сказал он, озлобясь. – Вы не имеете правов входить к черномазому. И не имеете правов подымать здесь шум. А теперича – уходите, да живо. Ежели не уйдете, я попрошу хозяина, чтоб он вовсе запретил вам совать нос в конюшню.

Она презрительно глянула на него.

– Слышишь, ты, черная образина, – сказала она. – Знаешь, чего я могу сделать, ежели ты еще хоть раз пасть разинешь?

Горбун бросил на нее унылый взгляд, потом сел и умолк.

Но она не отступалась.

– А знаешь, чего я могу сделать?

Горбун словно уменьшился в росте и спиной прижался к стене.

– Знаю, госпожа.

– Так памятуй свое место, черномазая образина. Мне так легко сделать, чтоб тебя вздернули на первом же суку, что это даже и не любопытственно.

Горбун вовсе сник. Он стал каким-то незаметным, безликим.

Мгновение женщина глядела на него, будто ждала, не шевельнется ли он, чтоб снова на него напуститься, но Горбун сидел неподвижно, отворотясь, и словно скрылся под личиной безразличия. Наконец она повернулась к двум остальным.