Виолетта

1

Я родилась в ураганную пятницу 1920 года, когда в мире свирепствовал мор. В день моего рождения электричество отключили, как обычно бывало во время бури, в доме зажгли свечи и керосиновые лампы, которые всегда держали под рукой на всякий случай. Мария Грасия, моя мать, почувствовала спазмы, значение которых отлично знала — к тому времени она родила уже пятерых, — и послушно отдалась во власть страданий, заранее смирившись с тем, что произведет на свет еще одного мальчика. Роды принимали две ее сестры, которые не первый раз помогали ей в этом деле и знали что и как. Семейный врач неделю напролет трудился в одном из полевых госпиталей, и сочли неразумным вызывать его для такого заурядного события, как роды. Раньше на помощь приходила акушерка, всегда одна и та же, но она оказалась среди первых жертв гриппа, а где взять другую, они не знали.

Матери представлялось, что она всю свою сознательную жизнь ходила беременная, оправлялась от недавних родов или приходила в себя после очередного выкидыша. Ее старшему сыну, Хосе Антонио, исполнилось семнадцать, его возраст она помнила, потому что он родился в год одного из наших самых страшных землетрясений, в результате которого обрушилось полстраны и погибли тысячи человек, но не помнила точно, сколько лет другим сыновьям и сколько беременностей завершилось ничем. Каждая выводила ее из строя на несколько месяцев, а каждый новый ребенок на долгое время изнурял ее и погружал в меланхолию. До замужества она была самой красивой невестой в столице, стройной, с незабываемым лицом, зелеными глазами и полупрозрачной кожей, но бесконечные беременности и роды изуродовали тело и истощили дух.

Теоретически она любила своих детей, но на практике предпочитала держать их на безопасном расстоянии — энергия этой банды неизменно вызывала смуту в ее маленьком женском королевстве. Однажды она призналась исповеднику, что удел рожать одних мальчишек — дьявольское проклятие. На нее наложили епитимью, которая заключалась в ежедневном чтении молитв Деве Марии в течение двух лет и крупном пожертвовании на ремонт церкви. После этого муж запретил ей исповедоваться.

Под присмотром тетушки Пилар мальчишка по имени Торито, нанятый для всякой работы, забрался на лестницу и привязал веревки, хранившиеся в шкафу для подобных случаев, к двум стальным крюкам, которые сам же вбил в потолок. Моя мать, в ночной рубашке, стоя на коленях и уцепившись обеими руками за веревки, тужилась, как ей показалось, целую вечность, изрыгая ругательства, приставшие скорее пирату, каких в иных обстоятельствах никогда себе не позволяла. Тетушка Пия расположилась между ее ногами, готовая подхватить новорожденного, чтобы он не упал на пол. Она заранее заварила крапиву, полынь и руту, чтобы обмыть младенца. Грохот бури, сотрясавшей ставни и срывавшей с крыши черепицу, заглушил стоны и протяжный последний крик, когда показалась сначала моя головка, а затем покрытое слизью и кровью тело выскользнуло из тетушкиных рук и шлепнулось на деревянные доски.

— Какая ты неуклюжая, Пия! — век: ют икнула тетушка Пилар, поднимая меня за ногу. — Да это девочка! — удивленно добавила она.

— Не может быть, проверь хорошенько, — пробормотала измученная мама.

— Говорю тебе, сестренка, писуна нет, — возразила тетя.

В тот вечер отец поздно вернулся домой после ужина в клубе и нескольких партий в бриск и прошел прямо к себе, чтобы переодеться и обтереться спиртом и только потом предстать перед семейством. Он потребовал рюмку коньяка у дежурной прислуги, которой в голову не пришло рассказать ему новость — разговаривать с хозяином она не привыкла, — и отправился к жене. Ржавый запах крови сообщил ему о случившемся еще до того, как он переступил порог. Мама отдыхала в постели, раскрасневшаяся, в чистой рубахе, с влажными от пота волосами. С потолка уже сняли веревки и вынесли ведра с грязным тряпьем.

— Почему меня не предупредили! — воскликнул отец, поцеловав жену в лоб.

— Как ты себе это представляешь? Шофер уехал с тобой, и никто не осмелился бы идти пешком в такую бурю, даже если бы твои вооруженные головорезы нас выпустили, — недобрым тоном возразила Пилар.

— Это девочка, Арсенио. Наконец-то у тебя появилась дочь, — перебила ее Пия, показывая отцу сверток, лежавший у нее на руках.

— Благословен Бог! — пробормотал отец, но улыбка его стерлась при виде существа, выглядывающего из складок шали. — Да у нее шишка на лбу!

— Ничего страшного. Дети часто рождаются с такой головой, через несколько дней все проходит. Это признак интеллекта, — на ходу сочинила Пилар, чтобы не признаваться, что его дочь вошла в этот мир головой об пол.

— Как вы ее назовете? — спросила тетушка Пия.

— Виолета, — твердо сказала мама, не давая мужу времени вставить слово.

Это было благородное имя маминой прабабки, которая вышивала герб на первом флаге Независимости в начале XIX века.

Пандемия не застала мою семью врасплох. Как только пронесся слух об умирающих, которые ползали по улицам возле порта, а также растущем числе посиневших тел, скопившихся в морге, мой отец Арсенио дель Валье прикинул, что через каких-нибудь пару дней мор доберется и до столицы, но не утратил присутствия духа, потому что ожидал его заранее. Он готовился к этому событию с быстротой, свойственной ему во всех начинаниях и весьма полезной в делах и зарабатывании денег. Он единственный среди братьев был на полпути к тому, чтобы вернуть себе все привилегии богатого человека. Мой прадед обладал ими вполне, а дед унаследовал, но постепенно растерял, поскольку родил множество детей и был слишком честен. Из пятнадцати отпрысков, которые родились у деда, в живых осталось одиннадцать — немалое число, доказывавшее жизнестойкость дель Валье, как хвастался мой отец, однако содержание столь многочисленной семьи требует усилий и средств, вот состояние и рассеялось.

Прежде чем пресса окрестила болезнь ее нынешним именем, отец уже был в курсе, что это испанский грипп. О мировых новостях он узнавал из иностранных газет, которые поступали в Союзный клуб с опозданием, но содержали больше информации, чем местные, а также из радиоприемника, который собрал собственными руками по инструкции и благодаря которому поддерживал связь с другими радиолюбителями. Сквозь хрипы и визги коротковолновой связи он узнал о разрушительных последствиях пандемии в других странах. За вирусом он следил с самого начала, знал о его молниеносном распространении по Европе и Соединенным Штатам и пришел к выводу, что если его последствия так трагичны в цивилизованных странах, можно себе представить, что будет в нашей стране, где ресурсы ограниченны, а люди более невежественны.

Испанский грипп, для краткости прозванный «испанкой», пришел к нам почти на два года позже. По мнению научного сообщества, мы избегали заразы благодаря географической изоляции, естественной преграде в виде гор с одной стороны и океана — с другой, благодатному климату и удаленности, которая защищала нас от торговли с зараженными странами и нежелательного появления зараженных чужестранцев, но общественное мнение приписывало это вмешательству падре Хуана Кироги, которому посвящали торжественные процессии. Это единственный святой, которого имеет смысл почитать, хотя Ватикан его не канонизировал — никто не сравнится с ним в вопросах бытовых чудес. Тем не менее в 1920 году вирус пожаловал к нам во всей своей славе и величии и принялся распространяться быстрее, чем кто-либо мог себе представить, разрушив все научные и теологические теории.

Болезнь начиналась с ледяного озноба, который ничто не могло унять, сотрясающей лихорадки, убийственной головной боли, жгучей рези в глазах и горле, бреда с пугающими видениями смерти, притаившейся в полуметре. Кожа приобретала синюшный оттенок, который становился все темнее, ноги и руки чернели, кашель не давал дышать, кровавая пена забивала легкие, жертва хрипела от удушья, пока наконец не испускала в мучениях дух. Счастливчики умирали быстро.

Отец небезосновательно полагал, что в Европе от испанки полегло больше солдат, не имевших возможности избежать заражения в переполненных окопах, чем от пуль и горчичного газа. Вирус с одинаковой яростью опустошал Соединенные Штаты и Мексику, а затем распространился в Южной Америке. В газетах писали, что в других странах трупы валялись на улицах, как дрова, потому что не было ни времени, ни места на кладбищах, чтобы их похоронить, что заражена треть населения земли и жертвами стало более пятидесяти миллионов человек, однако новости были столь же противоречивы, как и ужасающие слухи. Восемнадцать месяцев назад было подписано перемирие, положившее конец четырем ужасным годам Великой войны, потрясшей Европу, и только сейчас стали известны реальные масштабы пандемии, которые утаивала военная цензура. Ни одна страна не созналась в количестве жертв; только Испания, сохранявшая в конфликте нейтралитет, сообщала новости о болезни, которую в конечном итоге назвали «испанским гриппом».

Раньше люди в нашей стране отправлялись к праотцам по обычным причинам: безнадежная нищета, порочная жизнь, ссоры, несчастные случаи, зараженная вода, тиф или просто старость. Это был естественный процесс, дающий время для достойного погребения, но из-за звериной прожорливости испанки приходилось довольствоваться минимумом — без последней исповеди и погребальных обрядов.

Первые случаи были зафиксированы в конце осени в портовых борделях, но никто, кроме отца, не обратил на них должного внимания, поскольку жертвами становились женщины сомнительного поведения, преступники и торгаши. Говорил и, что это особое венерическое заболевание, завезенное из Индонезии заходившими в порт моряками. Однако очень скоро стало невозможно скрывать масштаб бедствия и больше нельзя было винить в нем распущенность и порочную жизнь; зло отныне не делало различия между грехом и добродетелью. Вирус перехитрил падре Кирогу и бродил на свободе, безжалостно нападая на детей и стариков, бедных и богатых. Когда же заболела труппа главного театра в полном составе и несколько членов конгресса, газеты объявили апокалипсис, а правительство наконец решило закрыть границы и взять под контроль порты. Но было уже поздно.

Не помогли ни торжественные мессы, ни мешочки с камфарой, повешенные на шею для защиты от заразы. Наступившая зима и первые ливни усугубили ситуацию. Пришлось поспешно создавать полевые госпитали на футбольных полях, морги в холодильниках городской скотобойни, копать братские могилы, куда складывали трупы бедняков, пересыпая негашеной известью. Поскольку было известно, что болезнь попадает через нос и рот, а не заносится в кровь комарами или в кишечник глистами, как полагали некоторые умники, всех обязали носить маски, но их не хватало даже для медицинского персонала, который боролся со злом в первых рядах, — что уж говорить об остальном населении.

Президент страны, сын итальянских иммигрантов в первом поколении и сторонник прогрессивных идей, был избран несколькими месяцами ранее голосованием только-только сложившегося среднего класса и рабочих профсоюзов. Мой отец, как и прочие дель Валье, а также их друзья и знакомые, недоверчиво относился к новому президенту из-за реформ, которые тот собирался ввести, к неудовольствию консерваторов; отец видел в нем выскочку, не принадлежавшего ни к одной из старых, уважаемых кастильских или баскских семей, но тем не менее уважал за меры, которые тот принял в ожидании катастрофы. Первым делом был отдан приказ запереться в домах, чтобы не допустить заражения, но, поскольку приказу никто не следовал, президент объявил чрезвычайное положение, комендантский час, а заодно запретил гражданскому населению передвигаться без уважительной причины под угрозой штрафа, ареста и во многих случаях телесного наказания.