Смерть и круассаны

– Так, теперь, значит, эти чертовы собаки? Господи Иисусе! – раздался свистящий шепот с лестницы, где на том же самом месте, что и Валери недавно, стояла мадам Таблье. Ее крахмально-белый, девственно-чистый фартук резко контрастировал с грязными словами, швабра с ведром несколько терялись в крепкой хватке ее крупных, как у мужчины, рук, к поясу был прицеплен громоздкий старомодный, годов 80-х, кассетник «уокман»[4] с оранжевыми поролоновыми наушниками, висящими на шее. Можно было с легкостью расслышать, как Джонни Холлидей[5] хрипло тянет очередную рок-балладу.

– Будто бы тут и без того работы не до черта, – пробурчала она достаточно громко, чтобы быть услышанной, несмотря на песнопения Джонни. – Взять хотя бы этих людей, что расшвыривают свое дерьмо повсюду. А теперь еще и собаки, да? – Она с трудом преодолела последние ступеньки лестницы и обратилась к замершей комнате. – Можно подумать, мне мало того, что приходится оттирать кровавые пятна с мокрых стен.