Самодержец

* * *

Мальта

22 июля 1762 года

Дмитрий Леонтьевич Овцын стоял на мостике линкора «Ново-Архангельск» вместе со своим другом, а ныне капитаном флагмана русской эскадры, базирующейся на Мальте в городе Валетта. Контр-адмирал Овцын настолько сработался с уже капитаном Второго ранга Сергеем Ивановичем Зейским, что, когда контр-адмирала призвали, с повышением чина, на службу в Средиземном море, он взял с собой и друга.

На Аляску прибыло новое руководство русской миссии, и вряд ли эксцентричный Зейский смог бы с кем-нибудь сработаться кроме Овцына. Но не только эти двое стояли на палубе и смотрели на столицу Мальтийского ордена, пылающую в огне. Рядом с русскими флотоводцами был еще и высокий, некогда, статный мужчина, сейчас уже растративший свой шарм,. Аристократ преклонного возраста, не смотря на свои почти два метра роста, выглядел низким и осунувшимся. Это был Монуэл Пинту да Фонсека, все еще признанный Россией великий магистр Мальтийского ордена.

Российская империя в последние лет пять мало уделяла внимания Мальте и тем делам, которые происходили на территории острова. Формирование морских баз русского императорского флота в Эгейском море и Восточном Средиземноморье занимали русское командование в большей степени, чем присутствие на землях последнего из рыцарских орденов.

Тайная канцелярия явно просмотрела те тенденции, которые нарастали ранее на Мальте. Не усмотрели и того, как тут искусно подогревали противоречия англичане и французы. Россия приняла позицию, при которой она не вмешивается ни в какие внутренние дела и распри Мальтийского ордена. Да Фонсека готовил приглашения русскому императору стать главой Мальтийцев, но хотел это сделать уже тогда, как станет действительно немощным стариком. Восьмидесятиодналетний Монуэл Пинту еще пару недель назад выглядел чуть пожилым мужчиной, не старше шестидесяти лет. Сейчас же старческая немощь, и резко обострившиеся от прожитых лет болезни, приводили да Фонсека к мыслям, что его скоро Господь призовет на свой суд.

Вот только передавать главенство Мальтийского ордена сейчас не представляется возможным. Мануэл Пинту да Фонсека, великий магистр, которого изгнал его же Мальтийский орден.

Две недели назад крестьяне, духовенство, ремесленники, вдруг, начали волнения по всему острову. Быстро стало понятно, что здесь замешаны и иезуиты, и Англия и Франция. Россия имела в Валетте не более тысячи солдат, но и этого хватило, чтобы взять под охрану все государственные учреждения в столице. Ситуацию усугубило то, что началось еще и восстание рабов-мусульман, которые не решались бунтовать с 1749 года, когда были убиты все религиозные исламские активисты.

Быстро к общему хаосу подключилось и духовенство с очень грамотными призывами к бунту. Лидеры восстания клеймили да Фонсека за те жесткие меры, которые он принимает для улучшения экономики Ордена. Это и запрет отстрела зайцев, и контроль выращивания кукурузы с обязательными государственными закупками по низким ценам. Духовенство также критиковало великого магистра за то, что тот позволил основать в столице русскую православную миссию и что благоволит православным морякам и офицерам. Немало мальтийской молодежи вызывалось служить на русском флоте, некоторые из них позже принимали православие.

Когда же стало известно, что русские солдаты и моряки взяли под охрану многие объекты Валетты, это побудило лидеров восстания говорить о том, что Россия оккупирует Мальту. Начались боястолкновения между бунтовщиками и русскими. Первая кровь столичного жителя, спровоцировавшего офицера выстрелить, сделала невозможным русское присутствие на острове, по крайней мере, теми силами, которыми сейчас располагала Российская империя на землях Мальтийского ордена.

Дмитрий Леонтьевич Овцын приказал собрать всех русских и желающих скрыться от вероятного преследования восставших из числа лояльных мальтийцев на русских кораблях, предварительно либо утопив, либо сломав те пушки береговой артиллерии, которые хоть как-то могли бить по русским кораблям, стоявшим недалеко от порта в Валетте. Контр-адмирал Овцын был в замешательстве, но все же принял решение отходить в сторону Греции, когда у восставших определился лидер. Удивительно оперативно новым великим магистром был провозглашен Франсиско Хименес де Техадо и Эслава.

Русские корабли уже выстраивались для выхода, как на горизонте показались паруса. Уже скоро стало понятным, что это были англичане.

— Дмитрий Леонтьевич, нужно принимать решение, срок подходит! — сказал капитан Зейский.

— Сергей Иванович, а ты, что и вправду подумал, что я сдамся? Не может быть Андреевский флаг спущен ни с одного русского корабля, — отвечал контр-адмирал Овцын.

Англичане зашли с подветренной стороны эскадрой вдвое большей, чем располагали русские, тем самым лаймы перерезали единственное возможное направление для ухода. После непродолжительного стояния в двух верстах друг от друга со стороны англичан вперед выдвинулась небольшая лодка с белым флагом на носу. Если бы предложение от англичан заключалось только в уходе, то Овцын, сжимая кулаки и скрепя зубами, но увел бы русские корабли подальше от острова Мальта. Однако английский офицер надменно усмехаясь, с вызовом, предлагал русским морякам и офицерам оставить свои корабли, высадиться в Валетте и быть интернированными. Англичане, вроде бы и говорили о том, что они не хотят стрельбы, ссылались на то, что новые власти Мальты затребовали расследования деяний русской миссии, потому они, союзники Мальтийского ордена и «просят» русских не развязывать войну, а добровольно содействовать новым властям Мальты, само собой разумеется, быть разоруженными.

Англичане хотели захватить русские корабли, исследовать их, сравнить характеристики орудий. И был четкий приказ, силой, добрым или злым словом, но добиться захвата русского линкора, на худой конец, фрегата.

— Сергей Иванович, я сейчас скажу то, что обсуждаться не должно. Наше панибратство не уместно, — после продолжительной паузы сказал Овцын. — Я сейчас перемещусь на «Императрицу», у нее ходовые чуть хуже, чем у Вашего корабля. К Вам же на корабль прикажу перевести всех гражданских русских дипломатов. Вся эскадра станет прикрывать именно, что Ваш прорыв. Вы должны выйти из ловушки и быстро донести вести о вероломстве англичан… Иначе вот так, тихой сапой они смогу подловить русские корабли и на Крите и на Родосе. Все должны знать и готовится к войне.

— Я не стану возражать, Дмитрий Леонтьевич, — дрожащим голосом говорил Зейский. — Я был счастлив находиться рядом с таким человеком, как Вы. Обещаю, что Ваша семья никогда ни в чем нуждаться не будет.

— Да, конечно, спасибо! Как они там, в Петербурге? Небось Васька уже читать научился, он у меня смышлёный! — улыбался мужчина: муж, друг, но прежде всего, русский офицер.

Часа хватило на то, чтобы подготовится к бою. Противник видел, что русские не собираются сдаваться, но не спешили атаковать. Было политически верным дождаться именно русского выстрела, чтобы потом обвинять Россию в агрессии и выставлять империю зачинщицей войны.

Сегодня все было против русских, отвернулась удача. Ветер был встречный, у лаймов было преимущество в маневрировании. Ново-Архангельску предстояло уходить зигзагами и часто менять паруса. Но Овцын был решительным и направил корабли с Андреевским флагом на противника на зюйд-вест.

— Грушами стрелять не ранее, чем с версты! Флаги на «делай, как я!» — приказал контр-адмирал.

Пять русских линкоров, семь фрегатов и пять иных кораблей малого водоизмещения, шлюпы и пакетботы, устремились на противника, который выстраивался клином.

— Хотят корабли взять! — усмехнулся Овцын.

Еще ранее всем кораблям был отдан приказ, по которому, при опасности быть захваченным, необходимо подрывать крюит-камеры. Контр-адмирал был уверен, что этот приказ будет выполнен.

«Императрица» первая вступила в бой, разрядив четыре «груши» по правому борту. И сразу же случилось одно попадание по неприятелю. Англичане стремительно приближались, не открывая огня, так что случилось еще три выстрела, пока и противник решил выстраивать линию для ответного огня по русским кораблям.

— Вот так! — радостно выкрикнул Овцын.

Контр-адмирал радовался тому, что англичанам пришлось изменить свои планы по захвату русских кораблей максимально невредимыми. Русские пушки, улучшенные «груши», уже вывели два английских корабля из боя. Эти фрегаты еще не скоро вновь выйдут в море.

— Бах-ба-бах! — раздавались слаженные залпы с английских кораблей.

«Императрица» получила удар двумя ядрами, одно из которых оказалось бомбой с замедлением, казалось, чугунный шар серьезного ущерба не принесет, но бомба взорвалась.

— Отче наш, иже еси… — услышал контр-адмирал корабельного священника, который молился, при этом бегал по поврежденной палубе и пытался помочь матросам, пострадавшим от попадания и взрыва.

— Да святится имя твое… — невольно вторил священнику Дмитрий Леонтьевич.

Все нужные приказы были отданы заранее, на корабле деятельный капитан, который знает, что делать. Ему, уже пожившему мореплавателю, первооткрывателю, основателю русской колонии на Аляске, не страшно умирать. Жаль, что сын еще мальчик шести лет, и отец не успел дать свою науку наследнику. Хотя, почему не успел? Он сейчас это и делает! Вот она, наука! Как с честью умирать за Россию, как положить свои жизни, но сохранить иные, обязательно донеся информацию!

Корабли с Андреевским флагом огрызались выстрелами. Будь количество вымпелов сопоставимо, то Овцын выбрал бы иную тактику, как бить в лоб противника, и он был уверен, что разбил бы англичан. Но сейчас, когда «Ново-Архангельск» уже вырвался и, став на ветер, быстро пошел вдоль острова, постепенно удаляясь от Мальты, иначе уже не получится. Русские корабли имели одну задачу — помочь вырваться союзному линкору. После уже не хватало ни времени, ни пространства для маневра.

— Сцепляются! — кричали офицеры.

Англичане пошли на абордаж.

— И ныне и присно и во веки веков. Аминь! — дочитал молитву контр-адмирал и взял в одну руку тесак, а во вторую револьвер.

Овцын улыбнулся, зловещей улыбкой уже мертвеца. Он осознавал то, что корабль уже не спасти. Попадание ядра чуть выше ватерлинии и разрыв бомбы сделал «Ново-Архангельск» обреченным. Сдаваться же Дмитрий Леонтьевич не собирался. Позор пугал пуще лютой смерти.

Командующий эскадрой, подбадривая матросов, быстро спустился в крюйт-камеру.

— Как тебя зовут, матрос! — обратился Овцын к одному из трех матросов в сопровождении молоденького мичмана, которые находились рядом с порохом, готовясь его взорвать.

— Митяем кличут, Вашвысокобродь, — ответил седовласый матрос, не рассмотрев «превосходительства».

— Гляди-ка почти что тезка! Ты вот, что Митяй, не робей! Как только на палубе начнется бой, сразу же и поджигай, — сказал контр-адмирал и уже после обратился к мичману. — Ну? Не гоже русскому офицеру слезы лить и смерти бояться!

«Империя не знает слез, империя знает победы», — подумал Овцын.