В тени Алтополиса

- Я порешу вопрос, атаман. Дай только сроку, всё будет… Я из кожи вылезу, но результата добьюсь - богом клянусь! - затараторил казак.

- Ты Мишенька, Всевышнего не приплетай. Он к случившемуся никаким боком не причастен.

- Да я клянусь, атаман! Чем хочешь, клянусь… Этот крысеныш - шпингалет уличный, если бы не он…, - зарычал Михась.

От представившегося зрелища стало не по себе. Уж больно страшен был казак, на манер хищника оскаливший зубы. Я попытался отступить, но уперся в стоящего позади Федора.

- Иди-ка ты прогуляйся, Миша. Охолонись на свежем воздухе, - вступил в разговор еще один из сидевших за столом – здоровенный дядька с круглой словно яйцо головой. Он до поры до времени отмалчивался, предпочитая крутить в пальцах незажжённую сигарету. Постукивал ею по краю стола, то и дело подносил к испещренному прожилками носу.

Михась оглядел присутствующих в поисках поддержки. Не забыл и про Федю, стоящего за моей спиной. Ответом было молчание.

- Ладно, - произнес он наконец. Отбросил ложку, и та с жалобным звяканьем покатилась по столу.

- Ладно, - повторил он снова. Опершись о край стола, тяжело поднялся. Бросил на меня многообещающий взгляд, и зашагал к выходу. Не забыл про лежащую на полу куртку - пнул с яростью, словно мешающегося под ногами пса и только после этого вышел наружу.

Присутствующие как ни в чем не бывало, взялись за еду. Комнату наполнил перестук ложек, да звуки смачного прихлёбывания.

Первым обо мне вспомнил острый на язык казак. Тот самый Тимофей, что хрустел огурчиками и поддразнивал Михася. Обернувшись, он уставился на меня удивленным взглядом.

- А ты чего на пороге застыл? Щи сами себя не нальют.

Я сделал первый шаг и остановился. От осознания того, что передо мною сидит сам Малага с ближниками, становилось боязненно.

- Робкий он какой-то, - заметил яйцеголовый казак.

- Будет тебе, Дыня. Или беспризорников никогда не встречал? У них на всех один взгляд, будто у загнанных в угол волчат.

- Да видел я… видел, - согласно вздохнул Дыня, - только этот совсем уж затравленный.

Стоящий рядом Федя подтолкнул меня, мол иди давай, коли зовут. И я, набравшись смелости шагнул, прямиком к исходящей паром тарелке.

За столом о делах не говорили. Если и открывались рты, то для поднесенной ложки или упоминания вещей будничных, вроде погоды на дворе.

Так я узнал, что у яйцеголового казака по прозвищу Дыня ожеребилась лошадь, и он теперь ломал голову, когда поставить любимицу под седло. По всему выходило, что на четвертую неделю.

А у острого на язык Тимофея приключилась очередная любовь, о чем он со смехом и поведал, не забыв живописать филейные прелести барышни.

Сидевший подле атамана Василий, все больше отмалчивался, лишь изредка вставляя слова. Оживился он лишь однажды, когда речь зашла о Кабульском теракте. На прошлой неделе террорист-смертник подорвался на рынке, забрав жизни двух десятков людей. Среди них был и спецпредставитель князя Шаховского, известного своими ближневосточными связями.

Дыня и Тимофей сошлись на том, что произошедшее носило случайный характер. Оказался дипломат не в то время, не в том месте, вот и поплатился. Василий же напротив узрел в случившемся руку заморских врагов, ну или какое другое причинное место… Так и сказал: «англичанка гадит».

Единственным, кто за все время не проронил ни слова, был атаман. Пару раз он поднимался из-за стола, и принимался мерить шагами комнату. Подходил к окну, бросая задумчивые взгляды на сгустившиеся во дворе сумерки. И снова возвращался.

Росту атаман был обычного, телосложения среднего без перекатывающихся бурунами мышц. Косая сажень в плечах тоже отсутствовала, а вот подишь ты - внушал… Сияла вокруг него особая аура, присущая человеку властному. Посмотришь на такого и сразу становится ясно, кто здесь главный, а кто так - погулять вышел.

Я нутром чуял, что за стол меня посадили неспроста, имелась у Малаги задумка… Вот только бы понять какая. Убивать не станут – это точно, иначе какой резон кормить. Тогда что? Что может понадобиться от безродной шпаны, у которой из всех богатств – ветер в карманах.

Спустя полчаса казаки разошлись: Тимофей с шутками и прибаутками, Дыня - выпросив рюмочку на посошок, а Василий степенно – перекрестившись на образ Спасителя в углу и поблагодарив хозяйку за угощение.

Да, в доме имелась и женщина - незаметное существо, прислуживающее за столом. Я все пытался определить её возраст: двадцать лет, а может сорок. Виной всему был платок, столь плотно укутавший голову, что оставались видны лишь глаза и остро торчащий нос. Хозяйка убрала грязную посуду со стола и принесла чайник. Вслед за чашками на скатерти появилась вазочка яблочного варенья и корзинка, полная разноцветных конфет.

Дверь хлопнула, и мы остались вдвоем. Малага первым пригубил чаю, довольно причмокнув губами.

- Чувствуешь вкус - настоящий кубанский. Не та купеческая поделка, что с дорожной пылью мешают, в пакетики фасуют, да за копейку продают. Московские шаромыжники, чтоб им пусто было… Ты пей-пей, не тушуйся.

Легко сказать, не боись. Это он здесь главный, а я навроде пленника, ожидающего своей участи.

Чашка в руках заходила ходуном. Поначалу клацнул зубами о фарфоровый край и только потом сумел справиться, отхлебнув ароматную, пахнущую разноцветьем трав жидкость. Действительно вкусно.

Пока пытался совладать с нервами, Малага откинулся на спинку стула и с хитрым прищуром уставился на меня.

- Всё голову ломаешь, зачем тебя оставил? Почему конфеты отсыпал вместо плетей? Так?

Я поспешно кивнул.

- Это вопрос правильный. Ты на человека моего напал… Не важно плохой он или хороший - он мой! И если сегодня на случившееся закрою глаза, завтра вся шелупонь подзаборная задираться начнет, малажских казаков ни во что не ставить. Понимаешь, к чему я клоню? Территория, люди, золото – это расходный материал, который при должном умении легко возместить, а вот с авторитетом дела обстоят иначе. Стоит один раз дать повод и при каждом удобном случае тебя задирать начнут, а ну как еще слабина проявится… Нет, в нашем деле без уважения никак нельзя.

- И что со мною будет? – спросил я дрожащим от страха голосом. До того испугался, что плеснул чаем на стол. Тут же отставил чашку в сторону и принялся вытирать образовавшуюся лужицу рукавом.

- Выпороть бы тебя по-хорошему, только пользы от того не будет: ни моим казачкам, ни твоей заднице, - задумчиво произнес Малага. – Так где говоришь, живешь?

Ничего подобного я не говорил, поэтому сразу напрягся. Мысли бешенным вихрем закрутились в голове, пытаясь отыскать правильный вариант ответа. Назвать адрес пекарни было плохим решением. Тогда что остается?

Немного помявшись, я все же нашелся:

- На крыше.

- Меня не интересуют подробности, - атаман недовольно поморщился, - что за район?

- Ну так это… недалеко от центральной площади. В десяти минутах ходьбы от квартала Желтых Фонарей.

- Сермяжка?

- Можно и так сказать.

- Так можно или сказать?

Малага начал злиться, и я поспешил объясниться:

- Среди местных принято говорить «центровая», а «сермяжкой» нас обыкновенно чужаки кличут.

- Вроде меня?

- Вроде вас или городских богатеев.

Щека атамана дрогнула, словно в нервном тике. Ну все, сейчас точно прибьет. Я вжал голову в плечи, ожидая удара. Но щека атамана вновь дрогнула, за ней другая и Малага зашелся в каркающем смехе. Странно это было, потому как я ни разу не шутил.

- Ну ты даешь, парень. Ставить атамана малажского вровень с городскими мажорами? Всякое в жизни случалось, но такого....

Смех оборвался столь же неожиданно, как и начался.

- И часто в ваши края наведываются богатеи? – спросил он уже серьезно.

Пришлось рассказать про дорогие автомобили на улицах Сермяжки. Городские приезжали в трущобы не красотами любоваться. Подобного чуда у нас отродясь не водилось, зато была дурь, кокс, хмурый и прочие радости жизни. Наркотой барыжили в Фавелах, имеющих на то монопольное право. Бизнес хоть и процветал, однако имел ряд существенных недостатков, самым главным из которых были сами Фавелы - их не любили, их ненавидели, их боялись.

Восточная часть поселка больше напоминала цыганский табор, но не тот ухоженный и красивый из фильмов, а настоящий с грязный фасадом, завешанным цветастыми тряпками. Здесь говорили на горячительной смеси трех языков, называли первого встречного братом и тут же норовили забраться в карман. Тюфяков местные разводили по полной программе: обворовывая и норовя всучить совершенно ненужный товар. Случалось, что люди приезжали за фарами от старенького Студебекера, а уезжали с пузырьком чудодейственного лекарства. И даже в толк взять не могли, к чему им это и главное, когда успели купить? Бывало, что товар демонстрировали один, а упаковывали другой, производя подмену с ловкостью карточного шулера. А уж сколько карманных краж совершалось каждый день. Жандармерия отказывалась принимать заявления, на все жалобы отвечая одно: «а что же вы хотели, голубчик? Знали, куда ехали».

Фавелы заслужили свою дурную славу, оттого и редко принимали гостей. Городские норовили выбрать место потише, да понадежнее. Вот тут и всплывала серая зона, среди прочих известная как Сермяжная или Сермяжка. Она предлагала тот же перечень товаров, что и Фавелы, но без навязчивого испано-португальского колорита. Тут тебе и запчасти с угнанных авто, и контрафактная продукция всех видов, и наркота в изобилии… Только наивные полагали, что здесь не обсчитают, и не подсунут пакетик сушенного чертополоха вместо травки. Всякое случалось, но с размахом куда меньшим и сервисом, более привычным для русского человека.

Забавляли эксперты из числа городских, на полном серьезе рассуждающие о том, где качественнее дурь в Фавелах или Сермяжке, не понимая, что всей наркотой в трущобах заправляют одни люди, попросту сменившие вывеску и нанявшие барыг из числа славян. Говоря языком дельцов – открыли филиал, самый известный из которых находился у Южных ворот.

Еще одна точка была на рынке, прямо за прилавком, торгующим овощами. Другая в Корчажном переулке, недалеко от Гринькиного дома. Была и четвертая, в облезлом киоске с надписью «починка обуви». Но в начале осени что-то пошло не так и ларек спалили вместе с продавцом.

Атаман слушал меня не перебивая, а в самом конце спросил:

- Теперь понимаешь, что я от тебя хочу?

- До чего тут непонятного, - пробубнил я, – стукачом сделать хотите.

- Ты не прав… Мне нужен не стукач, а свои глаза и уши.

- Но это и есть стукачество.

Атаман повертел в руках пустую чашку, но чая наливать не стал. Вместо этого окинул меня долгим внимательным взглядом. Дед Пахом имел такое обыкновение, когда занимались грамотой. Но то дед Пахом, он малолетнего пацаненка наукам учил, а этот чего изобразить пытается?

- Знаешь, кто такой Одзаки? - спросил наконец Малага, отставив в сторону бесполезную чашку.

Я удивился подобному вопросу. Каждому мальчишке было известно, что Одзаки настоящий герой. Про него даже крутой боевик сняли - «Рассвет на Цусимой» называется, с Юзефом Савицким в главной роли. Я три раза ходил на него в кинотеатр, когда были живы старики. Деду Пахому, правда, не понравилось. Он долго плевался, а на вопрос что не так, ответил коротко: «чепуха». Меня же наоборот захватили многочисленные сцены погони, взрывы и эпичная драка в финале на самурайских мечах.