Принц из-за моря

— Настоятельница монастыря святой Радегунды? — словно невзначай спросил его патрикий.

— Не знаю я, какой там был монастырь, — пожал парень могучими плечами. — Это в Арелате было. Помню только, что тетка эта покойную королеву Фредегонду костерила почем зря. Прислужницей Сатаны ее называла и еще по-всякому. Это она нас морем отправила. Мы в Равенне сошли с корабля, потом двинулись через горы, а потом прибились к вендам и в лесах долго жили, пока дядька Витоальд не помер. Он на охоте сильно простудился, а как кровью харкать начал, договорился с ханом Онуром. Дядька золота ему дал, а тот меня назвал своим сыном от наложницы. У хана свои сыновья на войне погибли, а меня сыном ему за честь было назвать. Род мой великий, патрикий, не чета его роду. Дядька Витоальд тогда еще говорил, что хоть у диких авар, но я все равно королем стану.

— А можно задать нескромный вопрос, король? — спросил вдруг патрикий. — Я позабыл за давностью лет имя вашей почтенной матери. Кажется, ее звали Эрменберга?

— Какая еще, к демонам, Эрменберга? — изумился Добрята. — При чем тут эта испанская корова? Да отец с ней даже спать не стал! Подержал немного во дворце, приданое отнял и выгнал взашей. Так мне дядька Витоальд рассказывал. А вот мою мать он любил! Понял? Она ему четырех крепких сыновей родила. Минна ее звали. Она целыми ночами ревела, когда отец хотел взять за себя эту готскую суку! Та — королевская дочь, а моя мать — наложница простая. Обидно ей было! Бабка не разрешала отцу жен брать, все боялась, что они, как тетка Билихильда[13], ее слушаться не станут. Дура старая, все мало ей власти было! Я, если честно, дядюшку Хлотаря очень даже понимаю. Кому охота бабе подчиняться.

— Спасибо, король Хильдеберт, за то, что уделили мне время, — расплылся в улыбке патрикий. — Я счастлив был познакомиться с вами. Скажите, а не хотите ли вы вернуться домой?

— Куда-а??? В кочевье? — Добрята даже поперхнулся, залив темно-багровыми каплями вина дорогущий ковер. — Да ни за то! Мне и тут нравится. Тут такие бабы, просто ух! Хотя… Кому я это рассказываю! Тебе, патрикий, это точно без надобности.

— Нет, не в кочевье, король, — терпеливо сказал Александр, который слегка поморщился, видя урон, нанесенный бесценному ковру. — В столицу Бургундии, в Шалон–на-Соне. Ваш истинный дом там.

— Нашел дурака, — фыркнул Добрята, снова прикладываясь к кубку. — Да дядюшка Хлотарь меня на собственных кишках повесит. — Или как бабку, конями на куски порвет. Нет! Не поеду я туда, и не проси!

— А если у вас самого будет возможность повесить короля Хлотаря на собственных кишках? Тогда поедете? — сощурил глаза патрикий, а его лицо стало непривычно жестким, разом потеряв ту мерзкую слащавую улыбку, которая с самого начала разговора так бесила Добряту.

— Тогда я туда по морю пешком пойду! — кивнул Добрята. — Я ему всё припомню! И как он моих братьев зарезал. И то, что мать моя без следа сгинула. Так купцы мне сказали. И как я от страха трясся, когда зимой голодные волки нашу избу окружали и выли всю ночь. И как я потом жареную волчатину с толчеными желудями жрал. И то, что дядька Витоальд у меня на руках помер. Он простыл, когда в лютый мороз силки проверял. Заботился, чтобы я с голоду не подох. Я дядюшку казнить не буду, патрикий. Я у него каждый день по куску мяса отрезать стану. Сам, вот этим вот ножом! Отрежу кусок и прижгу каленым железом. Отрежу и прижгу… Он у меня год подыхать будет, старая сволочь! А потом выблядки его умрут, один за другим. Я долго их мучениям радоваться буду. Говори, патрикий, как мне в Галлию попасть?

— А как бы вы сами хотели туда попасть, король? — лукаво улыбнулся патрикий. — Представьте, что вы можете все. Что вы сделаете?

— Возьму четыре тысячи всадников и разорю половину Австразии, — не задумываясь, ответил Добрята. — А потом куплю за добычу бургундскую знать и заберу то, что мне принадлежит по праву. Братец Дагоберт, как я от купцов слышал, только бабами и охотой интересуется. Все скучает, зажравшийся кусок дерьма. Ну, так я его развлеку. Эх! Жаль только, денег у меня нет на такой поход.

Молодой варвар ушел, а протоасикрит обдумывал этот разговор, вспоминая каждую деталь, каждую мелочь. Да, парень неотесанный мужлан, как и все германцы. Да, он показался поначалу самозванцем, который хотел бы прожить до конца жизни на деньги императорской казны, но он им не был. В этом патрикий был совершенно уверен, и с каждой минутой эта уверенность крепла. Ну, откуда, скажите на милость, паренек из аварского кочевья мог знать, что Эрменберга уехала к отцу девственной. О таких вещах не судачат на всех углах. А если и судачат, то не через пятнадцать лет, и не в аварской юрте. Откуда он мог знать имя наложницы Теодориха? Ведь его с огромным трудом нашли в старых архивах. Парень не знал некоторых деталей, так он был тогда очень мал и не мог их знать. Он выглядит довольно молодо, но его точный возраст никто не знал. Он был то ли вторым, то ли третьим сыном Теодориха, и никому не было никакого дела до даты его рождения. Все похоже на то, что этот громила с тяжелым взглядом убийцы и есть пропавший король. И если у патрикия еще оставались какие-то сомнения, то после последнего вопроса они исчезли совершенно. Ну, какой, скажите на милость, самозванец по доброй воле поедет в Галлию, на верную смерть? Все они хотят сидеть в Константинополе, получая пенсию от щедрот императора, и рассказывая, как сильно они мечтают попасть на родину. Этот парень не таков. Его гнусная семейка, захватившая имперскую провинцию полторы сотни лет назад, порождала только таких королей, как он сам. Неотесанных, воинственных и свирепых, словно дикие звери. И спаси господи бессмертную душу юного короля Хильдеберта, если он попадет живым в руки своего далекого дяди. Тогда он позавидует своим покойным братьям.

Да, это дело могло выгореть. И в нем не будет участвовать надоедливый, словно муха, доместик Стефан. Он и так обласкан императрицей, хватит с него. Патрикий позвонил в колокольчик, а когда в дверь с самым почтительным видом зашел слуга, приказал:

— Готовьте корабль, завтра я отплываю в Трапезунд.