Хитрая затея

Глава 1. Самомнение

Чего здешней Москве, на мой взгляд, остро не хватает, так это величественного здания университета. Нет, я понимаю, конечно, что с местными строительными технологиями тот небоскрёб, что я помню из прошлой своей жизни, не построить, но нечто подобное университету в Мюнхене могли бы и отгрохать — чай, казна бы не обеднела, а поднятию престижа науки и образования очень бы даже поспособствовало. Но увы, чего нет, того нет… Университет у нас занимает несколько довольно небольших зданий, вдобавок ещё разбросанных по всей Москве, что и никакой красоты с солидностью не обеспечивает, и кучу неудобств создаёт. Нехорошо это, очень нехорошо, но делать нечего, придётся пока пользоваться тем, что есть.

Нужное мне университетское здание располагалось на Никольской. Прогулявшись по его коридорам, заглянув в несколько кабинетов и оставив дьякам в общей сложности рубль денег, я выяснил, что соискателю учёной степени доктора наук даётся не менее года и не более пяти лет на написание диссертации, что подать прошение на соискание можно лишь с дозволения одного из действительных профессоров университета, и что мне лучше всего обратиться для этого к господину профессору Маевскому Михаилу Адриановичу, но, вот же незадача, сегодня никак не выйдет, день у господина профессора уже расписан… Серебряного полтинника оказалось достаточно, чтобы дьяк со всем старанием записал меня на завтра, да ещё и запись в соответствующей книге тут же мне и продемонстрировал, всё, мол, без обмана. Было, правда, поначалу ощущение, что я несколько переплатил и мог бы ограничиться двугривенным, но по здравом размышлении я решил, что оно того стоит. Во-первых, дьяк изрядно польстил моему самолюбию, подтвердив моё же собственное решение пойти именно к Маевскому, каковое я принял, изучив сведения о профессуре Московского университета, собранные с помощью дяди Андрея, во-вторых, так оно выходило с гарантией. Даже время для приёма у профессора дьяк подобрал наиболее для меня удобное. Вот в это самое время и явился я к профессору Маевскому на следующий день.

С должным вниманием и почтением рассмотрев автографы великого Левенгаупта на моих дипломах, профессор Маевский осторожно поинтересовался, почему я не пожелал внести свой вклад в науку раньше.

— Откровенно говоря, не до того было, — я скосил глаза на свои ордена, показывая, что занимался несколько более важными делами. — Теперь же хочу одновременно провести серьёзную работу и увязать её с написанием диссертации. Объединить, знаете ли, теорию с практикой.

Господин профессор посмотрел на меня со смесью интереса и недоверия. Оно и понятно — является, понимаете, некий молодой человек, имя которого в науке никому, в том числе самому профессору, неизвестно, и с ходу высказывает желание написать диссертацию, да ещё и объединив теорию с практикой. Вот ведь замахнулся! Нет, человек, пусть и недопустимо молод, однако же не пустой, судя по орденам, да и дипломы сразу по двум разным дисциплинам подписаны самим Левенгауптом, но… Орден Святого Георгия дают за военные подвиги, не иначе, этот Левской отличился в войне со шведами, однако же какое отношение имеют эти его подвиги к науке? В общем, мысли профессора можно было читать, как раскрытую книгу, чем я беззастенчиво и занимался. Однако же человека, умудрённого опытом обучения таких балбесов, как господа студенты, выбить из колеи даже моим самомнением непросто, вот и профессор Маевский почти сразу принялся возвращать себе ведущую роль в нашей беседе.

— И какую же, прошу прощения, серьёзную работу вы собираетесь провести? — от ехидства в голосе господин профессор, надо отдать ему должное, смог воздержался.

— Создать и отработать методику обучения артефакторов, сочетающую в себе приобретение и закрепление уверенных навыков практической работы с осмысленным пониманием теоретических основ артефактуры, — скромно и деловито ответил я.

М-да, что уж там ожидал услышать от меня господин профессор, я, боюсь, так никогда и не узнаю, но уж точно не такое. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы просто снова сфокусировать на мне взгляд. Взгляд его, кстати сказать, приобрёл хорошо различимую заинтересованность. Впрочем, профессор Маевский незамедлительно проявил свойственный настоящим учёным скептицизм.

— Прошу простить… — профессор сверился с записью в настольном календаре, — …Алексей Филиппович, а приходилось ли вам когда-либо заниматься обучением артефакторов?

— Я обучаю артефакторов на заводе оружейного паевого товарищества боярина Левского и сыновей, — тут я позволил себе лёгкую улыбку. — Ранее по приказу его высокопревосходительства князя Романова обучал артефакторов, инкантировавших ружья в Усть-Невском.

— Обучали артефакторов в Усть-Невском? — оживился профессор. — Но там же есть Дикушкин!

— Да, как раз с Иваном Матвеевичем мы вместе и работали, — я постарался сказать это как можно проще. Ну работали, да, было, знаете ли, дело, и чего тут такого?

— То есть вы помогали Дикушкину? — кажется, в глазах профессора Маевского я заметно подрос.

— Нет, мы именно вместе работали, — я снова добавил в голос скромной деловитости. — Замысел, не стану скрывать, был мой, но Иван Матвеевич со своим огромным опытом оказал мне поистине неоценимую помощь в его осуществлении.

— Э… кхм… — профессор несколько нервозно откашлялся, — а как, позвольте поинтересоваться, вам такое удалось? Господин Дикушкин, как бы это точнее сказать, без особой охоты участвует в работах, которые сам он не возглавляет…

— Не скажу, что я сразу заинтересовал Ивана Матвеевича, — тут уже выданная мною улыбка претендовала на некую многозначительность, — но всё-таки сумел. Хотя, — для пущей доверительности я наклонился к профессору и понизил голос, — я не посмею в этих стенах и в вашем присутствии повторить слова, кои мы с Иваном Матвеевичем наговорили друг другу, прежде чем пришли к согласию…

Похоже, если и не согласие, то определённое взаимопонимание наладилось у меня и с профессором Маевским — уж больно выразительно он усмехнулся. Я, конечно, ни минуты не сомневался, что слова мои профессор проверит и справки обо мне у Дикушкина наведёт, но тут бояться мне было решительно нечего. Пусть наводит.

— А могу ли я, Алексей Филиппович, узнать, что представлял собой ваш замысел, раз Иван Матвеевич посчитал для себя возможным присоединиться к его воплощению даже после столь острой, хм, дискуссии? — вкрадчиво поинтересовался Маевский.

— Конечно, Михаил Адрианович, — я показал самое искреннее желание удовлетворить интерес собеседника. — Я предложил разделить работу между несколькими исполнителями с разными разрядами одарённости, чтобы каждый делал то, что ему по силам, но не сам по себе, а в составе артели, где все делают общее дело.

— Вот как? — удивился Маевский. — Необычное решение, прямо скажу, необычное… — тут он на некоторое время выпал из беседы. — И каким оказался результат?

— Всё сделали, военным понравилось, — лаконично ответил я.

— И обучать артефакторов вы собираетесь именно по такой методике? — проявил профессор присущую высокоучёным мужам проницательность.

— Не совсем, — я предварил ответ доброй улыбкой. — Там перед нами стояла определённая задача и все наши с Иваном Матвеевичем действия были направлены на её решение. Теперь же я собираюсь проводить обучение с таким расчётом, чтобы артефактор, добросовестно его прошедший, мог как самостоятельно работать на уровне своего разряда, так и успешно взаимодействовать с артефакторами иных разрядов, не важно, выше или ниже его собственного.

— Но разве артефакторов не обучают непосредственно на заводах и фабриках? — м-да, похоже я имею сомнительное удовольствие наблюдать классический пример отрыва академической науки от реалий практической работы…

— Их там учат выполнять строго определённые действия на своём рабочем месте, — пояснил я. — После обучения же по моей методике артефактор сможет работать где угодно, и работать лучше любого из тех, кого учат на местах.

— Однако же, артефакторике обучают в университете, — напомнил профессор Маевский.

— Обучают, — охотно согласился я. — Но уровень этого обучения чрезмерно высок для обычных работников-артефакторов. С университетским образованием артефактор может успешно налаживать работу с артефактами и возглавлять её, я же берусь учить именно работников. Работников, прошу заметить, намного более умелых и понимающих, чем это имеет место сейчас.

— Что же, Алексей Филиппович, — профессор потихоньку начал подводить нашу беседу к завершению, — рад знакомству. Я жду ваше прошение с пояснительной запиской, где вам надлежит в общих чертах изложить ваш замысел относительно диссертации, как и касательно предлагаемой вами методики обучения. Торопиться с этим не следует, но и сильно затягивать не рекомендую. Вы можете отправить прошение и записку почтой, либо подать мне собственнолично. Должен признаться, вы сумели меня заинтересовать, — он встал и протянул руку.

Из университета я уходил в самом прекрасном расположении духа. Наживку мою профессор Маевский заглотил, и теперь с крючка не сорвётся, так что диссертация моя, пусть я за неё ещё не садился, уже получила полезного сторонника. Опять же, проявив этакое самомнение, я наглядно показал Михаилу Адриановичу, что при всём моём к нему уважении он нужен мне именно как сторонник, без попыток взять надо мной не то что руководство, а хотя бы и просто шефство. И, если я хоть что-то понимаю, господин профессор эту мою заявку принял.

Зачем, спросите, вообще понадобилась мне эта самая диссертация? Ну как зачем… Став доктором артефакторики, я буду иметь право получить звание профессора, и пусть преподавать в университете я не собираюсь, лишним для моих планов оно в любом случае не станет. Кроме того, мне в скором времени кое-что от Московского университета потребуется, а получить что-то от университетского начальства учёному доктору намного легче, чем простому боярину. Ну да, такому вот простому-простому, проще аж некуда…

— У нас посетитель, — Варя дожидалась меня в маленькой приёмной. Дожидалась не одна, а в обществе господина, чью сословную принадлежность я сразу определить не смог. Но стоило визитёру представиться Иннокентием Антоновичем Смолиным, как я сообразил, что передо мной лицо свободных занятий. В самом деле, по одежде этого крупного и, как сказали бы в бывшем моём мире, представительного мужчину лет тридцати пяти можно было бы принять и за дворянина, и за успевшего освоить хорошие манеры купца, но скорость, с которой он поднялся с кресла, показывала, что человек явился ко мне просителем. Конечно, проситель может принадлежать к любому сословию, но благородные господа, как и купцы, выказывают почтение и желание нечто просить иначе, а будь он мещанином, назвался бы не Антоновичем, а Антоновым. Так что только лицо свободных занятий и никак иначе.

— Слушаю вас, Иннокентий Антонович, — сказал я, устроившись в кресле. И что, интересно, этому Смолину нужно? И с чего бы это Варенька не оставила его дожидаться меня в одиночестве?