Позывной «Курсант»

В общем, от этого тихони я узнал, что находимся мы…В 1938 году!

— Извини…можно ещё раз?

— Сейчас 1938, октябрь. — Повторил Степан свою нелепую фразу. Оказывается, так его звали. Стёпа.

И я бы даже посмеялся. Только ни черта не смешно. Пацан говорил уверенно. Я прекрасно видел по его поведению, он не шутит. Это не прикол такой. Он верит в информацию, которую сейчас доносит мне.

— Ну, да…– Я уставился в одну точку, переваривая услышанное.

Можно предположить, что меня каким-то образом поместили в психушку, а этот Степа — обычный сумасшедший. Поэтому несет полный бред. Мало ли, в жизни бывает всякое. Но…Тело. Тело всю ситуацию ставит с ног на голову. Конкретно тот факт, что оно не мое.

— А это…– Я мотнул головой, намекая на окружающую действительность. На комнату, подростков и все остальное.

— Что это? — Не понял моего вопроса пацан.

— Ну, находимся мы где вообще?

Лицо Степана вытянулось еще сильнее. Он явно начал переживать за свою сохранность, а точнее за целостность щек. Решил, наверное, у меня приближается очередной приступ неадекватности, раз я не соображаю, где нахожусь.

— Так детский дом это…Ты чего, Алеша? Живешь тут последние девять лет. И я тоже. Нас в один год привезли. Только тебя, по-моему, из колонии этого… Макаренко! Да. А я сразу сюда попал.

— Кто? Я? Ааа…ну, да…– Сначала хотел возмутиться, мол, какие, блин, девять лет. Но потом вспомнил, речь не совсем обо мне.

— Ладно…пойду…А то скоро жрать позовут…– Степан бочком попятился от меня в сторону своей постели.

Видимо, мысль о внезапном сумасшествии товарища не оставляла его в покое.

Я молча заправил «кровать», а потом, под шумок, пока пацаны начали бурно спорить и на меня внимания не обращали, выскользнул из комнаты.

Мне нужно было зеркало. Любое. Хоть самое маленькое. Имелось огромное желание рассмотреть себя. Непосредственно — физиономию. Дабы наверняка убедиться, что-то пошло в моей жизни не так. Это, конечно, уже несомненно, но я должен все-таки увидеть своими глазами.

Оказалось, далеко ходить не надо.

Зеркало, конечно, не обнаружилось, но зато в широком коридоре, ведущем к другой комнате, стоял здоровый монстрообразный шкаф. Что-то подобное я когда-то видел в областной библиотеке. Внизу — три ящика, выше ящиков — полки за стеклянными дверцами. Помнится, в библиотеке в такой же мебельной приблуде стояли журналы с разными учеными и писателями на обложках.

Здесь же — ни писателей, ни журналов. Этот деревянный пенсионер должен был давно оказаться на мусорке. Одна ножка отсутствовала, вторая обмотана тряпкой. Шкаф продолжал держать равновесие только за счет здоровенного камня, подложенного под угол.

Если внутри когда-то и хранилось что-то полезное, то это явно было давно и неправда. Все мало-мальски ценные вещи уже нашли новые места и теперь на полках наблюдались только пыль и трупики мух, разбивших свои головы о чудом сохранившееся стекло.

Я подошел ближе и уставился на свое мутное отражение.

Среднего роста нескладный, чересчур худой. С первого взгляда — хрен поймешь, сколько лет. Точно не старше семнадцати, иначе меня бы в детском доме никто не держал. А так…Вид изнеможденный. Хотя, если каждый день в 5:30 вставать и спать на зассаных тряпках, ничего удивительного.

Ребра выпирают. Невооруженным взглядом видно.

Но помимо всего этого, имелся один странный факт…Отчего-то незнакомое лицо в отражении казалось мне смутно знакомым. Вот такой каламбур получается. И по смыслу, и по форме.

— Кто ж ты такой…– Пробормотал я себе под нос, вглядываясь в подростка, которого показывало мутное, грязное стекло.

Очень любопытное ощущение. Будто сто раз видел его, но при этом, хоть убейся, не могу сообразить, где и когда.

— Хрень какая-то…– Сделал я вывод, а потом направился обратно в спальню. Стоять посреди коридора в одних трусах — радости мало.

Это был мой первый день в детском доме. Первый день удивительного перемещения в 1938 год. С того момента до «сейчас», когда директор сиротского приюта разыскал мое укрытие, прошла неделя. Каждую минуту я думал только об одном — как отсюда выбраться. Не в плане места. Вот это — точно лишнее. Здесь, в детдоме, я хотя бы тупо имею возможность худо-бедно пожрать и поспать. Да и куда идти, так-то? Нет. Выбраться из 1938 года обратно в свой 2023.

Уже не парюсь даже, возможно ли такое или не возможно. Хрен с ним. В любом случае я — здесь, значит, точно возможно. Как? Не хочу ломать голову. А должен быть совсем в другом месте. Совсем в другом времени.

— Реутов, ты не первый раз за последнюю неделю сбегаешь с работы. Сначала прятался в комнатах, теперь, значит, решил воспользоваться хозяйственной территорией. — Директор с осуждением причмокнул губами и покачал головой.

Я молча смотрел в другую сторону. Говорить не было желания. У него ночью чуть воспитанника не угандошили, а он за работу переживает. Какие странные приоритеты.

Кстати, подсознательно ждал нападения. Интуиция подсказывала, драку, произошедшую в первую ночь, мои «товарищи» не забудут. Вернее, даже не драку. Сам факт того, что я взбрыкнул. Воспитатель, который нас растащил, упомянул давнишний факт схожей ситуации. Я потом у того же Степана уточнил, о чем шла речь.

— Ты очень странный… — Ответил Стёпа после почти двух минут молчания. Смотрел он на меня с его бо́льшим опасением.

— Слушай, просто скажи. Что случилось девять лет назад? — Я и без того был на взводе, а пацан бесил меня своей бестолковостью.

— Ну… Ты тогда отказался следовать правилам поведения. У нас главный был среди парней. Васька Косой. Он потребовал, чтоб ты, как все, воровал у деревенских жратву и приносил. А ты вдруг на дыбы встал. Сказал, мол, воровать не будешь. Это противоречит твоим принципам. Хотя Ваську все боялись. Он хотел тебя проучить. И вышла тоже драка. Но ты… В общем… Гвоздём ему руку проткнул. Хрен его знает, откуда он у тебя взялся. Здоровый такой, ржавый. И пообещал в следующий раз ему глаз выколоть этим гвоздём. Хотя сам еле жив остался. Тебя метелили четверо. В общем, Васька отступился со своими правилами. Решил, что ты этот… Сумасшедший. Так тебя и звали все. Юродивый. А потом в учебе попёр.

— Кто? Васька? — Уточнил я, немного теряя логическую нить рассказа Степана. При чем тут учеба?

— Да какой Васька⁈ Ты! Директор сельской школы с тебя кипятком ссытся. Говорит, как такое может быть? Беспризорник, шпана, а соображаешь похлеще этого… — Стёпа пожевал губами, вспоминая имя. — Менделеева! Вот. Да, он так и говорил. Ну и все… Тебя так-то не особо за своего принимали, а тут вообще. Кто ж из нормальных людей будет на уроках жопу рвать? Западло это. Да еще и ходишь сам по себе. Все время один. В башке что-то там гоняешь. Принципы эти дурацкие… Не врешь, не воруешь, весь такой правильный…

Вот так я узнал о дополнительном бонусе. То есть, не только 1938 год, не только детский дом, но еще и репутация задрота, которого не любят все остальные. И вдруг этот задрот в ночи обложил матом своих более крутых «товарищей», а потом еще в драку кинулся. Один против всех. Ясное дело, мне такое с рук не спустят. Поэтому, конечно, ждал. Если бы не дурацкий сон, был бы готов. Хрен бы у них вышло с подушкой.

— Ясно…очередной внезапный бунт… — Протянул директор и снова покачал головой. — Ладно, идём. Я искал тебя целенаправленно. С тобой хотят побеседовать.

Он поманил меня рукой, а затем, развернувшись, направился к жилому зданию детдома.

Я бы с огромным удовольствием послал его на хрен. Но тон, которым было сказано, что со мной хотят поговорить…Голос директора звучал очень напряжённо. Даже, пожалуй, в нем присутствовал страх. Поэтому пришлось подняться с бревна, на котором я сидел, и топать следом.

Глава 3
В которой я сильно напрягаюсь, но от этого не становится лучше

— Реутов Алексей Иванович…Год рождения — 1921-й… Место рождения неизвестно…Та-а-ак…Это неважно, это потом… Нареканий по дисциплине не имеется. Отличные успехи в учебе. М-м-м-м…Прямо таки отличные… Интересно, конечно… Характер замкнутый, скрытный. Родители отсутствуют по причине…

Мужик в строгом костюме осекся, прервав свой затянувшийся монолог, затем уставился на меня задумчивым взглядом. До этого момента он вообще рассматривал что-то за окном, хотя там точно ни хрена интересного не имелось. Серая, унылая картина детдомовского двора. А я в течение некоторого времени наблюдал его спину. Теперь же он соизволил повернуться лицом.

От всего происходящего, на мой взгляд, сильно попахивало МХАТом. Хотя, конечно, если учесть, что это рассчитано на семнадцатилетнего парня, может, и не так уж глупо смотрится подобное поведение. Пацан мог бы повестись.

Я в ответ тоже уставился на мужика и тоже задумчиво, исключительно для поддержания общей атмосферы, царившей в кабинете директора. Типа, выдерживаем театральную паузу.

Хотя при этом, лицо старался «делать» соответствующее возрасту, месту, да и всей ситуации в целом. А ситуация явно не из рядовых. Я сейчас даже не о своем существовании в 1938 году. Тут все ясно. Куда уж страннее…

Я конкретно об этом человеке, который на протяжении последних десяти минут по памяти зачитывал вслух биографию Реутова Алексея Ивановича. Причём делал это с интонационными многоточиями и выразительными акцентами. То есть, подготовился мужик основательно, изучил личное дело. Так выходит. На хрена?

Как оказалось, в кабинете директора меня действительно ждали. Конечно, не совсем меня, а этого пацана, коим я на данный момент являюсь. Однако, непроизвольно в моей голове все происходящее уже воспринималось реальным. Я начал полностью ассоциировать себя с Алешей, в чьём теле проснулся семь дней назад. Алеша… Даже имя какое-то дебильное.

— В общем, нет родителей… — Продолжил незнакомец.

Представляться он, кстати, не торопился. А я не торопился лезть с расспросами. Глядишь, сейчас быстренько закончим этот цирк, мужик скажет, в чем дело, и разойдёмся миром.

— Где они, что с ними случилось и кем являлись неизвестно. Если верить сведениям из твоих документов, воспоминания отсутствуют. То бишь, будучи ребенком, ты рассказать ничего не смог. Прискорбно, но факт…– Туманно закончил свою мысль незнакомец и с очень неуместным сожалением покачал головой.

Да ну конечно! Руку могу дать на отсечение, ни черта ему не жаль. Разыгрывает передо мной какой-то дурацкий спектакль. Правда, пока что я абсолютно не могу понять смысл этого спектакля. Цель! Ибо у каждого нормального человека любой поступок, любое действие, ведет к чему-то. Если этот человек, конечно, не шизофреник. Однако с мужиком, который расхаживал передо мной по кабинету туда-сюда, заложив руки за спину, ситуация пока оставалось непонятной. Представить не могу, на кой черт ему понадобился пацан из детдома.

Тем более, мужик этот…Совсем непростой, вот так скажу. Его тёмно-серый костюм и шляпа такого же цвета, туфли, начищенные до блеска, гладко выбритое лицо и запах одеколона, вообще ни разу не ввели меня в заблуждение. Товарищ связан либо с органами, либо с военными, хоть одет «по гражданке». Это, наверное, у них с годами вырабатывается. Специфическое поведение и особая манера говорить.