Б.Б. и др.

По самой установке, в профессиональном плане они тоже были люди из свойств, из свойств тех, о ком они писали и делали доклады, так что Б.Б. пришелся очень даже в масть. Не упустим к тому же из виду, что если запрет на вкус и различение этических и прочих позиций еще как-то оговаривался, то запрет на эмоции стоял за скобками, и тут оказаться «холодным, почти ледяным» было — Харджиев знал, что говорил! пользительнейшим качеством. И все-таки в первый ряд Б.Б. так никогда и не попал. Когда действуешь, соразмеряя проявление какого-то собственного свойства с проявлением его у других людей, то есть так или иначе его ограничивая по их меркам, то группа свойств центростремительных, замыкающихся на тебе самом, таких как самолюбие или самоотверженность, естественно выпадает из регулирования, и самоограничение — первое из них. Достоевский, испанские трубадуры, обэриуты, турецкий язык. Да еще и Ахматова, потому что не упускать же Ахматову, если видел ее лично. Да так ли сяк ли и то, что вот-вот будет называться «ленинградская что-то» «сироты», «купол», «аввакумовцы» — то есть каких-нибудь Димы, Жени, Оси и Толи поэзия. И все это через семиотическую призму и в структуралистской обертке, обращение с которыми тоже надо освоить, мозги и время потратить… Пространство культурное было покрыто максимальное, окраины уже начинали выходить из-под контроля, а значит, и оттягивали сосредоточенность и силы от метрополии.

Впрочем, что центр, а что периферия, он и сам не мог бы сказать. Повод, почему сейчас выбрана именно эта тема, как правило, включал в себя необязательное понуждение извне. Даг Хаммаршельд, генеральный секретарь ООН, а в «гражданской», так сказать, жизни — выдающийся лингвист, упомянул в одном из интервью, которых у него, наверное, брали десятки, но до России дошло почему-то это, урезанное до полстолбца в «Литгазете», что он только что написал статью «Мандельштам и Шекспир». Б.Б. позвонил с этим Харджиеву. Тот сказал, что у Надежды Яковлевны он видел оксфордский однотомник Шекспира, с пометами на полях, про которые она говорит, что это «Осины». Харджиев в то время был с ней еще в самых милых отношениях, и Б.Б. насел на него, чтобы он взял книгу, ни словом не упомянув о Б.Б., а как бы для себя. Одновременно он насел и на бельгийского филолога, который в это время приехал в Ленинград с группой ошалелых от благополучия и страха перед нашими ракетами борцов за мир, о чем с соответствующим пафосом сообщили газеты. Б.Б. вызвонил его еще раньше, на всякий случай, а тут случай и подвернулся. Б.Б. убедил его, что Хаммаршельду в высшей степени необходимы здешние архивные материалы, и взял с бельгийца слово, что он отправит тому телеграмму: «Прошу задержать публикацию статьи Мандельштаме зпт прислать текст тчк уникальную находку отправляю течение недели бб».

Ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне мар-ширт, Харджиев забирает оксфордского Шекспира, проводник «Красной стрелы» заезжает к Харджиеву и привозит книгу в Ленинград, Хаммаршельд приостанавливает публикацию статьи в Мутоне и высылает статью Б. Б. Тот новой телеграммой благодарит, но с отправкой «уникальной находки» уже не торопится, поскольку «теперь это стало не так актуально». Он выбирает из книги все пометы, довольно рутинно их комментирует и вставляет в разные места хаммар-шельдовской статьи по методу «эти наши (то есть уже наши с Дагом) тезисы подтверждаются и тем, что Мандельштам подчеркнул в “Тимоне Афинском” такое-то место». К первой такой вставке он делает, правда, сноску, мелким шрифтом: дескать, принадлежность помет Мандельштаму весьма, весьма вероятна, но не доказана окончательно. Новый, скомбинированный текст перепечатывается на пишущей машинке с двумя клавиатурами, латинской и русской, а также и под двумя теперь фамилиями, и переправляется Дагу — что значит, что к хороводу под флейту Б.Б. уже танцующих присоединились еще знаменитая Зинаида Викентьевна, у которой у одной в Ленинграде была такая машинка и заказы расписаны на полгода вперед, и еще американский дипломат, «пожелавший остаться неизвестным», ибо пересылки этакого рода считались «несанкционированными» и беспощадно карались властью.

Нет на свете и не может быть такой научной и ненаучной статьи, которая соответствовала бы масштабу проделанной Б.Б. работы. Да плевать, в конце концов, толково он что-то там прокомментировал или нет, прибавил что-нибудь к соображениям Хаммаршельда или, наоборот, уплощил их, и даже мандельштамовские то были пометы или какой-нибудь бедной английской гувернантки вроде обучавшей юного Б.Б., — если буквально из ничего он создал такое всё. Хаммаршельд, который улаживал тогда очередной палестинский конфликт, находит время поблагодарить. От Б.Б. следует указание как можно скорее отдать статью в «Russian Literature». Генеральный секретарь повинуется, но тут неопознанная зенитная установка сбивает его самолет, и статья появляется в ближайшем номере журнала с траурной рамкой вокруг его фамилии — и с коротким послесловием Б.Б., скорбящего о потере близкого друга и сотрудника… С такими причудливыми выводами из научно-исследовательской деятельности в первый ряд научно-исследователей не выходят. Не говоря о том, что научно-исследователи, да и никто из состоящих в какой-нибудь корпорации, такого не прощают.