Тени незабытых предков

Короче, Охлопков усадил меня в зрительном зале и зорко следил, чтобы никуда не отлучалась. И пока шла репетиция, поймала себя на том, что смотрю на сцену и прикидываю: нет, это надо не так, я бы это не так сделала… Хотя, конечно же, Бабанова играла великолепно. Но меня уже понесло, у меня уже случилось свое видение рисунка роли и мне уже очень хотелось сыграть Любку Шевцову. Очень. Не выдерживала, выскальзывала в фойе порепетировать с самой собой. Охлопков выбегал и за шиворот втаскивал обратно…

На премьеру «Молодой гвардии» были приглашены все члены Политбюро. Утром в день спектакля труппа собралась на прогон. Мариванна позвонила Охлопкову: у нее пропал голос… Охлопков: «Все, кроме Карповой и актеров, занятых в сценах с Любкой, до вечера свободны!»

Я: «А-а-х-х!..»

Он репетировал со мной с полудня до шести вечера. И репетировал по системе Станиславского. Но, Ирочка, – не просто по «Системе», виртуозно сочетал ее с приемами Мейерхольда, смешивал уникальный коктейль и получал блистательный результат.

А еще деталь, я потом об этом вспомнила: накануне премьеры шла из театра домой, я жила на Якиманке, и почему-то вслух разучивала песенку, которую пела в спектакле героиня Бабановой.

Словом, роль Любки я сыграла. А меня взяли и… представили к награде – Сталинской премии первой степени. Такая медаль была, золотая. Оказалось, сверху в театр спустили распоряжение: «Там у вас э-э-э… молодая актриса, как ее? Карпова? Она, Карпова, и должна стать лауреатом…»

Наутро после спектакля позвонил завтруппой и заверещал:

– Таня, ты и завтра играешь Любку! Тебя будут «смотреть». И – тебе «светит» премия!..

Я пришла в ужас:

– Меня уже смотрели! А второй спектакль играет Бабанова…

Спектакль сыграть пришлось мне, и премию получила тоже я.

Думала, от горя умру! Ведь репетировала Мария Ивановна Бабанова, мой педагог, мое божество! И вдруг такую ей подлянку подкладываю! За что? За что? Это был кошмар…

– Вы не получили никакого удовлетворения от своей игры?

– Я не получила никакого удовлетворения! Я была очень-очень огорчена. А Вы представляете, каково было Мариванне: эта, извините за выражение, говнюха несчастная, ее ученица, получила премию… Репетировала она, а награду вручили мне!

– Она очень переживала?

– Конечно, переживала. Потом, где-то на десятом спектакле все-таки сыграла сама. Всего пару раз. И ушла. Совсем из этого спектакля ушла. Но в других играла еще долго.

– Она ушла из-за этой истории?

– Нет, хочу верить, что не из-за этого, да и попытка ухода из театра случилась где-то восемь лет спустя. Там просто много всего намешано. А меня в спектакле она посмотрела, и она поняла.

– Что поняла?

– Поняла: мне и играть-то не нужно. Я была такая…

– Какая такая?

– Я была Любка. Я дышала, как Любка. Я была – девчонка из Харькова!

– А Бабанова? Хотите сказать, что Мария Ивановна…

– Она… – Татьяна Михайловна мнется, смотрит на меня нерешительно и вдруг бросается в кощунство, как в омут, – Она… была в этой роли белой вороной. Если Вам понятно, что я сейчас пытаюсь объяснить, – роль была для нее «бытовая», что ли…

– Приземленная? Хотите сказать, Бабанова была над-мирная?

– Да, над-мирная. И Бабанова поняла… – (Смотрит мне в глаза и чеканит. – И.Т.) – ЧТО-ЕЙ-ЭТО-ВСЕ-НЕ-НА-ДО!

Нет, зла Мариванна не помнила, даже хвалила потом за какие-то спектакли, за какие-то роли.

– То, что ей пришлось принять решение уйти из театра, еще одна трагедия после истории с Театром Мейерхольда?

– Конечно. Если меня, бывало, звали на работу в какой-то другой театр, я сразу отрезала: «Здесь родилась, здесь и умру». У Мариванны остаться в Театре Маяковского не получалось совсем по иной причине нежели та, что была в Театре Мейерхольда.

– У Мейерхольда причина ее ухода звалась Зинаидой Райх. А в письме к Борису Львову-Анохину Бабанова написала: «Жизнь моя загублена наполовину Мейерхольдом, наполовину Охлопковым – и она прошла».

– Знаете, в чем здесь дело? Решение расстаться с Театром Маяковского Бабанова принимала сама. А Мейерхольд и его театр были «чересчур ее жизнь, из которой безжалостно выкинули». Ушла она не по собственной воле… Вы правы, по воле Райх.

Представьте: Мария Бабанова и Зинаида Райх выходят на сцену, они – рядом: ведущая актриса и любимая актриса режиссера. Мейерхольд жену любил. Безумно любил. А Бабанова, видимо, раздражала… Потому что в профессии превосходила любимую женщину многократно. Все остальное – за занавесом. И Мейерхольд предложил Бабановой уйти… Говорят, по требованию Райх.

– Да… человеческое не чуждо было даже Мейерхольду…

– Почему «даже»? Райх он обожествлял, готов был все для нее сделать. А Бабанова… Великий режиссер был умнейшим человеком, он понял: с Бабановой не справиться, никто ее не затмит, никто не закроет. Как только выпускает на сцену, там – только она, Бабанова, ни декорации, ни мизансцены уже не имеют значения. А ему нужно было, чтобы значение имела Райх.

Скажу откровенно: моя тоска по Бабановой сидит во мне глубоко-глубоко. Я как та собака на цепи лаю, не дай бог, кто-то скажет не то, не так о Мариванне.

– Как-то сурово Вы обошлись с классиком. Тоже ведь по первости чуть было не попали в его театр.

– Я тогда только приехала из Харькова в Москву, вернее, мы с подругой Зинкой (актриса Зинаида Либерчук. – И.Т.) практически сбежали оттуда. Поначалу, действительно, оказались на прослушивании в Театре Мейерхольда. Меня взяли. Спрашиваю: «А Зинку?» – «А Зинку – нет». Мы с ней решили пробоваться дальше. В Вахтанговском, во МХАТе. В результате, стали вольнослушательницами МХАТ-2. Когда же его закрыли, посчастливилось поступить на курс к Бабановой в театральное училище при Московском театре Революции.

– Потом он стал именоваться Театром Маяковского…

– Да, с 1954 года, по-моему. Но, когда я стала актрисой этого театра, название было еще прежнее.

…Возвращаясь к училищу: оказалось, год назад Бабанова набрала курс и на том курсе случился недобор. Я решилась сдать экзамен. Читала что-то, какой-то отрывок. Бабанова хохотала.

Акцент у меня, и правда, был жутким. Думала, точно не возьмет. Но она взяла.

– Вы всегда говорите о своем учителе в превосходных степенях…

– Я говорю о Бабановой в превосходных степенях: какая это была великолепная актриса, какой у нее был дар… Но даже превосходные степени здесь не значат ничего. Не у нее был дар – она была даром! Как-то Виталий Вульф в «Серебряном шаре» похвалил одну актрису: «Это – повторение Бабановой…» Ну, да, хорошая актриса, даже замечательная. Но – она сама по себе. Я – Вульфу: «Вы с ума сошли? Друг Бабановой, как Вы могли? Как может, кто может, с какой стороны может повторить Бабанову? Бабанова – это нечто, что в актерской оболочке повторению не подлежит. Это неповторимо, как неповторимо падение звезды. Звезда упала и погасла. Снова возродить ее не получится…»

Обозлилась, решила: не отдам Бабанову никому! Мою Бабанову, которую я тоже не знаю! Знаю одно: она – пришелец из другого мира, и счастье, что явилась на нашу грешную землю…

Прошу Татьяну Михайловну: «Расскажите эпизод в поезде, как ехали в эвакуацию!»

– Мы уехали 16 октября 1941 года в Ташкент. На электричке… Дорога долгая, холодная. Буржуйку где-то достали, готовили по очереди, по расписанию.

Иду утром по проходу, смотрю, Бабанова проснулась, поднялась с сиденья и ерзает, подпрыгивает даже на жесткой деревянной скамье: неудобно на этих лавках спать, видно, все тело и затекло. Да и Алиса Коонен, сидящая напротив, ноги свои так странно, неловко так пытается вытянуть. В книге Коонен «Страницы жизни» этот эпизод с электричкой есть, и моя фамилия фигурирует…

– Татьяна Михайловна, я знаю и даже нашла его, – протягиваю свой блокнот с вопросами, – смотрите, выписала пару абзацев. Зачитываю: «Шел октябрь месяц. Московские театры готовились к эвакуации. Собирался к отъезду и наш театр. <…> Заперев квартиру, мы направились в театр и оттуда всей нашей отъезжающей группой <…> на вокзал. Транспорта не было, шли пешком. Погода была ужасная, падал мокрый снег. Народу на улицах было мало.

Добрались до вокзала. Отыскали эшелон. <…> В вагоне мы, к нашему большому удовольствию, оказались вместе с группой актеров Театра Революции. Тут были М.И. Бабанова, Т.М. Карпова, А.А. Хапов и несколько других актеров. Все мы старались не обращать внимания на лишения и трудности в пути, на холод, который, чем дальше отъезжали от Москвы, становился все более свирепым. Жили в вагоне дружно, каждый старался, чем мог, помочь другому…»

– Только это не эшелон был, Ира, не поезд, а, как я сказала, электричка.

– Да, удивительно, что электричка. Я, когда готовилась к нашей встрече, нашла подтверждение и в интервью Федора Федоровича Кнорре: «На вокзале было столпотворение. При нас уезжали дипломаты, грузили в поезд узлы. Кто-то из начальства предложил Марии Ивановне место в международном вагоне. «Одна – не могу, – сказала она, – я с театром». Наконец пришла электричка».

– Да, так и было, электричка… И вот смотрю я на Коонен, на Бабанову: «Ну, как так можно спать? Снимите с пояса ремень, завяжите на ручку сиденья, получится петля и просуньте ноги туда. Все: можете вытянуться во весь рост. Ноги будут свободно покачиваться, вы – спокойно отдохнете». Беру ремень у Коонен и сама все проделываю. Мое рацпредложение им подошло, обе взяли на вооружение…

– Вы были вхожи в дом Марии Ивановны?

– Да, она такая смешная была, непрактичная. Очень любила старину. Как-то позвонила: «Таня, если где-то увидишь угольник (знаешь, такая полочка для икон), скажи. Хочу приобрести». Я отвечаю: «Поздновато, Мариванна, у меня был похожий угловой шкафчик, отдала тот киот на реставрацию, а его кто-то спер…»

– И это Вы сейчас говорите о непрактичности Бабановой?

– (Смеется.) У меня тоже была в доме старина, вещи эпохи Александра I. В Ленинград ездила, в антикварных комиссионных меня хорошо знали. А потом все поменялось. Пришла новая жизнь, а с ней стиль модерн. Я погналась за этим новым, а все, что десять лет собирала – р-раз! – и продала. Опомнилась, гляжу: надо мной висят унитазы! Это люстра такая была с пластмассовыми штуками, очень похожими на упомянутый предмет. Кричу: «Уберите эти унитазы, не могу их видеть!»

– У Бабановой были наследники?

– Нет. За ней ухаживала одна дама, редкая гадина. Она-то все и получила. У Мариванны был рак, тяжело умирала, та тетка заставила подписать бумаги. А наследство, по сути, должен был получить совсем другой человек – актриса и близкая подруга Нина Тер-Осипян. Она всю жизнь была рядом.

– Татьяна Михайловна, а сейчас режиссеры Вас не приглашают сниматься в кино? Или на телевидение? Эту страницу уже окончательно перелистнули?

– Ну, почему? – саркастически улыбается, – дважды, нет, трижды приглашали на телевидение, сниматься… в рекламе.

– И что от Вас требовалось рекламировать? Сюжет какой-то был?

– Был. Семья, бабушка… Я им: «Никогда бабушкой не была – и не буду!» Как Бабанова. Никогда она бабушкой не была. Да, оболочка старится. Но Бабанова и «классических» старух никогда на играла. Другое дело – «старуха характерная». Там можно найти и образ, и мысли, и детали…