Булгаков и Лаппа

5

— А это Венецианский залив. Так он называется по причине исключительной живописности.

Они стояли у спуска к Днепру щурясь от утреннего, но уже жаркого солнца.

После вчерашней сцены Тася хмурилась и молчала. Ночь была бессонной.

«Ушел навсегда или придет? Ведь обещал пикник на Днепре». «Не придет!» — пугал ехидный голос. А душа замирала от другого страха. Предчувствие чего-то неотвратимого, огромного, надвигающегося на нее. То она твердо решала немедленно ехать домой, то вдруг ощущала прилив горячей нежности к своему новому знакомому и пугалась этого ощущения. Садилась, откинув легкое одеяло, смотрела в окно на посеребренные луной ветви каштанов, облитые голубоватым светом крыши домов, стоящих уступами на спуске.

Чувство к ней, так внезапно охватившее Мишу Булгакова, льстило женскому тщеславию гимназистки. Тася воображала, как станет пересказывать подруге его сумасбродные поступки, и начинала завидовать самой себе. Забавный тип этот Булгаков! А какой отличный голос и сумасшедшая отчаянность — выйти перед незнакомыми людьми и спеть! А как он стоял на парапете над бездной и ветер парусом надувал белую сорочку… И это обещание никогда не расставаться? Да он влюблен! Отчаянно влюблен! Страстно!

Последнее определение, обозначавшее высшую степень нежных чувств, известное до тех пор из фильмов и романов, волновало Тасю. Как правило, «страсть» в них имела определение «безумная» и приводила влюбленных к роковым поступкам.

Тиская жаркую подушку, она продумывала свой тон для условленной на завтра встречи. Пикник на Днепре — это же целое приключение! Уехать домой она еще успеет. Но надо взять строгий тон и не таять от комплиментов. Если, конечно, он зайдет.

Миша прибыл в восемь часов с запасом провизии в ранце. Правда, вид имел скучный и разговорчивостью не отличался.

«Обиделся! — поняла Тася. — Все пропало!»

…И вот они стояли у спуска, и Михаил — в парусиновых туфлях, светлых льняных брюках и голубой косоворотке, подчеркивающей мужественный загар и синеву глаз, — казался ей чрезвычайно интересным.

— Место очень живописное — согласилась Тася. — Она знала, что вышитая батистовая блузка ей страшно идет, а ситцевая юбка в полоску весьма пикантно просвечивает на солнце. Особой кокеткой она не была. Но разве шестнадцатилетняя барышня может себе позволить быть непривлекательной в майский, цветущий день, рядом с по уши влюбленным кавалером?

— В такой день тянет к воде. Но давайте уговоримся, вчерашний разговор забыт. Мы друзья, не правда ли? — Тася гордо вздернула подбородок.

Стиснув зубы, Михаил ничего не сказал. Потом посвистал нечто печальное, кажется из «Травиаты», и объявил:

— Ваше решение — закон для меня. Друзья так друзья! — Он протянул руку.

— Так будет лучше, — благоразумно произнесла Тася и шлепнула его ладонь, закрепляя дружескую верность. И тут же разозлилась на свой жесткий тон с Михаилом. Увы, она не умела вести распаляющие огонь игры.

— Видишь, внизу лодки, а вон у косы островок. Песок и дивное купанье. Там сегодня загорает весь Киев. Бежим! — Михаил взял Тасю за руку, подхватил ранец со съестными припасами, и они припустили по белой лестнице, каждый пролет которой заканчивался площадкой с колоннами, хохотом и волнующим переглядыванием.

У лодочной пристани никаких толп, однако, не было. Уже отгребала от берега голубая лодка, в которой заливисто хохотавшая дама все нагибалась над водой и плескала в сидящего на веслах господина в соломенном канотье. Лодочник игриво взглянул на Тасю:

— Яка гарна дивчина! Уж я посудину под стать подберу. Плата известная, все днище просмолено. Вон гляньте — зеленая и написано «Чайка»… За потопление штраф десять рублей! — крикнул он вслед поспешившей к лодке паре.

— Видишь, Тася, даже киевские лодочники читают пьесы Чехова. — Миша спрыгнул в лодку и подал ей руку. — А топиться мы сегодня не будем.

Покачнувшись на зыбкой доске, Тася удержала равновесие и села на корму.

Миша налег на весла.

— Здесь течение само гонит к острову, если ветер не изменит волну. Слышишь? Духовой оркестр играет. Это на городской пристани.

— Мне от духового оркестра почему-то всегда плакать хочется. Так торжественно, что прямо до слез.

— А мне весело! Мне ве-се-ло! — загорланил он чайкам. — От Днепра. От солнца. От тебя!

— Вода сверкает, аж слепну! — Тася подняла руки. Белая батистовая блузка оказалась как раз кстати, а поля шляпы приходилось держать, когда налетали порывы ветра. Она всем телом ощущала обжигающий взгляд Миши. — Вот если бы мы перевернулись и я стала тонуть, ты спас бы меня? Как друг?

— Разумеется. Дружба сильнее страха. Тем более что я дружу с самой восхитительной девушкой в Киеве! — Михаил отпустил весла, любуясь Тасей.

— Вот уж неправда! Тут полно хорошеньких и нарядных, я заметила. — Тася сняла шляпу и перекинула через плечо пушистую косу.

— Поверь, все эти пташки мне известны — кокетки, дуры и жадины.

— Ты во всех влюблялся?

— Вот еще! Так, слегка приударивал на балах и всяких журфиксах. А! Пустое.

— А мне один гимназист даже подарил свой гимназический номер с бантом, но я его выбросила. И на катке почти ни с кем в паре не каталась. Кольке Иглевичу — соседу нашему — только провожать разрешала. И руку целовать. Но больше ни-ни! — Тася почему-то смутилась и с вызовом заявила: — А я умею грести! Хочешь, покажу? Здесь до берега совсем немного.

Зеленый островок с песчаными бухточками приближался. В мелкой воде, пронизанной солнцем, завивались гирлянды водорослей и метались стайки серебристых рыбешек.

— Пробуйте, сударыня! — разрешил Миша. Балансируя и стараясь не хвататься друг за друга, они поменялись местами. Тася гребла старательно, не чиркая по воде и не углубляя весел.

— Неплохо. Для дамы, — одобрил Михаил и вдруг крикнул: — Слева по борту коряга! Право руля!

Тася поступила именно так, как не следовало в этой ситуации, — поддала правым веслом. Лодка дрогнула от удара, накренилась, зачерпнув воду.

Михаил мгновенно перехватил весла, оттолкнул Тасю на корму и. обдавая брызгами, выровнял суденышко.

— Грести вы не умеете, сударыня, — зло сказал он, перейдя на «вы», и сосредоточенно налег на весла.

Тася хмуро отжимала вымокший подол юбки, ругала себя за неловкость и убитую дружбой страсть. Причиной суровости ее кавалера была, однако, не ее ошибка и не холодность дружеского тона. Виной была вымокшая батистовая блузка и то мгновение, когда ее шея, плечо, с просвечивающей сквозь тонкую ткань атласной ленточкой от нижней сорочки, оказались у его лица, у самых губ. Он целую секунду сжимал в объятиях Тасю, стараясь удержать равновесие. Кровь ударила в голову, и то, что Тася не просто прелестная, очаровавшая его девушка, а юная женщина, полная сил и желаний, обозначилось с пугающей очевидностью. Скорчившись на сиденье, он был рад, что Тася смотрит в сторону.

У нее колотилось сердце и пересохло во рту. Вдруг бросило в жар. Зачерпнув ладонью воду, она ополоснула пылающее лицо. Стало понятно то, что, наверно, было ясно с самого начала этой прогулки: они вдвоем отправились на безлюдный остров. И оба знали, чем обернется этот пикник. А охранительная дистанция «дружбы» — всего лишь игра.

— Здесь ни души, — насмешливо заметила Тася, стараясь скрыть испуг. — Ты сказал, здесь толпы отдыхающих!

— Рыбаки затаились в зарослях. Извини, я спутал — гулянье здесь по воскресным дням. Сегодня среда. Ты боишься?

Тася промолчала. Лодка приблизилась к песчаной заводи, крутой спуск в воду скрывали заросли осоки.

— Как тебе эта заводь? Подойдет? — Михаил последний раз взмахнул веслами, и лодка врезалась носом в берег.

— Очень уж пустынно.

— Увы, друг мой Пятница. Только удавы, анаконды, динозавры. Я молчу о разбойниках. Водятся с времен Пугачева. — Михаил, по колено в воде, крепил причальный канат к сухому дереву. Взъерошенные пряди, покрасневший на солнце нос, ловкие руки.

«Из него выйдет хороший доктор. Когда-нибудь я приглашу его к своим детям или если разболеюсь сама. Вот уж будут воспоминания! Как я чуть не перевернула лодку, а он спас… Да к чертям эту дружбу! Спас и покрыл страстными поцелуями!..»

Тася почувствовала себя совсем взрослой и отчаянной.

— Раз так — я буду купаться, — объявила она, как только они расположились на берегу. — Плаваю отлично. Можешь не беспокоиться. Только уходи подальше, а то я купальный костюм не взяла.

— Считай, я испарился. Пойду искать следы аборигенов. — Хрустнув ветками, Миша скрылся в кустах.

Он не хотел подглядывать, но не мог отвести взгляд, воровски скрываясь в зарослях орешника. Тася заколола на макушке косу, сбросила юбку и блузку и, оставшись в сорочке, осторожно спустилась к воде. Вытянулась ласточкой и по-женски шлепнулась в воду грудью вперед, фырча и поднимая каскады брызг. Отплыла саженками метров пять, обернулась.

— Холодно! И течение несет сильно!

— Обратно! Тася, обратно! — Он рванулся к сходу среди осоки и с волнением смотрел за тем, как она выплывает к нужному месту, готовый в любую минуту прийти на помощь.

— Я буду выходить, не смотрите, пожалуйста, — дрожащими губами предупредила Тася, подгребая к берегу.

Он подал ей руку, вывернув шею вбок. Но все же заметил:

— Купанье в полном белье! Как изящно. Жаль, что сегодня на тебе не было пальто или вечернего платья.

Скользя ступнями на глине, она выбралась и села на траву, обхватив колени руками.

— Дрожишь? Вот полотенце. Как будущий врач, я предписываю вам, сударыня, снять все это, отжать и развесить на кустах для просушки. И незамедлительно растереться полотенцем, раз уж мне в сиих действиях, как другу, отказано. Действуй, пока я поплаваю.

Он ушел, хрустя ветками, и скоро послышался всплеск. Тася не видела, как он плавал. Но стало страшно и зябко. Она успела просушить тонкую сорочку, а Михаил все не возвращался. В тишине перекликались птицы. А вдруг и правда какие-то разбойники? Или течением унесло? Или омут засосал? И ведь так все было чудесно! Всего полчаса назад, бросаясь в воду, она чувствовала его взгляд и сказала себе: «Будь что будет!» И вот все кончилось! Господи, до чего жутко! Тася уже собралась вскочить, как сзади зашуршала трава и прохладные руки легли ей на плечи. Тася не шелохнулась, сдерживая участившееся дыхание. Миша, полностью одетый, пахнущий тиной и травой, сел рядом. С волос и кончика носа сбегали капли.

— Вот. — Он положил ей на колени ветку акации с пахучими тяжелыми гроздьями. — Я должен сделать признание. — Он помолчал. — Я никогда не пел в этом ресторанчике. Я никогда не приглашал туда девушек… И вообще никуда не приглашал. Деньги я заработал уроками — готовлю младших гимназистов по истории. Я, может быть, не стану врачом, а стану певцом или актером. Нет, не то. — Михаил пригладил мокрые пряди и продолжил с упрямым напором: — Вот! Вот главное: я не могу быть твоим другом, потому что все, что я сказал вчера, — единственная правда. Я ни за что не хочу терять тебя. С первой минуты, с первого мгновения я знал, что жить без тебя не смогу. Все равно, сколько пройдет лет, — не смогу. Потому что ничего в мире нет прекрасней тебя: ни цветка, ни зверя, ни звезды, ни камня… Потому что ты дар, посланный мне.