Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

Вслед за этим, как и было принято, за дело взялись карательные органы (а вовсе не пролетариат), тысячи людей, поверивших Хрущеву, обещавшему обновление общества, были осуждены.

С тех пор в высшей партийно-советской элите не прекращалась борьба двух линий: одна требовала навсегда покончить со сталинским наследием, представители другой, напротив, требовали возвратить вождя на пьедестал, а вместе с ним вернуть прежние методы руководства.

Кажется, отголоски этой борьбы мы наглядно видим даже сегодня. Во всяком случае, в день рождения «отца народов» к его бюсту на Красной площади каждый год возлагается все больше венков и цветов. Да и в речах ряда нынешних заметных политиков все чаще прослеживается тоска по сильной руке и тому порядку, который якобы существовал при Иосифе Виссарионовиче.

Конечно, Хрущеву приходилось считаться с тем, что вокруг него и рядом с ним остались видные соратники Сталина, прямые или косвенные соучастники кровавых злодеяний, которые совсем не хотели дальнейших разоблачений. И сам Никита Сергеевич был не без греха, он тоже подписывал «расстрельные списки» и плясал (в буквальном смысле) под дудку диктатора. Конечно, после ХХ съезда ему сообщали, что на местах, в республиканских, областных, краевых партийных организациях, далеко не все в восторге от разоблачения культа. Первый секретарь ЦК КПСС поневоле был вынужден лавировать, отступать под натиском «наследников Сталина».

С одной стороны, ему посылала сигналы поддержки фронда в лице писателей, поэтов, публицистов, художников, композиторов, научной интеллигенции, эта публика восторженно встретила процесс десталинизации. С другой — он ощущал угрозу, исходившую от партийной номенклатуры, увидевшей во всем этом попытки ревизии марксизма-ленинизма, оппортунистические тенденции.

Решительный бой своим противникам в недрах Президиума ЦК Хрущев дал на знаменитом июньском пленуме 1957 года. Накануне «старики» (предсовмина Булганин, глава Верховного Совета Ворошилов, первые замы председателя правительства Молотов и Каганович и другие) семью голосами против четырех проголосовали за снятие Никиты Сергеевича с поста первого секретаря. Однако Хрущев оказался не так прост, как о нем думали. С помощью главы КГБ Серова он оперативно доставил в Москву своих сторонников, первых секретарей обкомов и крайкомов, членов ЦК, которые решительно высказались за то, чтобы Никита остался у руля партии. Затем состоялся пленум, продолжавшийся ровно неделю, на нем «антипартийная группа» в лице Молотова, Кагановича и Маленкова была фактически разгромлена.

Яковлев внимательно следил за всеми этими событиями, происходившими «наверху», потому что всегда сознавал: учеба когда-нибудь закончится, предстоит возвращение в те же сферы, значит, надо знать, кто в фаворе, кто чем дышит, на кого делать ставку.

Тема его кандидатской диссертации была сформулирована так: «Критика американской буржуазной литературы по вопросу внешней политики США 1953–1957 гг.». Работа продвигалась без особых проблем. Английский язык хоть и не просто, но давался. Нужная литература в «спецхране» имелась, а ту, которой недоставало, он тоже добывал — привозили из командировок в Штаты знакомые дипломаты и журналисты. В 1959-м планировалась защита.

Однако за год до этого биография Яковлева делает еще один очень примечательный и совсем не типичный для той жизни зигзаг: его направляют на годичную стажировку в США, причем не куда-нибудь, а в престижнейший Колумбийский университет, кузницу кадров американской элиты.

Интересно, что Александр Николаевич в своих мемуарных книгах, многочисленных статьях и интервью весьма скупо рассказывает об этом периоде своей жизни. То ли не считая его значительным, то ли еще по каким-то причинам. Между тем проведенный за океаном год сильно повлиял на его дальнейшее мировоззрение, сказался на многих последовавших затем решениях и поступках.

Не иначе как невероятным везением можно объяснить сам факт этой длительной стажировки в одном из самых престижных университетов мира.

Судите сами.

В 1955 году главы правительств четырех стран (СССР, США, Великобритании и Франции) встречаются в Женеве, где впервые после Второй мировой войны обсуждают вопросы глобальной безопасности, осторожно, с явным недоверием друг к другу, прощупывают пути к ослаблению конфронтации. Три года спустя в Вашингтоне подписывается соглашение между Соединенными Штатами и Советским Союзом о взаимных обменах в области культуры, техники и образования. Один из разделов этого документа говорит о том, что уже в текущем 1958 году оба государства согласны обменяться делегациями университетских преподавателей и приступить к обмену студентами между Московским и Ленинградским университетами, с одной стороны, и американскими университетами (Колумбийский и Гарвардский) — с другой стороны.

Вот так впервые за всю историю советско-американских отношений оба государства приступили к обмену не взаимными упреками, подозрениями и угрозами, а профессорами и студентами. Правда, тут следует заметить, что далеко не всегда этот процесс носил чисто гуманитарный характер, ибо спецслужбы и Штатов, и Советов мгновенно оседлали канал обмена, обильно комплектуя делегации не студентами, а агентами. Но об этом мы еще поговорим ниже.

На 1958/1959 учебный год стороны договорились отправить друг другу группы студентов, причем состав этих групп каждая сторона определяла самостоятельно. В Москве оформлением загранпоездки формально занималось Министерство высшего и среднего образования СССР, а неформально, то есть фактически, — КГБ и ГРУ, представители этих секретных служб и составили большинство в первом десанте.

Четверых из тех восемнадцати счастливцев, кому повезло оказаться за «железным занавесом», направили в Колумбийский университет. Двое из них, как потом выяснилось, были сотрудниками Первого главного управления КГБ (внешняя разведка), один представлял военную стратегическую разведку и один, по фамилии Яковлев, считался «чистым». Разумеется, тридцатипятилетнего партийного функционера, ветерана войны трудно назвать «студентом», но опять-таки формально и к нему претензий у американцев не оказалось: им не составляло особого труда проверить аспирантский статус Яковлева, и по возрасту (лимит — 35 лет) он тоже подходил.

Что же касается трех других, то, возможно, у ФБР и были на их счет какие-то подозрения, однако каждый из них тоже имел надежные документы прикрытия.

Выше я написал, что Александру невероятно повезло с этой годичной заокеанской стажировкой. И разве не так?

Он хотел посвятить свою дальнейшую жизнь исследованию международной политики и служению ей, а где, как не в Нью-Йорке, изучать этот предмет, в том самом университете, который воспитал блестящую плеяду ученых (десятки из них стали Нобелевскими лауреатами), политиков (десятки из них возглавили разные государства и правительства), деятелей культуры (одних лауреатов премии «Оскар» не счесть)?

Он работал над диссертацией, основой которой был анализ американских источников, — а где еще изучать эти книги, статьи и рефераты, как не на их родине, получая нужные комментарии непосредственно от авторов этих книг, статей и рефератов?

Да и что там говорить, какому советскому человеку не хотелось тогда заглянуть за «железный занавес», увидеть собственными глазами тот самый Запад, о загнивании которого денно и нощно твердила наша пропаганда? А здесь выпал редкий, редчайший, уникальнейший шанс не просто наведаться в самую главную капиталистическую страну как турист, а на целый год погрузиться в ее жизнь, делить кров и хлеб с коренными американцами, свободно общаться с ними на любые темы.

Еще раз повторю: речь идет о 1958 годе, когда между нашими странами не существовало ни туризма, ни постоянных контактов по линии культуры, спорта, науки.

Этим восемнадцати первым «студентам» предстояла наряду с учебой интересная и не всегда легкая миссия — растопить лед холодной войны, явить американцам советского человека.

Неизвестно, кто был инициатором включения в группу стажеров работника ЦК КПСС (Александр, по сути, оставался им, даже будучи аспирантом). Возможно, это единственный прецедент такого рода в истории гуманитарных обменов.

Накануне поездки всех отобранных кандидатов тщательно и не один раз инструктировали насчет того, как следует вести себя за океаном. Рекомендовали никогда не ходить по городу по одному, только группой, иначе могут быть провокации. Избегать приглашений в частные дома — там уж точно русских ждут расставленные капканы. В ходе дискуссий твердо отстаивать приоритеты советского образа жизни.

Уже годы спустя Александр Николаевич, вспоминая тот период своей жизни, признавался: «У меня частенько появлялось желание бросить эту затею и остаться дома… Чиновники, без конца обучавшие нас, больше всего боялись, что мы останемся там, за рубежом, а им, значит, придется расставаться с карьерой»[22].

Чиновники опасались небезосновательно. Случаи бегства совграждан на Запад были нередкими, число «невозвращенцев» росло. И каждый такой случай всегда становился предметом серьезного разбирательства по всем линиям — партийной (кто давал характеристику для выезда?), комитетской (как прошляпили, выпустили из-под наблюдения ненадежного человека?), ведомственной. Лиц, допустивших халатность, естественно, наказывали по всей строгости.

А тут впервые в истории целая группа молодых людей едет на год в логово врага, причем жить эти молодые люди будут не в посольстве и не в отеле под присмотром «кураторов», а в студенческих общежитиях, общаться с кем попало. Вся надежда на офицеров разведки, тоже замаскированных под студентов, но ведь и офицеры эти, попав в сомнительную среду, могут дать слабину, за ними тоже нужен контроль…

Представляю, как болела голова у тех работников Отдела загранкадров ЦК, которые готовили выездные документы.

Но вот наконец все хлопоты и тревоги позади. 22 ноября группа вылетела в Копенгаген, где ее ждала пересадка на самолет до Нью-Йорка.

В личном архиве Александра Николаевича сохранились записи той поры, которые любопытно процитировать.

22. XI.58 г.

Суббота

Пишу по памяти. Кажется, все заботы и тревоги закончились. Нас, группу советских студентов и аспирантов, приготовили к вылету на учебу в США. Что и говорить — дело большое, нужное и серьезное. Очень волнуюсь, все-таки уж очень много неожиданностей может ожидать нас. Но в то же время где-то подсознательно чувствую, что бояться нет оснований. Главное в жизни верить в людей, а они всюду одинаковы.

Дома все переживают страшно, особенно Нина. Но все наши тревоги оказались напрасными в этот день. Кто-то ошибся, и нас завернули от Копенгагена обратно. Вся Европа покрыта тучами. Сплошные облака. В Москве садились тоже в тумане. Немного было боязно. Отлета сегодня не будет.

23. XI-58

Воскр.

Почти весь день проторчали в аэропорту. Напрасно. Снова вернулись домой.

24. XI.58

Понед.

И вот наконец мы в Копенгагене. После дорожных мытарств чувства немножко притупились, но все равно интересно. Другая страна, другие обычаи, другой мир. Лица у всех товарищей полны ожидания чего-то необычного, нового, но все пошло хорошо и складно с самого начала. Скандинавская авиакомпания (SAS) повезла нас по городу. Наш гид говорит по-русски. Утверждает, что изучил самостоятельно. Или он вундеркинд, или хвастается. Кстати, обслуживание этой компании замечательное.