С аквалангом в Антарктике

К концу второго дня работы, уже сильно устав, мы вернулись на судно и завалились спать. Проснулся я оттого, что кто-то бесцеремонно тряс меня за плечо: «Аквалангистов срочно на мостик». «Что за дурацкие шутки!» — спросонья огрызнулся я, приняв это за обычный розыгрыш и притом далеко не высокого уровня. Спустя несколько секунд в каюту вошел штурман с тем же самым известием, и я понял, что дело серьезное. Наскоро одевшись, мы с Пушкиным поднялись на мостик. Там уже были капитан и капитан-наставник, остальные руководители накануне вылетели в Мирный. На носу судна, одетые в спасательные жилеты, суетились матросы, лихорадочно разбирая лючины, закрывающие носовой трюм. Им помогали, правда без спасательных поясов и жилетов, все члены экспедиции, еще оставшиеся на «Оби». Из мощных водоотливных насосов за борт обрушивались целые водопады воды. «Судно получило течь в первом трюме, уровень воды поднялся на три метра. Не сможете ли вы спуститься и осмотреть снаружи корпус? В каком виде ваше снаряжение?» — обратился к нам капитан. Наше снаряжение было уже уложено в ящики, и погрузиться под воду мы могли бы только через 2–3 часа, к тому же корабль должен был сначала отойти назад, так как у носового трюма вплотную громоздился лед. Узнав об этом, капитан решил подождать с нашим погружением до тех пор, пока не станет ясно, успевают ли насосы откачивать воду. Полчаса прошло в ожидании. Трюм открыли и начали срочно перекладывать груз, чтобы добраться до пробоины. Следует сказать, что трюм делится съемными настилами на три этажа, которые заставлены ящиками, бочками, катушками кабеля и троса, словом, самым разнообразным грузом. Для того чтобы попасть вниз, к месту, откуда поступала вода, нужно было передвинуть в трюме груз и снять хотя бы часть промежуточных настилов.

Наконец замеры уровня воды показали, что она пошла на убыль — насосы откачивали воду быстрее, чем она прибывала через пробоину. «Ну, мы еще не тонем, отмените водяную тревогу», — громко обратился капитан ко всем собравшимся на мостике. Спасательные пояса исчезли, но работа не прекращалась. Мы были свободны, так как к пробоине можно было добраться изнутри судна.

На следующий день работы по заделке пробоины продолжались и одновременно грузы из первого трюма начали выгружать на подошедшие к борту сани. После авральной работы все в трюме стояло в полном беспорядке, команда была занята ликвидацией аварии. С большим трудом мы нашли все наши ящики и выгрузили их на сани. Вместе с другими грузами они медленно поехали в Мирный: 28 километров тракторы проходили почти за сутки.

Выяснилось, что когда «Обь» пробивала канал во льду, в стальных листах обшивки образовалась трещина. Позже, воспользовавшись перерывом в разгрузке, судно вышло из припая. Судовые водолазы поставили на пробоину снаружи пластырь, после этого трещину заварили изнутри, место сварки усилили накладками, и работа по пробивке канала возобновилась. Авария была ликвидирована, но довольно много оборудования, включая электростанцию для теплового бурения, теплобуры, почти весь запас радиозондов на год работы и кое-что другое промокло и либо пришло в полную негодность, либо требовало ремонта.

На следующий день самолет доставил нас в Мирный. Сани, на которых были наши грузы, медленно двигались туда же.

Мирный был переполнен. Станция, на которой нормально зимует около шестидесяти человек, теперь вмещала больше двухсот полярников двух экспедиций. Жилые комнаты были сплошь заставлены раскладушками, на них же спали во всех сколько-нибудь пригодных для этого помещениях, часто вовсе не предназначенных для жилья. Нас временно поселили в бало́к — передвижной домик на санях. Отряду Федорова предстояло отправиться в нем в глубь Антарктиды для радиолокационного измерения толщины льда. Пока отряд состоял из двух человек; нельзя сказать, чтобы они обрадовались нашему появлению — в балке нужно было устанавливать аппаратуру. Впрочем, пока еще она находилась на «Оби», в том самом трюме, где после аврала все стояло вверх дном. Мы могли быть спокойны: в ближайшие дни аппаратура там и останется и выселяться не придется.

В тот же день караван тракторов и саней с самыми различными грузами, в том числе и с нашими ящиками пришел в Мирный. Началась разгрузка. Во всех этих операциях тяжелее всех, безусловно, приходилось трактористам. Под ослепительным, обжигающим кожу солнцем они должны были делать рейс за рейсом, каждый из которых в оба конца часто длился больше суток, да еще трактора то и дело так проваливались в снег, что высовывалась лишь выхлопная труба да верхняя часть дизеля. Лица трактористы бинтовали, чтобы уберечься от солнечных ожогов, глаза, как впрочем, все в Антарктиде, защищали темными очками. За весь рейс они могли немного отдохнуть только на «Оби», пока грузы из трюмов выгружали на сани. Да, разгрузка была нелегким испытанием для людей и техники транспортного отряда.

Гораздо легче шла разгрузка саней в Мирном. Сюда за восьмичасовую смену никогда не приходило больше четырех саней, а бывало и так, что их совсем не было. Многочисленные и тяжелые грузы нефтебазы, минуя Мирный, шли прямо на небольшой остров Строителей в двух с половиной километрах от станции. Там их разгружали бригады строителей и монтажников.

О приближении саней к Мирному извещали по радио, и бригада «грузчиков», в которой в лучшем случае было 10–12 человек, справлялась с одними санями примерно за час. Еще на «Оби» были составлены списки трех разгрузочных бригад — тогда они включали около восьмидесяти человек, причем в них не входили сотрудники сезонных отрядов, так как время их пребывания в Антарктиде очень ограниченно и к работе нужно было приступать немедленно. Однако теперь, в Мирном, в этих бригадах, как ни странно, осталось немногим больше 30 человек и почему-то туда попали все сезонники, в том числе и мы. Впрочем, на этот счет в Мирном даже сложилась поговорка: «Один грузит, а десять из-за углов смотрят». Не то чтобы разгружать было трудно, но разгрузка отрывала от дела, а то, что ею занималась всего пятая часть полярников, казалось несправедливым. Я поинтересовался у главного инженера, в силу каких обстоятельств разгрузка проводится именно так. «Видите ли, — ответил он, — наши люди передают дела, знакомятся с условиями работы». Так оно, конечно, и было, но я все же так и не понял, почему передающие дела не могли выйти на свежий воздух из душных комнат, где они, окутанные облаками табачного дыма, корпели над многочисленными актами передачи, и разгрузить одни, другие сани. Это ничуть не повредило бы ни работе, ни им самим. Так или иначе, спорить на эту тему было бесполезно, и следовало подумать о том, как лучше использовать 16 часов, свободных от выгрузки. Мы решили сделать все от нас зависящее, чтобы возможно скорее начать первые спуски и выяснить, существует ли сам предмет нашего исследования, иначе говоря, населено ли вообще дно на доступных нам глубинах. Ради экономии времени сил не жалели, и спустя всего два дня компрессор для зарядки аквалангов был собран и запущен, остальное оборудование распаковано и тоже подготовлено к работе.

Предстоял важный шаг — выбор места для первых погружений. План был составлен еще в Ленинграде, но мы скоро увидели, что он нуждается в больших поправках. Далеко не везде можно было проехать, местами лед прорезали трещины, непроходимые для машин. У некоторых островов лед покрывали снежные заносы толщиной до нескольких метров. Решили остановиться на острове Строителей. Пока не окончилась разгрузка, некому и не на чем было возить нас к месту работы, а на этом острове строили нефтебазу, туда каждый день ездили рабочие и возили грузы. Таким образом, попасть туда было нетрудно. Второй вариант — погружаться прямо рядом со станцией — мы отвергли, решив отложить это на время, когда по льду уже нельзя будет ездить на вездеходах и не останется ничего другого, как погружаться в этих местах. На острове Строителей, к тому же, взрывали скалы для оснований нефтехранилищ, и взрывники охотно согласились проделать во льду отверстие для спусков.

Однажды, после ночной разгрузки, мы взяли легкие нарты (таскать их вместо собак предстояло нам самим), бур для льда, лот, карту и вместе с рабочими поехали на остров Строителей. Первую лунку решили пробить над глубиной 10–15 метров. Выбрали по карте подходящее место и начали бурить. Это оказалось нелегко, бур то увязал в мокром льду, то спотыкался о прослойки прочного стекловатого льда, твердого и плотного. Наконец, бурка была готова, толщина льда оказалась 220 сантиметров. Стали измерять глубину — лот легко, метр за метром, уходил вниз, вытягивая шнур, и даже на глубине 40 метров мы не достали дна. По карте в этом месте должно было быть 8—10 метров, разница была великовата. Подойти еще ближе к берегу было нельзя, остров окружали мощные снежные наносы. Перебрались на новое место, начали все сначала, глубина оказалась 34 метра — многовато для первых спусков. Глубины на карте сильно отличались от действительных, но так как мы находились почти рядом с берегом, в этом не было ничего невозможного — едва ли гидрографическое судно подходило сюда. Только на шестой раз нашли глубину 12 метров. На следующий день приступили к взрыванию льда. Иван Федосеевич Кулик, опытный взрывник, был настроен благодушно и считал, что изготовление лунки диаметром метра в полтора займет не больше получаса. Мы тоже так полагали. Пробурили во льду четыре отверстия на глубину около полуметра, Иван Федосеевич заложил в них аммонитовые шашки, присоединил детонаторы и провода. Грянул взрыв, фонтан льда и снега взлетел в воздух. На месте взрыва дымилась воронка глубиной около полутора метров, до воды, следовательно, оставалось еще сантиметров семьдесят. Взрывник был очень недоволен таким результатом, принес мешок тола и бросил его в воронку. Взрыв теперь был гораздо сильнее, облако черного дыма, осколки льда и копоть взлетели в воздух широким веером. Вслед за тем из лунки вырвался водяной вал, который затопил все вокруг. Мы поблагодарили Ивана Федосеевича, и он удалился, очень довольный.

Подойдя к краю воронки, мы увидели, что благодарить-то, собственно говоря, было не за что. Огромное отверстие, больше четырех метров в диаметре, на глубину полутора метров было заполнено битым льдом, и все это нам предстояло вычистить, прежде чем можно было бы погружаться в воду. На наше счастье, было очень тепло, и мы, раздевшись до рубашек, приступили к чистке. Добавим несколько слов в оправдание Ивана Федосеевича: он действительно опытный взрывник, а рвать лед так, чтобы всегда получалась небольшая, не забитая льдом лунка, очень трудно. Прочность льда меняется не только с его толщиной, но и в зависимости от кристаллической структуры, а она, в свою очередь, зависит от возраста льда, температуры и еще от множества причин. Позднее мы имели возможность убедиться, что одного способа взрывания, пригодного на все случаи, скорее всего вообще не существует. Так или иначе, очистку нужно было обязательно закончить в тот же день, иначе за ночь обломки льда могли снова смерзнуться в сплошную массу. Вокруг нас, с интересом следя за работой, собрались строители с острова: вездеход в Мирный что-то запаздывал. Мы как раз вытаскивали самые крупные ледяные обломки. Рабочие доверительно сообщили нам, что гидролог, расчищая с вои лунки, льдины такого размера вытягивает трактором. Трактора под рукой не было, и пришлось обойтись без него. Наступления ночи мы могли не бояться: в это время года здесь круглые годы светло. Все же к вечеру успели очистить лунку и к ужину вернулись.