Самозванка. Кромешник

Глава 5. Псы Иргибы

Лишь отойдя с десяток вёрст от оставленного на земле нездешним пламенем ожога, конь позволил хозяину забраться на седло.

Фладэрик, усталый и злой, как сам Тёмный Князь, смахнул с липнущего испариной лба спутанные волосы, устроился поудобнее и тронул пятками конские бока, посылая жеребца рысцой. Пахнущий иссохшей травой и мускусом ветер Мрачных Холмов холодными крыльями охаживал по лицу, вёрткими змеями проникал под кафтан и тунику.

«Прогулка, достойная рыцаря Люкулы… со всей его волшебной придурью, — подумал Упырь, собираясь подремать и всерьёз мечтая добраться до клятого Поста хотя бы в ближайшую седмицу. — Заплутать в вампирьем околотке, в нескольких саженях от границ отчизны. Великолепно».

Киноварь, расплескавшаяся вдоль кромки гор, поросших хвойным лесом, выцветала, растворяемая черничным вином темнеющих небес.

Ночь шёлковым покровом опускалась на Холмы. Едва сошедший снег обнажил белеющие кости оставленных без погребения воинов и бродяг, седую, проржавевшую осоку и северные мхи, напоминавшие парчу и драгоценный соболиный мех богатством вычурных узоров. Сумерки скрывали всё, обращая мрачные горбы волнами.

Фладэрик всматривался в темнеющий пейзаж без малейшего воодушевления.

Взгорье, сменявшее сизо-лиловые пустоши, воняло мертвяками. Вампир, едва прикинув, как сократить оставшиеся вёрсты, внезапно вылетел из седла назад и вбок. Но умудрился прихватить саблю и, чудом не сломав ни шеи, ни конечностей, кубарем откатиться в сторону.

Поперёк кафтана тлел след Хомута — боевого заклятья, активно пользуемого выжлецами.

— Еретник! — окликнул мрачный, сорванный басок.

— Упырь, — поправил Фладэрик, распрямляясь.

Дух отступал боком, нервно храпя и отплясывая. Хозяин с удовольствием бы к нему присоединился.

Выжлецы, по обыкновению сбивавшиеся ватажкой, разительно отличались от щеголеватого Седьмого колдуна, прозвище которому обеспечили своим призванием. Пятеро молодцеватых отморозков, косая сажень в плечах, ни тени разума во взоре, восседали на гривастых тяжеловозах, грузных и могучих. Сами дюжие, что бугаи, и вооружённые. Подле них Упырь, мечник, большаком взращенный, казался чахлым недорослем.

При колдунах Псы выполняли роль ищеек, жутких, отменно выученных тварей на сворке Семи Ветров. И спускал их Миридик с лёгким сердцем, без промедления. Выжлецы загоняли добычу и объезжали территории дозором, в основном, шайками, отчего-то прозванными отрядами в Иргибе — южном, выросшем на отшибе поселении, где диво сие пестовалось и дрессировалось. Ни размер оных, ни состав нигде не оговаривался, а порядка формирования не существовало. Кружки собирались «по душевному родству», в окрестных хуторах да весях обрастая сподручниками, падкими до разбоя и пьянки. Служба избавляла от губной избы18 или шибеницы19. А потому лиходеев среди рыцарей света и добра делалось всё больше.

Кто посметливей, предпочитали солдатскую службу в Сердаграде, дружину местных князьков-наместников или, на худой конец, наём к обозникам-торгашам, гонявшим караванами товары по лесам.

Выжлецы же пользовались дурной славой. И в игрищах Семи Ветров, состязавшихся с вампирской долиной Олвадарани да Триединым господарством оборотней, становились разменной монетой или козлами отпущения. Гвардейцы Лучистого Стяга, даже самые последние дурни и пугала, из коронного замка отродясь носа на равнину не казавшие, запаршивевшая аристократия, выскочки из мелкопоместного дворянства, охотников надменно презирали, и за людей не почитая, не то, что ровней. Упырю же Иргибские Псы, за вычетом откровенных душегубов, куда больше напоминали людских защитников, чем холёные колдуны, вынужденно поднаторевшие в вероломстве.

Голоземье шелестело в предвкушении поживы. Псы, хмурясь, мрачно тискали вооружение, выкованное мастерами кузнецкой слободы Иргибы да супротив виритной крови заговорённое.

— Ты поучи, поучи нас, стервь, — невидимо в сумерках осклабился здоровяк с буздыганом20, легкомысленно пристроенным на плече побочной головой.

— Приходится споспешествовать, коль выжлецы невежественные пошли, — развёл руками Фладэрик.

Ватажка выглядела скверно и грозила неприятностями, очевидно, частенько промышляя разбоем.

— Ты не мудруй, клыкастый, лучше саблюку скидавай, — посоветовал грузный молодец с огромным родимым пятном на бычьей шее, метким плевком сбив хрупкий стебелёк у самых Упырьих сапог. Водянистые зенки, впотьмах белёсые, таращились плотоядно.

— Может, ещё сплясать? — мрачно улыбнулся Фладэрик.

Тот, что возвышался посерёдке, в поддоспешнике да смазных сапожках, неизвестно с кого снятых, рассмеялся:

— Ну, хошь, спляши. Мы пособить могём. Жаль, дерев подходящих нетуть. А вот верёвочка найдёс-ся!

— Весьма признателен, — кивнул Фладэрик. Тянул время вампир намеренно. — Отрадная и неожиданная услужливость. Знать, не все так скверно в Иргибе, коль такие куртуазности в ходу.

— Чего разлаялся? — рявкнул пятнистый, сердито зыркнув на болтливого товарища. Еретник усмехнулся чуточку отчётливее. Цепкий взгляд скользил по мрачным битюгам. — Сказано, бросай мечугу… да энто… цепы сымай! Неча тут тявкать!

— Тявкать — это по вашей части, — согласился Фладэрик, словно невзначай разминая плечи и запястья.

До Поста было рукой подать, но драпать Упырю надоело. А вооружённый разъезд псов у самых границ вампирьего королевства, да после обнаруженного в Холмах знака, бесил откровенной наглостью.

— Падаль виритная! — выругался поддоспешник.

— Вымесок ерохвостый! — поддержал доселе молчавший бугай с бердышом.

— Поторопись, железнозубый, — самый старший и, как ни странно, самый щуплый, почти не разжимал спекшихся в тонкую черту губ, отчего слова цедились медленной, нечленораздельной гнусью. — Не искушай судьбу да парней не зли… то чревато.

— Чревато с упырём в Холмах задираться, — указал Фладэрик, надменно вскинув подбородок. — Я не купчик сердаградский и не холоп. С какого ляду мне вам сдаваться?

Вопрос выжлецов отчего-то не порадовал.

Детина с бердышом, сквернословно гавкнув, перехватил древко обеими руками. Здоровяк снял буздыган с плеча. Застрекотал во мраке взводимый арбалет. Упырь ощерился, вдыхая заострившиеся ароматы дублёных кож, металла, конского и людского пота, солонины, которой молодцы вечеряли… и колдовства. Медовый, терпкий дух тёк от земли, из рваных кружев мха и шелестящих вересковых кустов, из расколотых камней и дёрна. Но удивляться новому оттенку было некогда.

Ужель прознал Эрвар про измену Седьмого колдуна? Или его безвременную смерть почуял? Ведь если в Голоземье творили гоэтические ритуалы, дозорные разъезды выжлецов могли привлечь лишнее внимание. С другой стороны, знаки должен был кто-то охранять. Но обезвредить калейдоскоп Фладэрику нынче не помешали. Так что или кого, забыли в Голоземье Псы Иргибы?

Выжлецов обучали ратному делу скорее пыльные большаки, чем мэтры фехтования, потому стиль боя не отличался изысканностью. А булавы в арсенале встречались куда чаще привычных Упырю клинков.

«От дубин не так легко отвыкнуть», — насмешливо подумал Фладэрик и пару раз крутанул саблю, пластая сгустившуюся ночь на пробу.

Князья мерцали в небесах, холодные и равнодушные. Над Мрачными Холмами протяжные распевки волчьих стай сплетались с шелестом сухой травы, рычаньем, свистом и молодецким уханьем раззадоривавших себя богатырей.

Сабля, ретивая сестрица, секла ловчее, а двигался вампир куда проворнее двужильных битюгов, и всё же сравнять шансы никак не получалось. Лезвие бердыша прошло в какой-то пяди над макушкой, а буздыган почти достал плечо. Упырь, отпрыгнув из-под удара, перекатился боком, подсёк ноги поддоспешнику и, поднимаясь, накрест перерубил шею. Отсечённая голова покатилась по отлогу, мягко подскакивая на кочках. Тело, нелепо растопырив руки, рухнуло ничком, забрызгав алым взревевших Псов.

Сухо щёлкнул арбалет.

Фладэрик увернулся от болта и с разворота по диагонали отсёк широко замахнувшегося бердышом ратника, рассадив туловище от ключицы до бедра. Одна беда — буздыган в тот момент тоже не прохлаждался.

Упыря сбили с ног, ткнули булавой по темечку, а обухом — аккурат в живот. Правую руку опалило болью. Медовый дух окутал вымоченным в лекарственных настоях саваном. В боку горели угли. Тело отнялось. Вампир изумлённо вытаращился на небо, где зашатались, заплясали путевые звёзды. Где заметала шитым серебром подолом Жрица, милостивая спутница Князей. Где распустились подобием ночных огней лиловые и изумрудные зарницы. А из Холмов навстречу им попёрли мертвецы.