Насилие истиной

* * *

«Укрощение строптивой» репетировали увлеченно. Катарина — Жаклин, Петруччо — Гаррик.

Петр Арсентьевич продемонстрировал в полной мере, на что способен. Шекспировские строфы вызывали в зрительном зале настолько бурную, живую реакцию, словно пьеса была написана только вчера. Никто даже не обращал внимания, что действие происходило в Италии, что влюблялись и страдали синьоры, а не строители коммунизма.

Петр Бахарев негласно был признан лучшим среди режиссеров столичных театров. Успех был полным и безоговорочным.

— Ну что, дети мои! — воскликнул он как-то вечером, после двух месяцев беспрерывных аншлагов. — А ведь это успех!

И тут, словно в подтверждение его слов, раздался телефонный звонок.

— Бахарев слушает! — густым баритоном произнес Петр Арсентьевич. — А, здравствуй!.. — узнал он звонившего. — Спасибо!.. Да ты что?.. Не может быть!.. Вот так совпадение!.. А!.. — лукаво прищурил он глаза. — Да, таких трудно сыскать!.. Что ж, пожалуй!.. Пусть!.. Когда?.. Хорошо, передам!.. До свиданья!

— Знаете, кто звонил? — хитро поглядел он на свое семейство. Кстати, уже изменившееся: вместо Людмилы Савельевны чай разливала Нинель Ипполитовна, — немного художница, немного поэтесса, а вообще — страстная поклонница Петра Арсентьевича. Она столь самозабвенно поклонялась ему в течение последних двух лет, что вытеснила из уютного и престижного кресла супруги самого Бахарева Людмилу Савельевну.

— Знаете, кто мне сейчас звонил? — повторил Петр Арсентьевич и, выслушав почтительное молчание, ответил: — Максим Береговский!

Позднее в советской энциклопедии будет написано: «Максим Васильевич Береговский — крупнейший советский кинорежиссер».

— Ему тоже наш спектакль понравился?! — не скрывая радости, воскликнул Гаррик.

— Понравился! Более того, тут просто мистическое совпадение, он, оказывается, приступил к съемкам «Укрощения строптивой».

— Великие умы встречаются! — преподнесла Нинель Ипполитовна азбучную истину так, словно изрекала ее первая.

Петр Арсентьевич, шутливо, но согласно кивнул.

— Так вот, посмотрев наш спектакль, он понял, что его Петруччо и Катарина — жалкие и ненастоящие. Он остановил съемку и приглашает вас, дети мои, сыграть эти роли в кино!

— А это не повредит спектаклю? — благоразумно поинтересовался Гаррик.

— Отчасти да, но если к делу подойти с умом, то пока будут длиться съемки, мы уже отыграем два сезона. А после выхода фильма на экраны зрители вновь захотят вас увидеть живьем на сцене!

Петр Арсентьевич рассчитал неплохо, но…

Жаклин была утверждена на роль Катарины с ходу. А вот с Гарриком вышла заминка. На сцене он был хорош, живая энергия скрадывала недостатки в игре. А в кино… Крупный план тотчас высветил полное отсутствие ироничной насмешки во взгляде Петруччо, чересчур тяжеловесное поддразнивание Катарины, отнюдь не виртуозное владение шпагой. Вместо быстрой смены настроений — застывшее выражение лица и позы, рассчитанные на театральный эффект. Максиму Васильевичу пришлось призадуматься. Он позвонил Бахареву-старшему и сказал: «Прости, но на роль Петруччо я возьму другого актера».

Петр Арсеньевич мягко, но весьма убедительно посоветовал невестке отказаться от съемок.

— Это будет уже не то!.. Да и вообще, ты должна сама понимать…

Но Жаклин вопреки всему сыграла роль Катарины в этом фильме, а он, в свою очередь, сыграл роль в ее судьбе.

Вместо Гаррика Береговский пригласил одного из самых популярных актеров того периода — Николая Лютаева. Помимо того, что Лютаев был действительно талантливым актером, он был еще и редкостно красивым мужчиной: высокий, с серо-голубыми глазами, опушенными густыми черными ресницами.

Береговский радостно потирал руки. «Вот это Петруччо, вот это Катарина!.. И Голливуду таких на найти».

Фильм побил все рекорды и получил главный приз на Всесоюзном кинофестивале. Цветы, аплодисменты, фотовспышки сопровождали повсюду Жаклин и Николая. Ему было тридцать три, ей — двадцать семь. И в жизни они оставались такими же яркими и фееричными, как их экранные персонажи. Жаклин больше не представляла себе жизни без кино… и без Николая.

Дом Бахаревых превратился из солидного, спокойного «В какой-то пресс-центр, — недовольно бурчал Петр Арсентьевич. — Постоянно какие-то журналисты, фотографы, а когда их нет, то нету и Жаклин. Слава покоя не дает!» — сердился он.

Гаррик тоже настаивал, чтобы, наконец, в доме воцарилась привычная атмосфера.

— Не нравится? Ну так в свою двухкомнатную уйду! — заявила Жаклин и поспешила выполнить угрозу.

Едва она переехала в доселе пустовавшую квартиру, как ее отношения с Лютаевым стали достоянием широкой публики.

Петр Арсентьевич и Гаррик призвали Жаклин к ответу. Она пришла, молча выслушала их увещевания, предостережения и заявила:

— Я подаю на развод!.. И ухожу из театра!

— Жаклин, опомнись! — вскричали разом отец и сын.

— Мне некогда! Я буду сниматься сразу в двух фильмах.

— Но ведь это глупые фильмы!.. Однодневки! А ты — серьезная драматическая актриса! — с неподдельным ужасом воскликнул Петр Арсентьевич. — Ты потеряешь себя, израсходуешь на пустяки!..

— Подумай, Жаклин! — молил Гаррик. — Не оставляй театр. Ты погубишь свой талант ради мимолетного успеха в кино.

Но все предостережения отскакивали от Жаклин, как мячики от стены. Она жаждала шумного успеха, яркой известности, славы! К тому же была безумно влюблена в Лютаева.

Пройдя школу Петра Арсентьевича, умевшего извлекать выгоду из всего, Жаклин организовала бракосочетание с Николаем Лютаевым подобно голливудским. Молодые, красивые, талантливые актеры соединяют свои судьбы. Да этим вся страна должна умилиться!

Свидетельницей на свадьбе была Илона, она буквально вымолила у Жаклин эту роль.

Из двух фильмов, о которых с вызовом заявила Жаклин, вышел на экраны только первый. Прошел с успехом, о нем говорили, писали, но как-то быстро и незаслуженно забыли. Но Жаклин уже пригласили на новую роль.

Николай в это время снимался в Ялте. До нее стали долетать слухи, что он увлекся одной местной красавицей, много пьет и попал в какую-то историю, окончившуюся безобразной дракой. Она вылетела в Ялту. Нашла Николая мертвецки пьяным, съемки — сорванными. Режиссер бросился к ней как к спасительнице.

— Сделайте что-нибудь! Умоляю! Иначе я погиб!

Жаклин, опять-таки используя тактику внушения Петра Арсентьевича, попыталась поговорить с мужем, но натолкнулась на такое самолюбование и восхищение собственным «я», что растерялась. Он смотрелся в зеркало, принимал картинные позы и отвечал, что ей, еще ничего собою не представляющей в кинематографе, следует молчать и восхищаться талантом мужа.

Все покатилось как-то чересчур быстро. Семейная жизнь разбилась в течение года. А еще двумя годами спустя утопил себя в вине и славе сам Николай. Его перестали приглашать сниматься. Заносчиво бросив: «Они еще приползут ко мне!», он уехал на Киевскую киностудию, но фильм получился средним. Скупо прошел по большим экранам и прочно осел в маленьких кинотеатриках и клубах. На творческие встречи его почти не приглашали, боялись, что напьется и сорвет. Далее последовали «Белорусьфильм», «Молдова-фильм», там его уже откачивали в больнице, и закончилась блестящая карьера талантливого красивого актера на киностудии «Туркменфильм» — последняя картина с его участием даже не дошла до экранов России.

У Жаклин с кинематографом тоже не сложилось. Она пламенно и беззаветно полюбила его, а он, одарив мимолетной привязанностью, быстро забыл об актрисе Рахманиной…

Воспоминания Жаклин прервал телефонный звонок, чему она даже обрадовалась.

— Успокоилась? — вновь раздался голос Марго.

— А я и не волновалась!

— Тогда я тебе еще раз скажу: брось, подруга, ты эту писанину.

— Что попусту слова терять!

— Петра хоть оставь в покое!

— Еще чего! И не подумаю!

— Ой, господи! Ну что ты там еще хочешь о нем написать?

— Осталось всего несколько штрихов, и портрет будет закончен.

— Каких еще штрихов?

— О Степе Райкове!

— Ты убьешь старика!

— Правда не убивает, а лечит.

— Когда это было?! Забудь!

— Забыть?! Ты помнишь, какие глаза были у Степки? Поле васильковое, а стали пустыней выжженной! Ты же не видела!.. А я… даже если захочу, никогда не забуду.

Степан Райков был акробатом от Бога. Что он творил! «Это не человек, — утверждал «Пари-Матч», — это чудо природы». Довольно банальное определение, но совершенно точное.

Бахарев пригласил Степана в мюзик-холл. Он был младшим братом его большого друга, Валентина Райкова. Степану было двадцать два, Валентину — уже за сорок, поэтому последний относился к нему почти как отец.

Петр Арсентьевич довольно мурлыкал, видя, какое созвездие артистов он собрал в своем мюзик-холле.

Выступления Райкова всегда шли на бис. Журналисты и фоторепортеры буквально преследовали его. Им хотелось разгадать тайну чудо-человека.

Однажды в Париже Степан постучал в номер к Гаррику, чрезвычайно удивившемуся необычной бледности друга. Степан вошел в номер и сказал нервно, что ему нужно посоветоваться.

— Понимаешь, мне нужен совет! — с выражением муки на лице прошептал он.

— Что случилось?

Степан оглянулся по сторонам и тихо произнес:

— Мне предлагают ангажемент в Париже!

Гаррик, не сразу вникнув в суть дела, совершенно искренне воскликнул:

— Так это же здорово!

— Здорово! — кивнул головой Степан. — Только для того, чтобы его подписать, я должен попросить политического убежища!

— То есть?! — теперь уже побледнел и Гаррик.

— То есть я должен навсегда остаться за границей! Разве наши власти разрешат мне пожить и поработать в Париже, а потом вернуться?

— Тогда, конечно, не соглашайся! — благоразумно посоветовал Гаррик.

— Но это такой простор!.. Я бы гастролировал по всему свету!..

— Ты и так гастролируешь!

— Да, как собака на длинном поводке и на пайке, определенном тебе заботливыми товарищами сверху.

Гаррик побледнел еще сильнее Степана и сказал:

— Тогда не знаю!..

— Вот и я не знаю! Как же навсегда оставить своих?.. Но и возвращаться туда, жить по указке, тоже не хочу!.. Я ведь молод, я многое могу!

— Может, с отцом посоветуемся? — осторожно предложил Гаррик.

Степан, безоговорочно доверяющий Петру Арсентьевичу, согласился.

Отправились в номер к Бахареву-старшему. У него застали Жаклин и еще троих артистов. Увидев по лицу сына, что что-то случилось, Петр Арсентьевич быстро завершил разговор. Артисты ушли, а Жаклин осталась. Гаррик взглянул на Степана.

— Да ладно! — сказал тот. — Она же твоя невеста!

Петр Арсентьевич очень внимательно выслушал Степана. Жаклин вся порозовела, представив на мгновение, что было бы, если бы такой контракт предложили ей.

«Я бы ни минуты не думала!» — хотелось ей крикнуть Степану, но, взглянув на сосредоточенное лицо Петра Арсентьевича, прикусила язык.

Петр Арсентьевич молчал несколько минут, показавшихся Степану вечностью.

— Заманчиво! — наконец произнес он. — Как артиста я тебя отлично понимаю, но как гражданина!..