Еше раз по поводу мокрого снега

Володя Крючков просто заболел желанием расшифровать дневник и выяснить, кто его автор, и заразил этой криптографической горячкой своего приятеля айтишника Вадима и подругу Вадика, Лену, учившуюся на историческом факультете в универе. Крючков как-то показал дневник Ксении Петровне, и она тоже увлеклась «тайной дневника неизвестного», как она иронизировала, немного стесняясь своего вовлечения в эту «операцию Энигма». Впрочем, у самой Ксении возникали ассоциации скорее с любимыми ею в далеком детстве историями про кортик и бронзовую птицу.

Историк Лена высказала предположение, что переход на шифр связан с так называемой операцией «бывшие люди», когда из Ленинграда были выселены больше 10 тысяч людей дворянского и «буржуазного» происхождения. Чекисты просто брали телефонную книгу 1917 года и выбирали из нее «аристократические» подозрительные фамилии. Но это правда было в 1935 году уже, но в закодированной части дневника непонятны и даты, может, автор начал заполнять дневник зашифрованными записями после довольно длительного перерыва?

Неделю назад Ксения Петровна взяла дневник неизвестного, чтобы показать одному специалисту, знакомому с кодами и кодированием, которого нашла по «наводке» своей давней питерской приятельницы. Специалист непременно хотел подержать оригинал дневника «во всей его материальности», — так передала его слова приятельница Татьяна. Собирались договориться о встрече, но тут Ксении пришлось уехать в Финляндию, чтоб не пропала виза, а последние два дня ей было и вовсе не шифров и экспертов, так дневник и пролежал у нее в сумке. Засунула его в средний отдел, застегнула на молнию и забыла выложить, — так что тетрадка пропутешествовала с он с ней в Тампере и обратно.

Ребята уже ждали ее в квартире, где Володя жил с родителями. Ксения Петровна повинилась, что не успела повидаться с экспертом по шифрам и кодам до своей поездки в Финляндию, а теперь он уехал и вне достижимости. Собственных догадок насчет расшифровки кода никто с собой не принес, но Лена, поработав с источниками, попыталась выявить людей, которые жили в Тучковом переулке и были выселены во время чисток 1935 года. Она нашла семью Таубе, которая проживала на углу Среднего проспекта и Тучкова переулка и в которой был мальчик Феликс1921 года рождения.

«По возрасту подходит», — сказала Лена. Можно попробовать поискать, куда эта семья была сослана, хотя это, конечно, потребует времени.

«А что это нам даст, — ну узнаем мы, допустим, что это Феликс Таубе и выслали их в какой-нибудь Свердловск, но как это поможет нам его записи расшифровать? — спросил Вадим.

«Таубе» — немецкая фамилия, может, код надо искать в немецком языке — высказала предположение Ксения Петровна.

— Ленка, а ты выяснила, кем они до революции были, эти Таубе, может, у них несметные богатства были, и этот Феликс пишет, где они эти фамильные драгоценности спрятали, — двадцатипятилетний Владимир, говоря это, сам выглядел пятнадцатилетним подростком.

— Да тут даже в архивах не надо преть. Напиши запрос в Википедию, и сразу выходит инфа и об инженере-путейце Таубе, и о баронессе фон Таубе, владелице зданий и отелей, словом, были среди Таубе очень даже состоятельные люди. Если, конечно, наш Феликс — из тех Таубе.

— И если вообще наш дневник написан этим самым Феликсом Таубе, — урезонила Ксения Петровна.

— И что еще можно сделать с этим шифром, я просто не знаю, — сказал Вадим. — Все эти известные способы кодирования всякие перестановки букв, согласных и гласных, атбаш там или код Цезаря и т. п. — все это я уже попробовал, ничего не получается. Ну попробую еще поиграть немецким алфавитом, как Ксения Петровна сказала, или там с французским еще повертеть-покрутить.

— Конечно, если Феликс, ну будем его так условно называть, использовал, как Штирлиц какую-то книгу для шифрования, то, не зная, какую именно, ничего не расшифруешь, — уже с оттенком безнадежности протянул Володя.

— Подождите, давайте еще внимательно посмотрим на те книги и тех авторов, которых он в первой части дневника упоминает, — предложила Ксения Петровна. — Попробуйте по этому пути пойти, Володя. Вдруг он взял, например, первую страницу в какой-то из названных книг в качестве ключа. Заменял там первую букву своего сообщения на первую букву в слове на странице и т. д.

— Ну да, если первую страницу, а если сто двадцать седьмую, например?

— Тогда, конечно, миссия не выполнима. Но попытка не пытка, — попробуем до конца использовать то, что мы можем использовать. И все же вряд ли наш условный Феликс был Исаевым-Штирлицем, здесь какой-то довольно простой ключ должен быть.

Договорившись созвониться через пару дней с ребятами, Ксения Петровна наконец направилась на встречу со своей спасительницей Людмилой. Встретившись у дверей библиотеки, они решили поговорить за обедом, а потом разойтись по своим делам.

Глава пятнадцатая

Людмила долго и участливо расспрашивала о визитах Ксении Петровны в полицию и следственный комитет, удивлялась тому, как быстро доблестные менты раскрыли убийство и, казалось, искренне радовалась за Ксению Петровну, которую не только не числят в подозреваемых, но и от свидетельских обязанностей практически уже освободили. Она сказала, что Ксения Петровна совершенно спокойно может продолжать жить на даче в Горелово сколько угодно, ну, по крайней мере до Нового года совершенно бесплатно, а, если ей совестно жить бесплатно, то может заплатить за месяц за отопление, воду и электричество. Пообещав на днях навестить Ксению в ее загородном уединении и показать свою статью о семейных отношениях, судьбой которой из вежливости поинтересовалась Ксения, Людмила откланялась, а Ксения направилась наконец в библиотеку, продолжать свои мирные бдения над журналами позапрошлого века, так неожиданно прерванные бурными событиями в детективном жанре, который Ксения любила, но, как оказалось, только вприглядку, а не в прикуску.

Несколько следующих дней прошло вполне мирно и даже скучновато. Каждый вечер возвращаясь на электричке в Горелово, Ксения думала о том, что в один прекрасный день ей надо бы добраться до конечного пункта назначения поезда — Гатчины, где она была последний раз чуть ли не четверть века назад. С тех пор, как ей говорили, и дворец и парк заметно похорошели. Погода правда не располагала к экскурсиям на свежем воздухе, но когда еще предоставится возможность…

Во вторник, позанимавшись с утра за компьютером и перекусив, Ксения Петровна направилась на станцию, и села на поезд, уходящий с другой, чем обычно, платформы. Добравшись до Гатчинского дворца, она с удовольствием сняла и повесила на крючок в пустом гардеробе промокший от мокрого снега пуховик, и долго бродила по залам дворца в блаженном одиночестве, только пару раз набредя на чем-то похожих на нее немолодых посетительниц — любительниц исторической старины. В гардероб она спустилась уже в сумерках. Ее пуховик одиноко висел на вешалке: пенсионерок, которые обычно подают пальто посетителям в таких музеях, не было видно. Наверное, отправили в неоплачиваемый отпуск в несезон, соблюдая режим экономии. Надев пальто, Ксения подумала, что от волнений последних дней она, судя по всему, немного похудела. Оно, конечно, и неплохо, но вообще постоянный стресс и сидение за компьютером — не лучший образ жизни. Надо заставлять себя побольше гулять на воздухе! Понукаемая такими «зожными» мыслями, Ксения Петровна, несмотря на сумерки и сыплющейся с неба снежок, отправилась гулять по гатчинскому парку. Но довольно быстро совсем стемнело, и Ксения решила направиться к электричке. Засунув руку в карман пальто, чтобы проверить там ли билет на поезд, она вместо билета обнаружила в кармане красную книжечку с гербом — пенсионное удостоверение старого образца. Подойдя к фонарю, Ксения раскрыла книжечку и прочитала имя владелицы: Владлена Семенова Симбирцева. Тут Ксения Петровна поняла, почему пуховик показался ей немного просторным. Дело совсем не в похудении, а в том, что она надела чужое пальто. Вернее, женщина — вот эта самая Владлена Семеновна — одела ее пуховик, а свой, точно такой же, синего цвета и размера примерно того же, оставила на вешалке в гардеробе. Ксения Петровна поспешила к дворцу, который, согласно расписанию, вот-вот должен был закрыться. Однако возле входа в здание толпилась небольшая кучка народу и среди них долговязый человек в форме полицейского. Господи, что опять случилось-то? — подумала Ксения. В последнее время она притягивает полицейских так, как будто специально намагничена. Подойдя поближе, Ксения с удивлением услышала собственную фамилию, которую кричал в мобильник долговязый полицейский. Да, Морозова Ксения Петровна. Упала с Горбатого моста, да. Расшиблась насмерть. Ксения почувствовала, как ноги ее ослабли, она тихо вскрикнула и, к своему стыду, начала оседать на мокрую землю. Стоящий рядом мужчина подхватил ее, не дав упасть. Вам плохо, женщина? — спросил он. Ксения открывала рот, как рыба на суше, и не с первого раза пролепетала: «Это я Ксения Петровна Морозова, живая». Полицейский, не расслышав ее бормотания, стал удаляться, но поддержавший ее мужчина, крикнул ему в спину: «Погодите, тут женщина что-то вам сказать хочет». Полицейский развернулся и подошел к Ксении.

— Вы сказали, что какая-то Ксения Морозова упала с моста,

— Да. упала неудачно, головой на камни нырнула, непонятно как. А Вы что, знали ее?

— Это я, Морозова Ксения Петровна, — выдохнула Ксения

— То есть как вы? — полицейский был в явном замешательстве.

— Так я, вот мой паспорт, — Ксения достала из сумки документ и протянула долговязому. Тот внимательно поизучал паспорт, потом долго разглядывал Ксению и снова паспорт.

— А та, что с моста упала кто тогда, — спросил он неизвестно у кого.

— Это, наверное, Владлена Симбирцева, вот пенсионное удостоверение. Мы с ней, судя по всему, перепутали наши пуховики в гардеробе. Я только недавно это поняла, когда нашла в кармане вот это.

— Да, дела, — протянул полицейский, которого хотелось назвать дядя Степа-милиционер. — А пальто у вас одинаковые и шапки, да и лица вроде похожи, хотя в темноте не разглядишь. И в кармане у нее был читательский билет на имя Морозовой, потому и решили, что она Морозова и есть. Придется Вам, гражданка Морозова пройти со мной в отделение полиции.

Ксения поплелась за дядей Степой, успев подумать, что в последние дни она таскается в отделения полиции, как на работу.

Уже почти с заученностью автомата ответив на вопросы в полиции и подписав протокол, Ксения поехала с дядей Степой в больничный морг, откуда вынесли ее пуховик, грязный и мокрый, снятый с несчастной Владлены, в темноте неудачно упавшей с Горбатого моста.

Долговязый полицейский, которого звали не Степаном, а Сергеем Александровичем, довез ее до станции и посадил в электричку. Ксения положила грязный пуховик рядом с собой на сидение и еле сдерживалась, чтоб не заплакать, вернее, не заскулить. Сквозь грязное стекло и набегающие слезы она смотрела на перрон и ей показалось, что там кто-то опять идет, не размахивая руками, как герой давнего времени Григорий Александрович Печорин.