Еше раз по поводу мокрого снега

Ксения добралась на метро до центра, провела пару часов в библиотеке, сдав одни журналы и заказав новые, договорилась с молодыми коллегами, работавшими с «криптографическим дневником», о завтрашней встрече на квартире одного из них, и отправилась на встречу со следователем Следственного комитета Филимоновым А.М.

Алексей Максимович принял ее довольно любезно и после ритуальных протокольных вопросов сообщил, что, во-первых, выяснилось, как покойник из ванны проник в ее квартиру и, во-вторых, есть обоснованные предположения, зачем он туда полез, скорее за чем — пишем это раздельно. Опрошенная в больнице мать покойного Надежда сказала, что у них с давних пор хранился ключ от соседской квартиры. Старые жильцы, которые давно уже там не жили, оставили ей ключ на всякий пожарный случай, и он всегда лежал в одном месте, в ящике кухонного стола, о чем знал и ее непутевый сын.

Во время вчерашнего осмотра квартиры в кухне под подоконником был обнаружен самодельный тайник, а в нем следы порошка. Словом, короче говоря, скорее всего пустующая квартирка использовалась для хранения наркотиков, и возможно, Серега с товарищем по увлечению пришли за своим «лакомством» и что-то не поделили: может, наркотик не нашли и один обвинил другого в его исчезновении или просто убивец решил не делить закладку с Серегой. Стукнул «сошприцовника» чем-то круглым и тяжелым по голове и отбыл с добычею. В общем, скорее всего это наркоманские разборки. Может, убивец уже укололся и забылся и догоняет своего убитого приятеля по дороге в лучший мир. Мы его еще, конечно, поищем — без всякого энтузиазма закончил Алексей Максимович, так что Вы на всякий случай побудьте еще недельку в пределах достижимости.

— А куда это круглое и тяжелое делось? — зачем-то поинтересовалась Ксения.

— Ну, вероятно, с собой прихватил и выбросил — ну вот хоть в Смоленку или еще куда. Тут полно кругом строек и строительного мусора — весь не переберешь.

— Вы, если пожелаете, можете в квартиру вернуться, мы там уже все закончили, а злодей вряд ли туда теперь заглянет.

— Спасибо, но вряд ли это у меня получится, — помотала головой Ксения.

Перекусив в каком-то кафе с грузинским акцентом, Ксения на трамвае отправилась на свидание к следующему Порфирию Петровичу, то бишь, Иван Ивановичу.

Подойдя к указанной в смс-повестке двери, Ксения Петровна, постучала, но красивый баритон велел ей минутку подождать. Его обладатель разговаривал по телефону. Через неплотно прикрытую дверь Ксения довольно отчетливо слышала, как он жалуется собеседнику, что приходится возиться со смертью какой-то престарелой тетки, которая отдала концы в поезде Аллегро. Тетка оказалась не просто теткой, а теткой депутата ЗакСобрания, который вбил себе в голову, что его бесценную тетушку отравили — так ему кто-то из врачей в больнице сказал, куда даму из поезда доставили. Кому нужно травить эту престарелую курицу? — возмущался баритон. — Теперь возись с этим тухляком, будто нам делать больше нечего. Ну ладно, — закончил он разговор, тут как раз у меня пришла свидетельница, такая же, наверное, бестолковая тетка-курица, как покойница»

— Гражданка Морозова, проходите — послышалось из кабинета.

Обладатель оперного баритона оказался еще довольно молодым человеком выразительной наружности: из-под густых, каких-то ухоженных бровей сверкали темно карие глаза. Прямо парубок из «Сорочинской ярмарки» Мусоргского.

Уже второй раз за день Ксения отчиталась о своей фамилии, имени, отчестве, годе и месте рождения, и отвечая на вопросы, рассказала, когда, зачем и почему она ездила в Финляндию. Подтвердила, что да, действительно она возвращалась в Питер 16 ноября утренним поездом «Аллегро», второй вагон место семь. На вопросы о соседке она рассказала, что помнит, что та села в Вайникале, но они даже не представились друг другу, а после пересечения границы, проверки паспортов и таможенного досмотра она сразу ушла в вагон-ресторан, где встретилась со старой знакомой, провела в разговорах с ней время до самого Питера, а, возвратившись в вагон, застала свою соседку лежащей на полу. Вероятно, той стало плохо.

Маргарита Михайловна Петрова, ваша соседка, скончалась, не приходя в сознание, как зафиксировали врачи скорой помощи, — сообщил следователь

— Мне очень жаль, — сказала Ксения, — но я не понимаю, чем я могу быть полезна.

— Мы обязаны опросить всех свидетелей происшествия. — пояснил кареглазый парубок. — прочитайте протокол и подпишите здесь.

Ксения подписала протянутую ей бумагу, попрощалась и вышла. Уже стоя на остановке трамвая, она вспомнила, что не рассказала следователю о том, что по просьбе Маргариты приносила ей чай из вагона-ресторана. Ксения уже почти решила вернуться, но потом вспомнила, как парубок Николаев презрительно называл и покойную Маргариту и ее тетками-курицами и решила не возвращаться. Тем более, что о чае Николаев вопросов не задавал. А без вопроса нет и ответа. Не чаем же вагон-ресторанным отравилась одышливая Маргарита. Разберутся и без нее. Она и так потратила кучу времени на исполнение своего гражданского долга.

Глава двенадцатая

Ксения позвонила Людмиле и испытала чувство глубокого удовлетворения, когда та сообщила, что сегодня вечером очень занята и, если Ксения Петровна помнит дорогу на гореловскую дачу и справится со всеми замками, то они могли бы встретиться завтра часа в два дня у входа в библиотеку и обо всем спокойно поговорить.

На извинения и благодарности Ксении Петровны Людмила еще и еще раз заверила ее, что все в порядке, никаких неудобств она никому не доставляет, напротив, радостно помочь хорошему человеку, попавшему в беду.

Сев в вагон электрички на Балтийском вокзале, Ксения смотрела на в окно толпу приезжающих-отъезжающих, почти задремывая. Она очень устала, хотя в общем-то ничего особенного за весь день и не сделала. Ничего особенного и ничего полезного. За окном повалил снег, густой-густой, «Снег идет густой-густой, в ногу с ним стопами теми, в том же темпе, с ленью той или с той же быстротой, может быть, проходит время» — сразу вспомнилось Ксении. Сквозь завесу снега она увидела на платформе мужскую фигуру, которая показалась ей знакомой. По крайней мере походка, то, что человек не размахивал руками, когда шел, вызывала смутные воспоминания. В мозгу тут же прозвучала цитата из «Героя нашего времени» — про то, что такая походка верный признак скрытости характера. Ксения подумала, что совсем недавно вроде вспоминала уже такую же цитату по схожему поводу. Она попыталась вглядеться, угадать кто это, но в это время поезд дернулся, и платформа быстро отъехала назад, а с ней так и не узнанный «удивленный пешеход». Ксения достала телефон, чтобы почитать новости или фейсбучную ленту, но связи не было. Ехать, ничего не читая, было как-то непривычно, Ксения, сколько себя помнила, читала везде и всегда — это просто стало уже неотвязной привычкой — водить глазами по буквам, складывая их в слова. Раньше она готова была читать хоть надписи на обертках конфет, но в нынешние времена обычно выручал мобильник. Однако сейчас он мог предложить для чтения только список контактов. Но на сидении возле себя Ксения обнаружила оборванную страницу из какого-то журнала и принялась за привычное занятие. На странице, выдранной, вероятно, из глянцевого журнала и оборванной сверху, был кусок из какого-то, как можно было понять, воспоминания о детстве. «А в доме был подвал, такое подвальное помещение, типа склада что ли, с маленьким окном и входом со двора. Там всякие ведра хранились, всякий инвентарь для уборки. И вот мы залезли в этот подвал и там заигрались, и не заметили, как началась страшная метель и снегом завалило и дверь в этот подвал, и окно. Стало темно и страшно, но выйти мы не могли, долго плакали, а потом заснули. И никто не знал, где мы, искали нас, наверное, везде, но не нашли. А наша собака, большая белая такая у нас была собака, стала лаять возле этой заваленной снегом двери в подвал и снег начала лапами копать. Взрослые ее прогоняли, а она не уходила. Тут и они начали лопатами снег разгребать и так нашли нас в этом подвале, зареванных и спящих. Собака нас спасла»

Ксения, зачитавшись, чуть не проехала свою станцию, слава богу, услышала, как объявили, что следующая остановка «платформа Горелово», кинула на сидение журнальную страницу, подхватила сумку с продуктами, купленными на ужин и завтрак, и вышла на перрон.

Глава тринадцатая

К своему удивлению, она провела вечер довольно спокойно и даже смогла немного поработать над статьей. И уснула довольно быстро. Но посреди ночи она вдруг проснулась — ей приснился сон о том, что она лежит с каком-то постепенно темнеющем помещении и слышит откуда-то собачий лай. От этого лая она проснулась и вдруг ясно увидела эту большую лохматую белую собаку. Мишку. Собаку так звали — Мишка.

Ксения села на кровати. На экране мобильника высветилось время — 4 часа. Самое глухое время ночи. Говорят, что большинство смертей происходит именно в этот предрассветный час. Хотя в ноябре трудно назвать этот час предрассветным.

Ксения, как и прошлой ночью, зажгла свет, пошла в комнату с камином и включила чайник, который заурчал умиротворяюще. Накинув кофту и заварив себе чаю, Ксения уселась на диван и стала думать о причудах сновидений. Почему ей вдруг приснились чужие воспоминания? В ее детстве никаких снежных метелей не было и быть не могло — все детство прошло в южных местах: сначала они жили на Волге, а потом в Узбекистане, в маленьком городишке в горах, возникшем рядом с шахтой. Помнит она себя лет с шести, и ее детские воспоминания связаны с жарой, а не холодом и снегом. Помнит, как каким-то летом они с подружками почти весь день проводили, сидя в мелкой запруде горной речушки, кажется, местные называли ее саем. Мама туда даже еду приносила. Какая-то немыслимая жара стояла. Еще помнит, как рядом с домом была больница, мама там медсестрой работала. А она, шестилетняя, наверное, еще до школы, ходила на зады больницы, где на обрыве над горой была свалка бинтов, гипса и использованного и прочего больничного мусора. Вот возле этой свалки Ксения, чтоб никто не видел, взяв какую-то палку, изображающую микрофон, пела что-то такое антирасистское «мы тоже люди, и тоже любим. Хоть кожа черная у нас, но кровь чиста. та-та-та». Ни слуха, ни голоса у нее никогда не бывала, но сладко было представлять себя артисткой. А вместо публики на нее смотрели горы. И никаких белых собак.

Ксения решила, раз уже все равно проснулась, поработать над статьей, тем более что материалом для нее были как раз женские дневники и воспоминания. Так что Ксении хорошо было известно, насколько причудлива и обманчива может быть память. Человек пишет мемуары с чистой совестью, уверенный, что все так и было, как он или она помнит, а на самом деле память с ним шутки играет, морочит и глючит. Какие-нибудь собаки Мишки прибегают из чужих воспоминаний.

Глава четырнадцатая

В десять утра Ксения Петровна уже звонила в дверь квартиры своего коллеги, у которого собрались молодые исследователи из их гранта, чтобы поколдовать над криптодневником, как они его между собой прозвали. Этот дневник аспирант Володя Крючков купил на Уделке, на питерском блошином рынке за символическую цену в 200 рублей вместе с несколькими семейными фотоальбомами. Вернее сказать, дневник, представлявший собой не очень толстую тетрадь с оторванным переплетом, был заложен между страницами одного из фотоальбомов. Начинались записи, сделанные вполне разборчивым, почти каллиграфическим почерком, записью от 1 ноября 1934 год, а и сначала содержание их было вполне обычным для подросткового дневника. Автор, которому, судя по всему было лет 14–15, писал о почитанных книгах, ссорах и примирениях с одноклассником-другом, мечтал, о том, что в Ленинграде построят метро еще почище московского, что удастся через одного пацана раздобыть два билета в «Титан» на «Чапая» (и тогда уж Ритка ни за что не откажется с ним пойти — это ж только запредельная идиотка могла бы от такого отказаться!). 3 декабря автор делает запись прописными буквами о том, что убит Киров С. М., а 5 декабря о том, что город Вятка теперь будет носить имя Кирова. А все следующие записи сделаны уже каким-то шифром, то есть, буквы автор использует обычные, кириллические, но ставит их в другом порядке, так что получается полная абракадабра. Такими закодированными сообщениями заполнены еще 15 страниц, а последние листы в тетради, вероятнее всего остались незаполненными, и кто-то вырвал их для других, вероятно, более прозаических нужд. Страницы оборваны неровно, и на оставшихся обрывках бумаги нет никаких следов букв, потому и можно сделать вывод, что эти листы остались чистыми. Так как обложка дневника, на которой, обычно автор писал свое имя, тоже отсутствовала, то имя и фамилия того, кто вел дневник, осталась неизвестна. Из первых записей можно было узнать только, что жил он в центре Ленинграда на Васильевском острове в Тучковом переулке, где-то недалеко от Екатерининской церкви.