Петля

Он отстранился от нее.

— Я схожу за водой.

— Мне уже расхотелось пить. Ну и глаза у тебя, смотри куда-нибудь в сторону.

— Какие у меня глаза?

— Чудны́е. И злые. Я иногда боюсь их. Как тогда, когда ты ждал меня там...

Он легко ладонями сдавил ей виски и запрокинул голову. Она упала в мох, словно в подушку, и сразу утонула в знакомом горьком запахе земли и трав — у нее закружилась голова, по телу разлилась обжигающая волна. Его лицо на мгновение закрыло от нее солнце, вблизи черты его расплылись и исчезли, остался опять только этот разрушительный зной, огонь, пожирающий все, — она почти теряла сознание...

Он прижался к ней и зашептал:

— Аничка... дорогая... любимая...

— Иржик... Иржик...

Это была уже не игра. Она попыталась оттолкнуть его, но тотчас смирилась и только ждала, чтобы все скорее кончилось. И он, словно слыша ее зов, стал другим, в нем пробудилось нечто незнакомое ей — какая-то властная и настойчивая сила, которой природа обеспечила себе продолжение рода людского.

— Ты в своем уме?..

И Анна, впившись пальцами в мох, закрыла глаза.

Они оставались там до сумерек. Она сидела, привалившись спиной к его груди, и терпеливо ждала, когда боль отпустит ее. Слова не шли к ней, эта странная первая любовь развеяла в ней все, чем она жила до сих пор, но то, что должно было прийти взамен, — пока не приходило.

Он спросил, о чем она думает. Она ответила, что ни о чем — просто рада, что все уже кончилось.

Он сжал ее голову ладонями, притянул к себе и поцеловал волосы. У него были узкие, сухие и тяжелые руки — ей было приятно их ощущать.

Мягкие сумерки умирали в багровом зареве. Иглы ласточек и стрижей без устали прошивали балдахин опускавшейся ночи. Летучие мыши, мохнатые шмели сновали над черным кружевом леса, внезапно пронзительно запел кулик, и его жалобный выкрик, полный болезненной тоски, заставил Анну теснее прижаться к своему любимому.

— Меня коснулась смерть, — сказала Анна, дрожа всем телом. — Удивительно.

— Что удивительно?

— Всё, всё. Всё на свете. Слышишь? Внизу играют. Тебе пора домой — обыщутся тебя.

— Почему ты так думаешь?

— Так просто. Думаю, и все...

— А что, если и тебя уже ждут. Они вернутся сегодня, да?

— Откуда я знаю, — ответила Анна. — Какое мне дело. Что сегодня, что завтра. Мне все равно. Мне так хорошо, я так счастлива... А вдруг нас кто увидит? Твоя мать не пережила бы...

— Оставь, Анна, — сказал Иржик и, склонившись к ее волосам, погрузил в них лицо, словно в живительный поток. — Ну чего ты боишься, ведь мы вместе, нас уже ничто на свете не разлучит.

Анна тихо заплакала. Она оплакивала все свои бывшие печали, и радости, и мелкие невзгоды, и пустяковые стычки с матерью, оплакивала свое девичество... А когда перестала плакать, это уже была молодая женщина, решившая защищать свое счастье, бороться за него до конца, чего бы это ни стоило.

Вместе они дошли до его дома. Она простилась с ним во дворе, подставив для поцелуя щеку.

— Ну беги, — торопила она его. — Не то твоя мать поднимет всю Горку.

Дома Анна приняла душ, долго обливалась холодной водой, докрасна терла губкой тело.

— Реву как белуга... дура какая-то, — отругала она себя, накинула на плечи короткий махровый халатик и, оставляя на полу мокрые следы, пошла в кухню. Там схватила черствую горбушку хлеба, газету и поднялась в мансарду. Растянувшись на кушетке, она развернула газету.

«Мир женщинам всего мира» — сообщалось в этой газете, так же как и то, что «стеганые одеяла из нашего и импортного материала изготовляем в кратчайший срок» и что «Hot wine» — новое высококачественное марочное вино»...

Анна сощурила глаза, мелкие буковки объявлений кружились и расплывались...

«Худ. фотограф ищет модель. Шифр: объектив».

— Ой, — ахнула она изумленно и, взяв фломастер, тщательно обвела объявление.

Газета перестала ее занимать, вместе с фломастером она положила ее на полочку в изголовье.

Сладкая истома волнами разлилась по телу. Она еще немного почитала книгу, но уже почти не воспринимала смысла слов — вместо этого навязчиво крутилась перед ней карусель сбивчивых образов, впечатлений и воспоминаний.

Она потянулась к газете, взяла ее и, свернув вчетверо, вложила в книгу.