Без очереди в рай

Нужная квартира согласно облезлому шильдику у парадной двери находилась на последнем этаже. Без лифта, разумеется, а впридачу ко всему на лестнице тьма была кромешная. Неприятная такая лестница, подарок отморозкам, вздумавшим, к примеру, растрясти врача на предмет наркотиков. Или же еще какое окаянство над доктором, а паче докторицей во мраке учинить. Всякое с коллегами случалось, и пускай лично Яну Бог пока что миловал, всё равно — неприятная ей лестница попалась. Ладно бы водитель в машине страховал…

(Экономьте электроэнергию! Помните, каждая непогашенная лампочка — лишний рубль в карман Чубайсу!)

Яна приготовила фонарик. Прежде чем войти, она внутренне вся подобралась и внутренне же вслушалась (фраза неказистая, но по сути — верно). Пусто, только тишина — ничего, кроме тишины, Яна не услышала. Тать в нощи, затаившись, может замереть и задержать дыхание, но ауру под капюшон не спрячешь, а ее Яна бы учуяла. Развитая способность на уровне ощущения определять наличие опасности стоила в подобной ситуации всех остальных навыков, благоприобретенных за годы занятий карате. Не такая уж и редкая способность, кстати говоря, тут ниндзя быть не надо, достаточно на «неотложке» потренироваться.

Интуиция ее не подвела, в подъезде никого не оказалось. В квартире, как выяснилось, тоже. Глупость разрешилась глупостью — дверь Яне не открыли. Если верить той же интуиции, никто внутри не прятался, чувствовалось — за дверью пустота. Никого и ничего — то есть ничего особо удивительного, опять-таки обычный ложный вызов. Что поделаешь, случается порой много в этой жизни извращенцев. Вон где-то с год назад на соседней «неотложке» какие-то уроды всем машинам просто так порезали колеса — и тоже…

Короче, ничего. Потрезвонив несколько минут, больше для проформы, Яна плюнула и, прихрамывая на обе потертые конечности, потащилась вниз. Не поленилась, немного отошла, убедилась, что окна этой чертовой квартиры не освещены, еще раз смачно плюнула — и с чистой совестью убралась восвояси.

Глупость разрешилась глупостью и в таком же духе завершилась. К отделению она подъехала одновременно с Калугиным. Яна любопытства ради засекла — разминулись они всего на четверть часа. Знала бы — могла бы и не ездить… впрочем, в любом случае она могла не ездить.

— Управился?

— А то! А чего ты без меня катаешься? — ревниво спросил ее Калугин.

— Алиса… — развела руками Яна; объясняться долго не пришлось — характерец старшей медсестры был хорошо известен даже шоферюгам.

— Вот ведь… баба, слово нехорошее! — прочувствованно сказанул Калугин. — Да начхала бы ты, Янка, на нее, а потом сама бы Рудасу рапорт накатала… Вызов-то хоть как? — поинтересовался он.

— А никак: что называется — покойник от осмотра уклонился, — беспечно отмахнулась Яна.

— В том смысле, что ложняк? Ну тогда тем более на… чхи!! — чихнул Калугин. — Много чести с этой сучкой лаяться. Пошла она на… чхи!! — опять чихнул Калугин. — Ладно, дело сделано, а теперь неплохо бы поспать. Чегой-то я, однако, притомился! — И Калугин заразительно зевнул.

— Ты даешь! Неужто днем не выспался? — развеселилась Яна.

— Рожденный делать давать не может, — назидательно сообщил Калугин. — Но вообще-то ни фига не выспался, — пожаловался он. — Приспнул, как с горки съехал, а проснулся в собственном соку. Консервы — и те лучше себя чувствуют. Меня как с лестницы спустили — все суставы ломит. Утром больничный попрошу.

— Лучше пива выпей, как доктор говорю, — улыбнулась Яна.

— А то! Одно другому не мешает. Грешным делом, я-то прямо сейчас хотел бутылочку купить, так ларек, зараза, не работает. Вроде круглосуточный, а времени, — он глянул на часы, — всего без двадцати час. На-кася — ни фига наш сервис не фурычит. Ну, я про этот, ближайший, который на углу; знаешь, нет?

— А то! — передразнила Яна. — Я сама же только что рядом проезжала. Удивительно, как мы разминулись. Правда, я дворами выскребалась, а ты, поди, с проспекта выворачивал… Кстати, а с чего ты за рулем пьянствовать удумал?

— А то сама не знаешь… И потом, — напыжился Калугин, — я за рулем не пью — я, чтоб выпить, из машины выйду. Так — пожалуйста, а за рулем ни-ни. Что же я, по-твоему…

— По-моему, ты пижон, — ворчливо заключила Яна. — Пошли уже, словцо ты неприличное, посмотрим, какие нам с тобой пакости Алиса приготовила. Ох, ужо она напринимала!

Но на этот раз Яна промахнулась. Алиса ничего не приготовила, более того — диспетчерская вообще была пуста. На столе, осипшая от долгого лежания, зудела снятая с телефона трубка. Со значением переглянувшись с Яной, Калугин изобразил на диво препохабную улыбочку. Кто бы спорил, каждый понимает всё в меру своей собственной испорченности, но — что занятно! — понимает правильно. Ларчик открывался очень просто: пользуясь отсутствием коллег, Гайтенко и Цуцко уединились где-то в укромном уголке, пустив работу побоку. По-своему комичная половая связь ярой ревнительницы дисциплины и поборника коммунистической морали была на отделении — не притчей, нет, но сплетней во языцех. Тоже в целом история привычная, а как заметил один не слишком деликатный литератор…

Впрочем, не суть, что он заметил, поелику Калугин всё равно высказался изощреннее (чтобы не сказать, что извращеннее), а в качестве постскриптума душераздирающе зевнул:

— Ну чего — взяли-разбежались: мальчики налево, девочки направо, на фаянс и в люлю?

— Расползлись, за Алису я на телефон не сяду.

Раззевавшись так, что виден стал желудок, Калугин отправился в водительскую, оно же — кучерскую. Яна оставила на диспетчерском столе сигналку с указанием времени визита и пометкой «двери не открыли». Было у нее поползновение положить трубку на рычаг: «занято» — одно, «не подходят» — совсем другое дело. Этакая маленькая месть: попадись какой-нибудь настырный пациент, предъяви претензию — ох потом Алисе бы досталось! Подленькая месть, Яна с какою-то брезгливостью, словно насекомое, смахнула эту мысль и ушла в комнату для отдыха. Там она наконец-то сковырнула туфли, с наслаждением вытянулась на своем топчанчике — и на этом очень длинный день по существу для Яны завершился.

Яна — это я, если кто не помнит.

Яна — это я, а дежурство — оно и в самом деле получилось каким-то очень длинным. Хотя, если беспристрастно разобраться, ничего из ряда вон особенного со мной не приключилось. Дежурство как дежурство, в общем-то обычное вполне. Бывало лучше, бывало хуже, паче чаяния ночью я даже исхитрилась выспаться.

Сдав смену, я заехала домой, быстро привела себя в порядок, переоделась и — о счастье-то какое! — переменила обувь. На предстоящий день — а он снова выдался на удивление погожим — у меня никаких определенных планов не было. Захотелось просто прогуляться, слегка развеяться, может быть, куда-нибудь зайти. Куда — сама не знала, на ходу решила в Эрмитаж. Со мной случается, всё-таки я чуть провинциальна. В который раз потянуло к импрессионистам: Ренуар, Коро, Моне, конечно же Роден, особняком — Матисс… Право, если б не Париж, им бы стоило родиться в Петербурге — городе не черт, а впечатлений, света, а не цвета, настроения, а не — слова не найду — ну да построения хотя бы…

Однако же настаивать не смею, как известно — каждому свое.

Каждому — свое, как для всех — не знаю, а для меня это был еще один обыкновенный день.

А вечером меня арестовали.