Дело Марины Мнишек

Интервью полковника

В о п р о с. Я начну как будто издалека, Булат Искакович. Давно ли вы лично заподозрили начальника наборного цеха Сироту и библиотекаршу Серафиму Бурак в причастности к производству фальшивых денег?

О т в е т. Давно. Собственно, вы задали не один, а два вопроса. Отвечу сперва о Сироте. Я заподозрил его с самого начала — как только услышал ваш рассказ о жалобе библиотекарши на Ушакова, будто бы Ушаков вырывает страницы из книг, а книги эти — по специальному вопросу. Фокус в том, что Ушакова я отлично знал. Если хотите, он в каком-то смысле мой крестник: в свое время я вел его дело, мы переписывались, пока он отбывал наказание, я поверил в его раскаяние. Я был в числе тех, кто добивался его досрочного освобождения. Потом Ушаков приехал к нам в город и я помог ему устроиться на работу в типографию, начать честную жизнь. И вдруг — ваш рассказ. Естественно, я заподозрил: вам пожаловались неспроста. Зная, что вы пишете о милиции, рассчитывали, что жалоба на Ушакова может дойти до нас. А Ушаков, по мнению тех, кто старался запутать следствие, — фигура такая, что может сбить с толку. Он был в заключении, он работает в типографии, он хорошо рисует, а тут еще он вырывает страницы из специальных изданий!.. То, что фальшивомонетчики как-то связаны с типографией, можно было предполагать по самому характеру преступления. «Ушаков хорошо рисует — об этом в типографии все знают, — рассуждал я. — Но вот о том, что он имеет судимость, отбывал наказание — об этом знают, собственно, только двое: начальник отдела кадров и начальник цеха, в котором работает Ушаков». Начальник отдела кадров был вне подозрений, оставался Сирота. Когда мы с вами поехали к нему, я надеялся, что он постарается усилить наши подозрения насчет Ушакова, я был почти в этом уверен, но к моему удивлению, как вы помните, Сирота отозвался об Ушакове самым лучшим образом. Впрочем, после обыска на квартире у Бурака и обнаружения чемоданов, уже тогда, проанализировав с майором Пахомовым факты, мы поняли, что если Сирота причастен к преступлению, то он должен вести себя именно так, как вел, — хвалить Ушакова.

В о п р о с. Почему? Я полагала, что именно Сирота попросил Бурака, а тот — старуху-библиотекаршу пожаловаться на Ушакова, отвлечь подозрения на Ушакова?

О т в е т. Так оно и было — попросил Сирота, когда по городу поползли слухи о фальшивомонетчиках и начавшемся следствии. Но после гибели Бурака обстоятельства изменились — милиция обнаружила у Бурака чемоданы со всем необходимым для производства фальшивых денег и, естественно, должна была считать: дело закончено, фальшивомонетчик установлен! Теперь бросать тень на Ушакова фальшивомонетчикам было излишне, больше того — рискованно: вместо того, чтобы прекратить дело, милиция могла заняться Ушаковым. Но имелось у преступников и еще одно соображение: у них не было теперь формы (кстати, если бы старая форма оставалась, ею слишком опасно было бы пользоваться — номер и серия фальшивых денег известны милиции). Но чтобы приготовить такую новую форму, требовался художник. Как тут не подумать об Ушакове — о его уголовном прошлом и таланте художника! Он оказывался чрезвычайно нужным человеком, не топить его, а обелить — вот что следовало. Кстати, это понял не один Сирота, совершенно самостоятельно к этой мысли пришла и Серафима Бурак и постаралась не только сама оправдаться в наших глазах, но и снять подозрения с Ушакова… После того как мы с майором Пахомовым проанализировали версию, я встретился с Ушаковым. Я спросил его, не рассказывал ли он кому-нибудь на работе, что был судим? Он ответил, что нет. И Людмиле Сидоровой не рассказывал? Не рассказывал. (Между прочим, Ушаков вовсе не дружил с этой девушкой). Тогда я предупредил Ушакова, что, возможно, к нему обратятся с предложением войти в шайку фальшивомонетчиков. Есть основания предполагать, что с таким предложением к нему обратится начальник цеха Сирота.

В о п р о с. И обратились?

О т в е т. Обратились… Но прежде я хочу ответить на вопрос о Серафиме Бурак. Проверить Серафиму Бурак мы решили сразу же после вашего рассказа. Но потом основания подозревать ее лично как будто отпали — она вполне убедительно объяснила, почему пожаловалась на Ушакова: ее ввел в заблуждение брат. На всякий случай мы просмотрели книги и журналы, которые брали Александр Бурак и Ушаков, страницы в них правда были вырезаны. Характеристику на Серафиму Бурак в библиотеке дали отменную. И все же, запрашивая из Львова сведения о ее брате Александре, — Львов был прежним местом жительства Бураков, — мы заодно попросили прислать все, что известно о семействе Бурак… Но она разоблачила себя раньше, чем пришел ответ на наш запрос. К Ушакову обратилась она… а не начальник цеха. Точнее, начальник цеха тоже обратился, но позже. Сначала старуха поговорила с Ушаковым просто так, призналась, что чуть не оговорила его, извинилась. Потом несколько раз приглашала к себе домой, поила чаем с вареньем, болтали о том, о сем. Как-то намекнула, что ей известно о его прошлом. Ушаков — парень сообразительный — скоро догадался, в чем дело, стал подыгрывать, жаловаться на недостаток денег. Старуха и попалась на удочку. Тогда-то мы с удивлением узнали, что Сироте ничего не известно о Серафиме Бурак. Как, впрочем, и Морозову-Дядькину.

В о п р о с. В кафе «Космос» Ушаков встретился с Морозовым-Дядькиным по поручению старухи?

О т в е т. Не только. Старуха не знала, куда девался Морозов, и попросила Ушакова разыскать его. Но поручение встретиться с Морозовым Ушаков получил от Сироты: возвратившись в город, Морозов позвонил Сироте и сказал, что хотел его видеть, нужно поговорить. Осторожный начальник наборного цеха поручил встречу Ушакову. Он и не догадывался, какую большую услугу оказывал следствию!.. К сожалению, нам не удалось воспользоваться ею.

— Помешала моя «самодеятельность», — сказала я. (Все-таки полковник вспомнил о «самодеятельности»).

— Вы немало места отводите в повести Морозову-Дядькину, подробно рассказываете о его поступках, но только о п о с т у п к а х.

— Майор Пахомов и Волынский на днях рассказывали мне его историю, но, Булат Искакович, обо всем не напишешь… Она не имеет прямого отношения к делу! Конечно, если бы я тогда не вмешалась…

— Но вы вмешались, Валентина Дмитриевна, — мягко, но настойчиво сказал полковник.

В о п р о с. Пока был жив Александр Бурак, старуха не открывалась Сироте, почему же потом она заманила его к себе в дом? Почему решила открыться, у нее же были все основания подозревать Сироту в убийстве брата, он мог быть опасен и ей? Или она замышляла расправу над Сиротой, поэтому ей и понадобился Ушаков.

О т в е т. Ушаков рассказывал о намерениях старухи. Нет, она не собиралась убивать Сироту, месть ее была более коварной, вполне в ее духе. Шантажируя Сироту паспортом Сибирцева, она хотела совсем превратить его в безвольного и послушного раба! Она собиралась все-таки заставить его отдавать ей деньги… Теперь, после убийства Бурака, тем более! О, эта была тонкая и жестокая месть, построенная на знании психологии Сироты, на его патологической страсти к деньгам — он должен был производить деньги, нести весь риск их производства и почти полностью отдавать их!.. Самой старухе, вы знаете, деньги не были нужны, она их обещала Ушакову и считала, что этим привязала его к себе! Ей же самой нужна была только власть — сладострастное упоение властью! В Древнем Риме, рассказывала она Ушакову, был такой закон: если рабовладелец умирал насильственной смертью, то все рабы, бывшие в это время в доме, предавались смертной казни. Так что рабы не только служили своему господину, но и всячески оберегали его, вынуждены были беречь его как зеницу ока!.. К этому стремилась и старуха, она собиралась сообщить Сироте, что паспорт Сибирцева спрятан в надежном месте, у людей, которые предупреждены, что в день ее, Серафимы Бурак, смерти, должны опустить хранящийся у них конверт в почтовый ящик. А на конверте адрес: Городское Управление внутренних дел. Сирота, бахвалилась старуха, не только не посмеет покушаться на меня, но будет дрожать за мою жизнь, будет каждое утро просыпаться в холодном поту: жива ли я — и радоваться и благодарить бога, что жива!

В о п р о с. Что вы узнали о Серафиме Бурак и ее брате во Львове, Булат Искакович, во время своей поездки во Львов?

О т в е т. Прежде всего, что они вовсе не Серафима и Александр Бураки. В годы Отечественной войны в одном из партизанских отрядов на Львовщине воевали брат и сестра Бураки, Александр и Серафима, но они попали в руки гестаповцев и погибли, а эти присвоили их имена. С помощью органов госбезопасности удалось установить, кто они такие, разоблачить их как предателей и провокаторов.

В о п р о с. Правда ли, что Иван Заруцкий — потомок известного казачьего атамана? Наверно, из-за Ивана Заруцкого у старухи такое увлечение Мариной Мнишек.

О т в е т. Думаю, что дело обстояло несколько иначе: мания у старухи возникла несколько раньше и полагаю, что она клюнула на Ивана Заруцкого именно потому, что он Иван Заруцкий (между прочим, почему старуха?.. В те годы она вовсе не была еще старухой!). А Заруцкий — проходимец и альфонс — воспользовался манией Серафимы. К тому же он обманул ее, никакой он не потомок казачьего атамане, сын обыкновенного кулака.

— Спасибо, Булат Искакович. Кажется, у меня больше нет вопросов.

— Зато у меня есть, Валентина Дмитриевна. Не все же вам спрашивать! В первой главе вы привели корреспонденцию из газеты «Известия» — «Необыкновенная история».

— Да, привела.

— История действительно необыкновенная: сын учителя-революционера, случайно, проходя по берегу сибирской реки, слышит крики о помощи и спасает тонущего мальчика — как оказывается, сына человека, который несколько десятилетий тому назад совершенно в другом краю спас от царской тюрьмы его отца! Необыкновенная история, особенно если прибавить к ней и случай с медальоном! Но так как она не имеет никакого отношения к расследовавшемуся нами делу, а вы ее все-таки в повести привели, — то у меня возник вопрос: зачем? Ведь зачем-то она вам понадобилась? А?

— Понадобилась, Булат Искакович. Сейчас объясню. У нас в редакции есть ответственный секретарь Дима Судариков. Он тоже прочел рукопись моей повести. Прочел и сказал, что его смущают имеющиеся в ней «случаи случайных совпадений». Как я ни доказывала ему, что все главное в рукописи соответствует обстоятельствам дела, он качал головой и говорил, что этого не может быть, в жизни такого не бывает — он вообще у нас главный специалист по части вопросов — что бывает и чего не бывает в жизни! Тогда я рассердилась и принесла газету «Известия» с корреспонденцией «Необыкновенная история»: смотри, какие происходят невероятные случаи! Я верно рассчитала, «Известия» оказались безотказным аргументом! Тогда я решила вставить корреспонденцию в повесть. Всех дим судариковых, кто сомневается, что в жизни бывают необыкновенные встречи, удивительные совпадения и т. д., я отсылаю к корреспонденции в г а з е т е! «И з в е с т и я»!

Услышав мое объяснение, полковник расхохотался. Он схватился обеими руками за шов, застонал от боли и снова захохотал, закланялся на кровати.