Божественный и страшный аромат

1. ШАРЛОТТЕШЕЛЬ

Этот курортный район в окрестностях Ваа́сы поглотил четырех девочек — сестер Лунд. Вместе с их тонкими косточками и загорелой кожей канула в небытие целая эпоха. Шесть километров извилистой береговой линии, популярный в пятидесятые пляж; ряды кабинок для переодевания, ветер шумит в тростнике. Вот они — времена, о которых рыдают консерваторы. Времена, когда родители могли отправить детей на пляж без присмотра, с двумя реалами в кармане шорт — на проезд и мороженое. Отцы и матери озабоченно качали головами и скрывали от детей новости из Месси́ны, Граа́да, Го́твальда, где, казалось, каждую неделю находили в печах остатки маленьких скелетов. Там каждую неделю чья-то дочь выбиралась из подвала, где ее держали тридцать лет, и звала на помощь.

Там — но не здесь.

Здесь — социал-демократия. Нежные персиковые цветы социал-демократии, ее заботливые социальные программы, ее прогрессивный подход исцелят даже самую искалеченную душу. В этом заповедном краю никого не посетит странная техническая идея оборудовать в подвале секретную комнату — с вентиляцией, наружные отверстия которой замаскированы садовыми фигурками в виде ветряных мельниц. Все эти мрачные фантазии разгоряченного ума остывают и растворяются в прохладном тумане; дыхание далеких голубых ледников замораживает эти болезненные мысли в головах. Вааса. Вот где вы хотели бы жить.

Но вот однажды, утром вторника, когда по голубому небу плывут белые облака, четыре сестры Лунд — Шарлотта (14 лет), Мо́лин (13 лет), Анни-Э́лин (12 лет) и Май (5 лет) — отправляются на пляж. С собой они берут два реала наличными, четыре купальных костюма, еду и напитки и два больших полотенца в двух пляжных сумках. В 9:30 они садятся на конку в Лови́се, пригороде Ваасы. Водитель конки хорошо их помнит. Сегодня, двадцать лет спустя — знаменательный день для Ро́ланда, живущего в доме престарелых, потому что он наконец-то может об этом рассказать: «Самая старшая купила билеты на всех. До Шарлоттеше́ля. Сорок сентимов. По десять за билет. Если бы они проехали на остановку дальше, билет уже стоил бы двадцать сентимов. Это я помню очень хорошо. Там начинаются междугородные линии, тариф в два раза выше. Боже мой, какая красавица! А до чего учтивая! Старшая, Szar-lot-ta! — чеканит старик. — Я тогда еще не знал, прочитал потом в газете. А как прочитал, сразу пошел в полицию, тут каждая секунда на счету».

В 10:25 девочки сходят с конки в Шарлоттешеле. Каждая по очереди благодарит водителя — вот как хорошо они воспитаны. В это утро на пляже жарко, а народу немного.

Там девочек встречает мороженщица Агнета. Двадцать лет назад Агнета еще училась в колледже и летом подрабатывала, продавая мороженое. Молин и Анни-Элин покупают четыре порции: два ванильных, одно с лаймом и одно шоколадное. Остальных девочек из магазина не видно. Шторы на окнах опущены, открыто только окно рядом с прилавком, где витрина. С утра в будний день посетителей мало, юная Агнета знает девочек и помнит их предпочтения. В этот день мятного — любимого мороженого Молин — нет в продаже, поэтому возникает небольшая заминка. Кроме мороженого девочки, против обыкновения, покупают три жареных пирожка с мясом. Итого на один реал пятьдесят сентимов. Девочки выходят из магазина, и в открытое окно рядом с прилавком Агнета замечает рядом с ними какого-то мужчину. Про Мужчину Агнета ничего не помнит. Ни возраста, ни роста, ни как он был одет; ни того, был ли он один и — как позднее начала задумываться Агнета — был ли он там вообще.

Это последний раз, когда кто-то видит девочек.

Четыре дочери Анн-Маргрет Лунд, за два дня до того занявшей пост министра образования, и бумагопромышленника Карла Лунда исчезают без следа. Освещение этого дела в прессе превращается в многолетний роман. Каждая мелочь подробно описывается на страницах газет, и история о сестрах Лунд глубоко врезается в память нации. Их исчезновение становится одним из самых громких нераскрытых дел в реаловой зоне.

Около 12:40, за пять часов двадцать минут до шести вечера, когда девочки должны вернуться домой в Ловису, и примерно за тридцать минут до покупки мороженого, трое мальчиков сидят в гостиной. Пробивающееся сквозь жалюзи солнце чертит на стенах комнаты золотые полосы; мальчики — одноклассники двух из сестер. Рослый веснушчатый парень держит возле уха телефонную трубку.

— Да звони ты уже, наконец, — торопит белокурый мальчик, выглядывая из-за его спины.

— Как-то некрасиво — звонить на три часа раньше, чем договаривались, — сомневается веснушчатый.

Толстый иммигрант из Ильмараа́ тянет его за рукав:

— Давай, Тере́ш, позвони. Тут что-то не так!

— Знаю, знаю, — говорит Тереш, и стальной диск телефона звякает под его пальцем.

Приближается оглушительный гул времени, самый ужасный звук в мире. Сквозь окно в золотую комнату льется не свет, а непроницаемая серая мгла. Все расстояния в ней непреодолимы, и вместо пространства все предметы разделяет horror vacui.