Малой кровью

Лейтенант был примерно одного возраста с Мальцевым, лет тридцать пять или около того. Капитан на несколько лет старше. Все попытки понять, кто в этой паре слабое звено, успеха не принесли. Не было слабых звеньев в этой короткой цепочке.

От мысли симулировать сердечный приступ или что-то в том же роде он отказался сразу. Слишком уж стандартный ход со стороны желающих сбежать, наверняка предусмотрен в инструкции.

Оставалась возможность, что удастся провернуть удачный экспромт на вокзале, когда доедут в пункт назначения. Но Мальцев не обольщался. Эту систему перевозки придумали люди грамотные, и, нет сомнений, разработали все необходимые предосторожности для момента прибытия и пересадки в другой транспорт.

И все же Мальцев надеялся, что судьба пошлет ему шанс, и кое-какие основания для надежды имелись. * * *

Устройством и обстановкой купе странности поездки не исчерпывались.

По разумению Мальцева, такой вагон должен был катить без задержек, с максимально возможной скоростью. Облеченные большой властью люди не любят долго ждать тех, кого вызвали. Вагон прицепили бы к скорому поезду, все разъезды он проскакивал бы первым.

На деле же всё складывалось совсем иначе. Из Минска выехали около полуночи, и вроде покатили без задержек, но затем поезд встал и простоял несколько часов на непонятно какой станции. Причем откуда-то издали доносились приглушенные грохочущие звуки, и Мальцев сильно сомневался, что это летняя гроза.

Мелькнула мысль: а что, если старик Водянский оказался во всем прав? Вдруг немцы нанесли мощные удары, прорвались глубоко в тыл, — и путь впереди перерезан?

Если поезд застрял на узловой станции, то она непременно станет объектом атаки. Когда и если сюда ворвутся немецкие танки, удачный момент для побега наверняка подвернется. Какой бы гений тюремного дела ни сочинил инструкцию для вертухаев, такой поворот он предусмотреть не сумел бы. А те, кто привык досконально и тщательно исполнять прописанное в пунктах и параграфах, на неожиданности реагируют плохо, теряются. Главное, не растеряться самому и сполна использовать любую возможность.

Тщетные надежды... После долгой стоянки поезд снова двинулся на восток. Вероятно, о танках и окружении речь не шла — впереди немцы повредили бомбежкой мост или дорожное полотно, а теперь повреждения исправлены.

Потом случилась еще одна задержка, поменьше, длившаяся около часа (у Мальцева не было часов, он ориентировался лишь на внутреннее чувство времени и мог ошибаться). На этот раз, сколько он ни вслушивался, ничего похожего на взрывы не различил. И все же было ясно: с железной дорогой творится неладное, работает она далеко не в штатном режиме.

Завтрак ему доставили прямиком из вагона-ресторана и выдали опять-таки со всеми мыслимыми предосторожностями. Отличный завтрак, надо заметить. Булочки еще горячие. И кофе горячий — настоящий, ароматный, не та бурда, что наливали в «шарашке». Правда, ни ножа, ни вилки на подносе не оказалось, омлет пришлось кушать кофейной ложечкой. Но такие мелкие неудобства после зековской столовой не заслуживали внимания.

Позавтракав и вернув поднос с посудой, он улегся на диване, благо здесь за это не грозили сутки карцера. Стоило как можно лучше отдохнуть, набраться сил. Они понадобятся, если подвернется хотя бы призрак шанса.

Ночью от спал мало — прислушивался к далеким взрывам, ждал, что звуки боя приблизятся. И сейчас сам не заметил, как уснул. * * *

Ему снова снилось детство, сон был из тех, когда некий уголок сознания понимает: все происходит не наяву, но снилось что-то доброе, из тех времен, когда все были живы, и просыпаться совершенно не хотелось.

Пробуждение оказалось резким, грубым, — напуганная цепочка видений торопливо ретировалась из памяти, секунду спустя Мальцев уже не помнил, что именно снилось, осталось лишь чувство, видел нечто давнее и приятное.

А проснулся он оттого, что свалился с дивана. Потряс головой, спросонья не понимая, как очутился на полу — спал всегда спокойно, не вертелся, и даже с самых узких шконок не падал. Ладно хоть не с верхней полки слетел, ничего не сломал и не вывихнул.

Долго гадать, как и отчего такое случилось, не пришлось. Ответ принесли звуки — как только Мальцев осознал, что слышит, тут же сообразил, что произошло, тугодумом он не был.

Снизу, из-под днища вагона, доносилось шипение сжатого воздуха. Экстренное торможение — вот что заставило проснуться на полу. И не стоило думать, что поезд перевозил других заключенных, и кто-то из них добрался до стоп-крана. Второй раз за сутки Мальцев услышал взрывы, но теперь совсем близкие. Состав угодил под бомбежку, и тормозил наверняка машинист, пытаясь сбить пилотам прицел.

Совсем поезд не остановился и снова набирал ход. Разрывы бомб звучали и справа, и слева, перекрывая звук авиамоторов. Сколько самолетов их атакует, Мальцев понять не мог, не имел опыта.

Мальцев сообразил: вот он, шанс, но судьба послала его с перебором, с перехлестом. Хватило бы одной бомбы, небольшой, но чтобы угодила точно в нужное место. Чтобы разрушила купе, при этом не повредив пассажиру, а заодно — мечтать так мечтать — избавила бы от конвоиров. Но такие удачные совпадения случались лишь в читанных в детстве романах, а в реальной жизни...

Он не закончил мысль. Мальцев приготовился к новым резким торможениям, сидел лицом по ходу, прочно опершись ногами. И все же оказался не готов к тому, что произошло.

Удар! Словно бы исполинский кулак смахнул Мальцева с дивана, швырнул через все купе, впечатал в стену. Он не успел прикрыть лицо, вообще ничего не успел. С лёта приложился физиономией к деревянной панели «под орех», разбил в кровь. Не панель разбил, разумеется. Туловищу и левому колену тоже досталось.

Все сопровождалось диким скрежетом и треском. Издавал его деформируемый металл, но Мальцеву казалось, что скрежещут и трещат его кости. Он ничего не видел, перед глазами после удара плавали огненные фантомные пятна. Но все же почувствовал, как мир переворачивается, почувствовал новый полет куда-то и новый удар головой.

Больше Мальцев не чувствовал ничего. * * *

В беспамятстве он пробыл недолго. Бомбежка закончилась, однако кровь, залившая лицо, не успела запечься, марала пальцы. Мальцев кое-как смахнул с глаз липкую кровавую пленку — левой рукой, правая на любые попытки ей пошевелить отзывалась резкой болью. Болело всё. Хотелось снова закрыть глаза и ничего не делать, будь что будет.

Вместо этого Мальцев тяжело заворочался, сполз с чего-то острого, впивавшегося в спину. Это был разбитый потолочный плафон из белого матового стекла. Судя по ощущениям, пара острых осколков плафона воткнулась в спину, и там осталась. Но Мальцев не смог туда дотянуться.

Пол теперь стал потолком — вагон стоял вверх колесами с легким креном. Даже не стоял, валялся под откосом, поправил себя Мальцев. Он бросил взгляд на окно. Стекло раскололось на несколько частей, но они оставались на месте, удержанные армирующей сеткой. Захотелось иметь такую же сетку у себя внутри, Мальцев чувствовал, как буквально разваливается на части.

Решетка тоже оказалась на месте, хотя несколько деформировалась. Возможно, теперь ее можно было отломать без инструментов, но Мальцев не чувствовал в себе сил этим заняться.

Неужели он так и выглядит, долгожданный шанс? Возможно... Вопрос в том, что с охранниками, никаких звуков из их купе не доносилось.

Он медленно, в несколько приемов, перевернулся, посмотрел на дверь. Она (о, чудо!) оказалась приоткрыта — так, что образовалась широкая щель. Зрелище это так взбодрило Мальцева, что он сумел встать. Левая нога болела, но, похоже, ничего серьезнее ушиба с ней не произошло, ходить сможет. А вот с рукой беда, перелом или сильный вывих. Правые ребра если даже не сломаны, то по меньшей мере треснули. На такие мелочи, как сломанный нос и два шатающихся передних зуба, не стоило обращать внимание.

В той части купе охраны, что можно было рассмотреть через щель, Мальцев не увидел ни лейтенанта, ни капитана. Зато видно было, что настежь распахнута дверь, ведущая в коридор вагона. Сбежали? Странно... Казались на редкость дисциплинированными.

Или им досталось еще сильнее, чем Мальцеву, и лежат сейчас без сознания, а то и мертвые в той части купе, что не просматривается?

Не раскрыв до конца дверь, это предположение не проверить. Но она ни в какую не желала откатываться дальше, заклинилась намертво, — направляющие, по которым скользили ролики, были деформированы. Ловушка лишь приоткрылась, поманила волей, но выпускать не желала.

Хуже того, из-за двери явственно тянуло горелым, прямо натуральный дымок ощущался. Разбомбленный и сошедший с рельс поезд горел. Если не одолеть либо дверь, либо оконную решетку, то можно превратиться в рождественского гуся, запеченного в духовке.

Он снова навалился на дверь изо всех сил, та скрежетнула, продвинулась на пару сантиметров и дальше не пошла. Еще два раза по столько — и можно попробовать просочиться.

Увы, дальнейшим усилиям дверь не поддалась.

Мальцев сменил тактику. Уперся спиной в край дверного полотна (спина, пострадавшая от осколков плафона, бурно возражала), здоровой рукой в диван, свисавший с пола, ставшего потолком. Здоровую ногу тоже задействовал, точкой опоры для нее стал выступ стены.

И-и-и — раз!

В глазах потемнело. Всё тело пронзила такая боль, что прежняя на ее фоне казалась легкой разминкой. На секунду-другую Мальцев, похоже, выпал из сознания, и не понял, насколько успешной стала попытка.

Когда темнота перед взором рассеялась, он увидел: дверь сдвинулась еще немного, но дальше не пойдет, хоть что делай, хоть костьми рядом с ней ложись. Мешал изгиб направляющей.

Мальцев примерился к щели. Узко, но должен протиснуться. Иначе — роль рождественского гуся, только гусей не принято запекать живьём.

Он разделся догола, пропихнул одежду в щель, — понимал, что может не хватить считанных миллиметров. Пожалел, что нет какого-нибудь масла или жира, чтобы натереть тело. Затем вдруг вспомнил о флаконе с жидким мылом, стоявшем в него в санузле. Мыло подошло бы не хуже масла, но дверь в санузел тоже заклинило, лишь зря потерял толику времени, пытаясь ее отодвинуть.

Протискивался Мальцев, казалось, целую вечность. В какой-то момент застрял, ни туда, ни сюда. А запах дыма стал сильнее. Скорее всего, пожар добрался уже до дальнего конца их вагона. И это обстоятельство сработало лучше масла или жидкого мыла. Словно органы внутри сжались от перспективы быть изжаренными, уменьшились в размерах, — еще одно усилие, и Мальцев оказался снаружи.

У-ф-ф...

Охранников в купе не было, ни живых, ни мертвых. Однако тут и там виднелись кровавые пятна, свидетельствуя: кто-то из двоих пострадал в крушении, а то и оба.

Но самое главное — здесь можно было покинуть вагон. Окно в купе охраны не имело ни решетки, ни армирующей сетки, и лишилось стекла, лишь несколько острых осколков торчали из рамы хищными клыками.

Снаружи был виден круто уходящий вверх травянистый склон железнодорожной насыпи, полностью перекрывший обзор. Хотелось немедля подхватить свою одежду — и нырнуть туда, на волю. Мальцев сдержался. Надо сначала понять, что с охраной, не то в спину могут полететь пули. А в его нынешнем состоянии ни в прятки, ни в догонялки толком не сыграть.