Драгоценности леди Элизабет

Сидя меж его ног, смотря, как он говорит, было легко представить, что можно делать так всегда.

— Подкинь дров в костер, — со вздохом попросила я. — Дурман немножко мешает мне думать. Артемус, ты хочешь сказать, что вокруг драгоценностей не просто обычная местная политика, а гораздо более…

— Не настолько, как ты подумала, — улыбнулся он, кидая пару веток в огонь — одну за другой, чуть склоняясь ко мне. — Но достаточная, и я бы хотел, чтобы ты оказалась от нее подальше. К сожалению, поздно.

— Но если похитителям драгоценностей невыгодно нас убивать — даже с помощью наемников… откуда об этом узнают наемники? И Эд-убийца…

— Известен тем, что имеет пунктик на ценности каждой человеческой жизни. Это прозвище-насмешка, сарказм. Он отпустил бы тебя.

— Тогда зачем ты…

— Мучил его? Хотел сохранить нам кучу времени. Мы бегали бы по лесу, выискивали, дрались. Он сильный маг, Энни, и не привык отступать от своей цели. Чем скорее ему покажешь силу, тем быстрее отделаешься.

Он замолк, а я ждала, жадно рассматривая его лицо.

— Я все объясню тебе, как только буду иметь полную картину. Ты… ведь поможешь мне? Я не попрошу ничего опасного и невыполнимого, — он знал, что я отвечу.

Всегда знал об этом, каждое мое «да» и «пожалуйста, я не хочу в это впутываться» — настолько редкое, насколько редко мое желание от него освободиться. Но всегда спрашивал, потому что помнил, насколько я люблю свободу выбора.

— Помогу, — сегодня я была готова сделать для него что угодно. — Сам знаешь, что помогу.

Он обнял меня, привлекая к себе осторожным движением, поцеловал в висок и глубоко вздохнул, замолчав.

Ночь вилась вокруг нас запахом дыма, яркими звездами в небе и красноватым маревом соцветий, опутывающих лес вокруг поляны. Утро было еще совсем далеко, нас разделяло несколько долгих часов вдвоем, и я решилась.

Поцеловала его сама, не отстраняясь ни на миг, позволила рукам гулять по телу. И гнала, гнала от себя смущение, сомнения, встающие на пути стены из привычек и собственного комфорта.

Ведь я не позволю себе покориться окончательно. А все остальное можно будет похоронить в воспоминаниях, оправдать глупыми словами и оставить себе самое главное.

Иногда Артемус заставлял меня не быть собой, находить в себе то, что было спрятано под ложными определениями, ужасаться собственных желаний. Но я продолжала приходить к нему, позволяла гораздо больше, чем то, что накануне. Позволяла себе гораздо больше. Я была уверена, что Артемус вовсе не замечает изменений.

Особенно часто это проявлялось, когда дела и обучение отходили на второй план, не давали сознанию зацепиться за факты и конфликты, тогда я немного отпускала себя.

Мы уже давно лежали, сминая высокую траву, я ощущала приятную тяжесть его тела, руки у себя на бедрах, поцелуи на обнаженной шее. Это было странно — руки на бедрах или груди. Приятно, но страшно некомфортно, опасно.

Артемус нравился мне всегда, даже когда я была с ним не согласна или в ссоре, даже когда желала придушить его от злости и бессилия, но нравился, нравился, был нужен. Но больше всего я любила Артемуса-Хранителя, потому что тогда он был безопасен, находился в давно установленных мной рамках и нарушал их изредка, не пересекая незримую черту моего комфорта.

Мысли путались, приводили в тупик, и я отбросила их, закрывая глаза и отдаваясь рукам.

Он уже остановился, не пугал напором — держал давно данное слово, лениво целовал плечи и тяжело дышал.

— Спасибо, — прошептала я, и он перекатился на бок, сел и помог подняться мне.

Снова поцеловал — безопасно, но слишком сильно, едва не оставляя синяки на плечах.

А может быть, я ошибалась, и он все замечал, все знал, как любой Хранитель. Использовал на благо себе и не обделяя меня.

— Глупости какие, — фыркнула я.

— Прости?

Его пальцы на своей щеке я поцеловала, не сводя с него взгляда, ища капли смущения, но он только улыбался. Артемус никогда не смущался по-настоящему, и меня немного пугало его прошлое.

Но не сейчас.

— Мысли вслух.

— Все хотел задать не слишком правильный вопрос, — вдруг сказал он, и я кивнула. — Тебе действительно нравится окружать себя людьми сильно старше тебя или это совпадение? Я, твой Мафусаил… К слову о твоем спутнике на приеме.

— Я достаточно окружена людьми своего возраста, просто тебя не слишком интересует моя жизнь вне тебя. А спутник — это просто спутник, он был мне удобен, — я могла поклясться, что улыбка у меня вышла не хуже Гаррета насмешливой. — А вопрос смешной.

— Когда я последний раз интересовался твоей жизнью, ты кинула в меня каменную чернильницу, — хохотнул он.

— Но ведь не попала?

— Чернильницей — нет… Энни, нам действительно завтра придется очень много идти, тебе бы поспать.

— День пути — это немного. Я хочу побыть с тобой, уже давно ты не был только со мной, без твоих дурацких книжек, послушников, преданно заглядывающих в глаза.

Я потянулась и поцеловала его плечо, затянутое в дорожный плащ, ощутила глубокий вздох и теплые пальцы на шее. Мы снова целовались через пару секунд, которые потребовались, чтобы удобно сесть и не вытягивать шею. С его руками на лице, крепкими поцелуями я терялась, сквозила где-то вне себя и все-таки хотела большего, неосознанно прижимаясь к нему.

— Ты сильно преувеличиваешь мою выдержку, милая.

Я вздохнула, но в целом была согласна. Сегодняшней странной ночью я превзошла сама себя и себя же перехитрила.

— Свою тоже. Хорошо, что завтра я буду страшно мечтать о постели и думать забуду, как сложно будет смотреть тебе в глаза. Будь немного снисходителен, не заглядывай туда слишком часто, ладно?

— Сделаю, все, что смогу, — кивнул он, прислоняясь спиной к коряге, от которой мы немного отдалились. — Иди ко мне.

Я легла, положив голову ему на колени и подтянула к себе его ладонь — к ней всегда было хорошо прижиматься щекой.

— Вот видишь, я с тобой, рядом, и ты сможешь поспать.

Костер вспыхнул жаром, и я чуть отодвинулась, смеясь.

— Это вроде ты меня перехитрил?

— Это вроде мой тебе несколько завуалированный совет…