Стая Тамерлана

И вот теперь, вернувшись на волю, Ленька давал выход своим, накопившимся за два нелегких года, мечтаниям. Они были непритязательны: купить машину, приодеться и вытравить из себя всю казенщину. Еще при этом беспрерывно купаться в головокружащих волнах женской ласки.

Все это он получил быстро и был по-настоящему счастлив. На вопрос брата о планах на дальнейшую жизнь, казавшейся ему сейчас бесконечной и исключительно радужной, молодой Гридин лишь отмахнулся — дескать, там видно будет. К учебе возвращаться ему тоже не хотелось, хотя брат мог бы устроить восстановление даже не с самого начала учебного года. «Этот год до следующей осени я отдохну», — твердо заявил он дома. Мать сетовала на то, что почти не видит долгожданного сыночка. Отец, как ни странно, проявил больше понимания. Может быть, еще помнил молодость.

Пользуясь относительным затишьем в делах, приятные во всех отношениях Ленькины приключения с энтузиазмом разделял Женя Махонин. Разница в возрасте никоим образом не давала о себе знать. Гридин со щедростью загулявшего купца норовил оплачивать совместные расходы. Старший друг посмеивался и периодически позволял это делать. Приятели регулярно посещали рестораны, пивные, гоняли по городу на тачках, а ночевать отправлялись на махонинскую дачу. Через день услужливый ветеран Лукич истапливал баньку и получал свою дозу лекарства. Единственное, на чем Женьчик настоял, — чтобы дамы привлекались тоже через день, а потом и через два.

— Иначе от тебя скоро кроме ушей, красных глаз и распухшей синей елды между ними совсем ничего не останется, — нравоучительно заметил он Леньке в ответ на его возмущение.

Вспоминая потом эти деньки, Ленька Гридин небезосновательно относил их к лучшему периоду в своей жизни. * * *

Людям экстремальных профессий год засчитывается за два или даже за три. Это цена лишений, претерпеваемых на нелегком поприще. Для собак время движется еще быстрее — год идет за шесть. Такова собачья жизнь. Дарган старел. Его белая шерсть свалялась и приобрела сивый оттенок. Сначала ему стало тяжело сопровождать Тамерлана в дальних прогулках, потом он перестал выходить за пределы двора. Стареющий кобель забирался в тень и пролеживал там целыми днями. В слезных дорожках скапливались обильные гнойные корки, и мальчик несколько раз в день сковыривал их пальцами. Нерастраченная нежность, копившаяся в нем годами, окутывала дряхлеющее животное, но никаких плодов не приносила. Тамерлан носил Даргану воду и пытался кормить его. Но ел тот совсем мало, даже разбитые в миску свежие яйца, — яйца! Он лишь пробовал кончиком языка и отворачивался. И Крысенок, издавая странные горловые звуки, сам был вынужден поглощать деликатес.

А однажды у пса отнялись задние ноги. Несколько дней он упрямо пытался волочить непослушное тело, словно желая преодолеть постигшую его слабость, затем смирился и тихо лежал у тыльной стены дома. Тамерлан, будто возвращая долг четвероногому другу, несколько раз пытался приподнять его, но когда-то мускулистое тело лишь проминалось под слабыми руками мальчишки.

Угасающий пес не скулил, он молча ловил пристальным, временами туманящимся взглядом глаза Тамерлана. Упрямо не отводил взора. Точно хотел что-то передать ему без посредничества звуков и жестов, а самым надежным способом — из мысли в мысль. И, очевидно, передал.

Однажды вечером мальчик зашел на кухню и взял со стола большой разделочный нож с утончившимся и почерневшим от времени лезвием. Самый острый в доме нож. Мать, привыкшая не противоречить младшему, только проводила его взглядом.

Тамерлан положил тяжелую голову Даргана на колени, заглянул ему в глаза, сверяясь — правильно ли он понял воспринятую им из мысли в мысль последнюю волю друга, и сильно провел лезвием по горлу. Потом долго сидел в красной луже, глядя, как впитывается кровь в буроватую землю, как запекается и темнеет она на белых шерстинках. * * *

Из мальчика вырос мелкий кривобокий юноша, не способный выполнять мужскую работу и едва умеющий нацарапать свое имя. Косноязычный, а потому молчаливый, почти немой. На что он еще мог рассчитывать со стороны подобных себе, кроме унизительной жалости или откровенного презрения? Два старших брата и одна из сестер покинули дом, жить стало чуть легче, однако новую собаку заводить не стали. Кому она нужна? Пасти особо некого, разве что кур. Охранять тоже нечего.

Оставшись в одиночестве, а люди никогда не были членами его общества, Тамерлан не изменил своим привычкам. Он по-прежнему совершал дальние бессмысленные прогулки и подолгу просиживал на кургане вблизи райцентра. Его никогда не тянуло в поселок, он смотрел на него с тем же равнодушием, как и на окружающую степь.

Но однажды Тамерлан обогнул холм и переступил границу представлявшегося ему непомерно огромным населенного пункта. Скорее всего, для разнообразия. Он беспрепятственно добрался почти до базара, где заметил мотоцикл, и остановился возле него. Подросток с любопытством рассматривал зеркально-синюю с блестящими выхлопными трубами и черными сидениями машину. Так близко мотоцикла он еще не видел. Иногда в кишлаке появлялись гремящие двух и трехколесные железные кони. Но поглазеть на них вблизи не получалось.

Странный тип был замечен ватагой мальчишек. Без внушительного Даргана Тамерлан казался совсем беззащитным. Необычный вид чужака возбудил у пацанвы естественное желание поиздеваться. Уродца оттеснили в тупиковый переулок. Он прислонился спиной к углу между двумя заборами. Ребятишки расположились полукругом, отрезав пути к отступлению. Между шалунами возникло состязание в острословии. Высмеяли необычность его лица, прошлись по внешности родителей, предположили, какими могут быть его братья и особенно сестры. Не забыли и костюм страхолюдины. Тамерлан, далекий от забот о внешнем виде, донашивал вещи старших братьев, напоминающие лохмотья. В пылу обсуждения родилась неплохая идея — стащить с него одежду и переодеть все наизнанку, да еще наоборот — поменять местами штаны с рубахой и на потеху жителям прогнать по улицам. Затейники вплотную подступили к хромоногому.

И тут его прищуренные до того глаза распахнулись навстречу толпе. Страха и покорности в них не было. Тамерлан всегда ходил прищурившись, поэтому его глаза по-настоящему никто не видел. Была, конечно, еще одна причина — никому до его глаз не было дела. А между тем они являлись единственной диссонирующей особенностью в уродливом облике инвалида. На иссохшем лице с покатым лбом, узкой полосой серых губ и недоразвитым подбородком глаза темнели как огромные спелые виноградины. Вечный прищур скрывал два основных выражения. При взгляде на людей виноградины становились почти черными, и, казалось, стремились повернуться внутрь черепа, пряча отблески угрюмой бессильной ненависти. Они словно копили ее, складывая позади себя в специальное место, где ненависть вызревала, ожидая своего часа. И лишь когда Тамерлан смотрел на собак, его глаза оживали, и на темно-карей глянцевой поверхности зажигались маленькие золотистые искорки. Искорки пульсировали, завораживая своим ритмом. И любой пес принимался радостно и доверчиво вилять хвостом, стоило ему поймать этот взгляд.

Мальчишки замялись. Может быть, им стало жаль слабого, и они устыдились. Возможно, они вдруг потеряли интерес к новой забаве. Но не исключено, что их беспечные души ощутили прикосновение темной и холодной ауры уродца. Они расступились, и Тамерлан беспрепятственно прошел сквозь нестройный ряд. За ним увязался не желающий терять лица заводила. Остальные двинулись вслед. Проявив недюжинную сметку, парнишка легко нашел тему для общения — он предложил незнакомцу тарелку плова. Тамерлан прислушался к голосу пустого желудка и согласился кивком головы. Они подошли к выкрашенной темнозеленым металлической калитке в глухом высоком заборе. Радушный «хозяин» открыл дверцу с помощью тонкой щепки, угодливо пропустил вперед приглашенного, подтолкнул его и прикрыл калитку.

Перед Тамерланом предстал большой, просторный двор. Нюхая землю, по нему ходили две огромные собаки. Увидев постороннего, они на секунду замерли и, не сговариваясь, ринулись в атаку. Хриплый рык огласил окрестности. Два небольших смерча неслись к одиноко стоящему неказистому человечку, грозя смять его, разорвать, превратить в ничто.

Затейник, наблюдавший картину через щель, протянул руку, чтобы в последний момент выдернуть остолбеневшего придурка наружу. Но тот вдруг шагнул навстречу верной смерти. Дверь поспешно лязгнула за его спиной, и вся компания у забора с замиранием сердца прислушалась к ожидавшимся звукам роковой борьбы.

Собаки затормозили в метре от Тамерлана. Все еще щерясь, они вытянули морды и обнюхали странного пришельца. Парень вытянул вперед руки, и страшные псы, виновато закрутив огрызками хвостов, ткнулись ему в живот.

Калитка на миллиметр приоткрылась. Неожиданное зрелище не уложилось в голове уличного лидера, он вскрикнул и что было сил припустил, куда глаза глядят. Ватага, не отставая, устремилась за ним. Когда дыхания у ребят не осталось, и они остановились далеко за окраиной поселка, их вожак мог внятно произнести только одно слово:

— Шайтан! Шайтан! Он — шайтан! * * *

Всю эту невероятную картину приручения свирепых псов наблюдал через окошко в противоположном заборе один из домочадцев председателя местного совхоза. Икая от удивления, он побежал с докладом к баю. Председатель пожелал немедленно лицезреть смельчака, не побоявшегося добровольно войти к собакам. На их территорию.

Это были не простые пастушичьи псы, нет. В специально отгороженном дворике гуляли растущие в изоляции лютые звери, предназначенные исключительно для охраны вверенной им территории. Председатель слыл горячим поклонником собачьих боев и держал с десяток отменных алабаев. А для того чтобы бойцов, спокойно относящихся даже к посторонним людям, не увели, приходилось иметь еще и сторожей.

Добиться чего-либо путного в разговоре с забредшем невесть откуда на его подворье человеком баю не удалось. Тот отвечал коротко и нечленораздельно. Тогда председатель лично провел безобразного парня по вольерам с наиболее злыми воспитанниками, заставляя входить к истошно лающим собакам. И удивительно — только что демонстрировавшие яростное желание превратить в клочки любого псы покорно склонялись перед чужаком. Это было невероятно!

Тамерлан не вернулся домой в тот день. Он больше никогда туда не возвращался. Председатель оставил юношу у себя. Ему нужен был псарь. Потому что прежнего запороли кнутом за недосмотр — гибель перспективной сучки вместе с пометом.

Бай не просчитался: вскоре Тамерлан достиг на новом поприще заметных успехов. Он нутром чувствовал своих питомцев и всегда точно знал, что тому или иному псу надо. Четвероногие, очевидно, признавали Тамерлана членом стаи, своим вожаком с непререкаемым авторитетом. Какой-то странный магнетизм исходил от юноши: собаки никогда не пытались померяться с ним силами, хотя любой годовалый кобель играючи мог перекусить тонкую, как черенок кетменя, шею, и слушались парня беспрекословно. Под надзором Тамерлана у его подопечных словно бы удваивались силы и председательские овчарки все чаще и чаще стали одерживать верх над соперниками от других хозяев. Крысенок стал лучшим собачьим тренером.