Жёлтые жирафы

Астория в который раз поблагодарила Грейнджер и сказала:

— Мне право очень жаль, что вы потеряли из-за меня свой выходной, тем более что Драко упоминал, что вы так редко видите детей. Поэтому я взяла на себя смелость пригласить их сюда, тем более они ровесники со Скорпиусом. Вы не возражаете?

Гермиона, немного растерявшись, кивнула.

— Вот и славно. Мы будем счастливы, если вы будете считать нас своей семьей.

Всё просто. Любовницу мужа приняли в семью. Она заняла своё место. Хреновое место, откровенно говоря, на взгляд Грейнджер! Может устои детства были слишком крепко вбиты в её голову, а может уши юношеских идеалов торчали тут, но Гермиона была одновременно и рассержена, и бессовестно счастлива, услышав это предложение. Она сидела за столом, пила пряный пунш и понимала, что всё получилось совсем не так, как она планировала когда-то. Зато дети довольно быстро освоились, а тихий и мечтательный Скорпиус совершенно очаровал деятельную Розу. И вся троица под присмотром домовиков лазила по всему замку, шалея от счастья, ведь разрешили не спать допоздна. Пока за Розой и Хьюго не пришел отец. Рон выбрался из камина и, слегка усмехнувшись, протянул руку Малфою:

— Вечер добрый, аристократы.

— Ты что-то поздно, — озабоченно сказала Гермиона, выпадая из транса.

— Да, Гарри задержал. Устроил настоящий аврал в Аврорате.

— Ну и как успехи «мозгового штурма»? Хотя с моей стороны было бы наивностью надеяться на что-то. Наверное, на юбилей лучше взять с собой для охраны парочку троллей? — с ехидством спросил Драко.

— Уверяю тебя, некоторым чересчур остроумным лицам никакие тролли не помогут, — в тон ему ответил Рон, обнимая детей.

Грейнджер привстала.

— Гермиона, ты же остаешься? — спросила Астория. — И ребята пусть остаются.

— Нет, детей мы пока отошлем, — почти синхронно ответили Рон и Гермиона.

— Правильно. Хотя, Малфой-мэнор дает потрясающую защиту членам семьи, а ты же семья, Гермиона.

Грейнджер замерла, Рон слегка улыбнулся, Шарль тоже, а Малфой кивнул:

— Да, семья.

— Оставайся, Драко покажет тебе спальню.

* * *

Опять этот когнитивный диссонанс, пока Гермиона поднимается по винтовой лестнице в спальню Малфоя. Любовник идет впереди, прямой и грациозный, белеет парусом в полутьме коридоров его тонкая рубашка. Как-то все запуталось.

Перед дверью Драко неожиданно останавливается, разворачивается и ловит задумавшуюся Гермиону в свои объятия.

Яблоки! Малфой всегда пахнет кислыми яблоками. Прекрасной, долгожданной, но неуживчивой ранней весной, которая приносит юное солнце и неожиданно нахальный холод. И губы у Малфоя яблочные.

Гермиона сама затаскивает Драко в комнату, хотя ещё пару минут назад всерьез думала уйти из этого странного дома.

А спальня у Малфоя большая, холодный ночной воздух врывается в распахнутое окно, промораживая постель.

— Ну и ледник у тебя, — Гермиона невольно ежится.

— Прости, — Драко взмахом палочки закрывает окно, — просто я так люблю.

— Не боишься простыть?

— А Каю был не страшен холод, — пропел на манер сказителя Малфой.

Гермиона заметила, как неровно дернулся уголок тонких губ в кривой улыбке.

— Иди ты первая в ванную, — тон любовника неожиданно стал деловым.

В ванной комнате тоже было большое окно, по мнению Грейнджер, — глупейшая задумка. Но тьма неба завораживала. А пока Гермиона сушила свои густые волосы, Драко тоже успел ополоснуться. Он вышел из ванны в одних плавках и подошел к журнальному столику посмотреть корреспонденцию. Светлая, почти обнаженная, узкобедрая фигура, задумчиво нахмуренные брови, очки, торопливо надетые на нос (у Драко отчаянно прогрессировала дальнозоркость) — всё это вдруг показалось Гермионе таким родным, таким домашним. Эти привычные, машинальные жесты неожиданно создали у неё ощущение, что они и впрямь семья.

— Люблю тебя, — прошептала женщина и только несколько секунд спустя осознала, что произнесла это вслух.

— Что ты сказала? — Малфой оторвался от писем.

— Нет, ничего.

Торопливые объятия и поцелуи. Искры удовольствия, разливающиеся по телу от прохладных пальцев Малфоя. Хрустящее свежее постельное белье — эх, как говорила, Лаванда Браун: в богатом доме и сексом заниматься приятно, все так чистенько, нарядно. Смешно.

А с Малфоя слетают маски — ледяные, насмешливые, безупречно-изысканные и нахально-дерзкие — остается только Драко, по-юношески тощий и горячий. Его губы ловят пульс на напряженной шее Гермионы, на тонких запястьях, на мягкой груди, в маленькой впадине на внутренней стороне бедра. А сердце стучит, стучит во всём теле, гонит непокорную кровь по жилам. Глупое, смешное сердце, для которого нет правил, есть только серебро луны в серых глазах Малфоя, только яблочный запах, только горячая твердая плоть, только хриплый, не удерживаемый стон.

Там на берегу всё было иначе: легче, романтичнее, здесь всё тяжеловеснее и серьезнее, здесь уже нельзя ошибиться. Гермиону сводят с ума тонкие губы Драко, его выпирающие острые ключицы, чувствуемые под пальцами, и летящие мягкие волосы.

— Просто пух какой-то, — шепчет она.

— Что?! — возмущается любовник.

Но Гермиона уже утыкается носом в его макушку. Беда в том, что в Малфое потрясающе всё. Она раньше как-то этого не замечала, но сейчас понимает, что вряд ли теперь когда-нибудь сможет обойтись без ехидных комментариев, без выхваченных прямо из рук рогаликов и звонкого мальчишеского смеха, если кража Малфою удалась, без уютных объятий. И уже, конечно, не сможет без худого надежного тела, вжимающего в кровать (и не только в кровать), без сладких до сумасшествия поцелуев, жестких бедер, без хриплого неровного дыханья и без слов после:

— Чёрт! Грейнджер, но почему я всё время рядом с тобою срываюсь? Веду себя как мальчишка, трахаюсь как мальчишка, стону как мальчишка!

— Может потому, что ты только со мною можешь отпустить этого мальчишку? И он мне безумно нравится.

Гермиона едва не захлебывается, вылизывая любовника:

— Ты как яблоко! Офигенное кислое яблоко.

— Грейнджер, твои гастрономические ассоциации меня пугают... Да! Сделай ещё раз вот так!..

Горячее влажное тело выскальзывает из-под ладоней, захлебывающийся бессвязный шепот ударяет в голову не хуже, чем сами толчки. Только у него может быть такой тёмный взгляд прозрачных глаз, и только он зажигает безумный огонь болезненного удовольствия. Всё это — просто сумасшедший дом имени Драко Малфоя!

Теплые, сонные объятия, в комнате наконец-то не холодно. Всё хорошо и неправильно. Мысли вдруг смешались, снова накатило чувство иррациональности.

— Я пойду, — Гермиона резко вскочила с кровати и засобиралась.

— Куда? — Драко с трудом продрал слипающиеся глаза.

— Домой.

— Но, Гермиона...

— Не надо! Я знаю. Спасибо, что вы приняли меня. Но всё так запутано, так глупо.

Малфой страдальчески застонал и с видом мученика сел на кровати:

— Что же ты никак не успокоишься, Грейнджер?! Что глупо?

— Всё. Жизнь совсем с ума сошла. Я всё думала, что распутаю этот клубок, но получилось только хуже. Сначала война нас ломала, потом мир. Я всё строила это светлое будущее, сначала по чужим правилам, потом по своим, — Гермиона запуталась в мелких застежках мантии, один крючок отлетел куда-то в угол, на прощание блеснув в лунном свете. — Думала: вот теперь-то всё будет правильно, всё будет нормально...

— Не будет! — неожиданно резко оборвал любовницу Малфой. — Уж такие у нас судьбы, кривые. Остается только просто жить.

— И как? Друзья, враги, любовники, дети, супруги, работа, пациенты — всё вперемешку. Мне дома у тебя, Драко, сладко, да только те пытки всё по ночам снятся, — глухо сказала она.

Мужчина неожиданно с горечью рассмеялся:

— Нескладные мы с тобою. Просто две жёлтые жирафы.

— Опять какие-то жирафы?

— Я в детстве родителям картинку подарил, жирафов из книжки срисовал. Только я их жёлтыми нарисовал, очень мне этот цвет нравился, полбанки любимой краски на рисунок не пожалел. Ну, родители, конечно, похвалили, а потом отец говорит: ты пятна им коричневые нарисуй, чтобы по-настоящему. А я упираюсь: не хочу картинку портить. Он смеется: дурачок, ведь нормальные жирафы пятнистые. Нормальные, Грейнджер, понимаешь? А мы с тобою вот такие две желтые придурочные жирафы! И как только выискали друг друга: одна всё львицей притворялась, другой — змеем.

Драко резко оборвал смех. Гермиона сжала ладони в кулаки, чтобы не дрожали, а потом вдруг резко рванула вперед и поцеловала Малфоя во влажный лоб:

— Люблю тебя.

И вышла, едва не выбежала из комнаты. А Драко остался сидеть на постели. Окно, повинуясь магии хозяина, распахнулось, и хищный ветер стал покрывать ледяными поцелуями простыни, убивая запах Грейнджер.

— Беги. Если бы можно было убежать.