Алая чалма

«Среди вас ходит дурная молва, будто благодатные земли, данные мне самим аллахом, будут отданы другим — ворам и лентяям, — сказал бай. — Посудите сами, дехкане, есть ли кто на земле сильнее и мудрее аллаха? Он видит нас всех. Он все видит! Своими дарами он наделил тех, кто верно блюдет данные им законы. Так заслужите же и вы, дехкане, его милость! Честно и преданно служите нашей вере… А воры и лентяи, которые имеются среди вас, вместо того чтобы вовремя выполнять пять намазов, положенные на день, и молиться за своих благодетелей, ропщут на них. Может, они работать не желают? Может, они хотят день-деньской возлежать на подушках из лебяжьего пуха и чтобы им подносили все готовенькое?»

«Нас с собой не равняй, бай-ака», — заметил кто-то из толпы.

Люди засмеялись.

У бая Касыма побагровело лицо. Он прищурился и стал ощупывать взглядом толпу. Его нарочитую степенность словно ветром сдунуло. Вдруг бай начал кричать, затопал ногами. Голос его сорвался, и он закашлялся. Подручный проворно поднес ему пиалушку с чаем.

«Сейчас вы увидите того хулителя аллаха, который разносит между вами нелепые слухи», — сказал бай глухим голосом, отпил глоток чая и обернулся.

Сидевший на ковре начальник отряда хлопнул в ладоши три раза. Двустворчатая дверь мечети скрипнула и отворилась. Двое в лохматых шапках вывели высокого белокурого человека. Увидев его, люди задвигались, зашумели. Руки человека были заведены за спину, связаны — так стянуты веревками, что посинели. Даже я, глядя на него, вдруг почувствовал ломоту в плечах. Видно, очень уж богачи боялись его, этого человека. Из-под разорванной гимнастерки проглядывало обмотанное вокруг груди тряпье. Оно в багровых разводах. Кровь запеклась. Касым-бай шагнул к этому человеку и ткнул его в раненую грудь указательным пальцем.

«Глядите все на него! Видели большевика?.. Видели красного?..» — хрипел он сорванным голосом, и в углах его рта выступила пена. Бай называл его и другими какими-то непонятными словами.

А мне невдомек было, почему он этого человека называет красным. Он же такой, как все. Как все мы, только на гимнастерке пятна запекшейся крови. И ничего на нем нет красного. Толпа загудела, как потревоженный улей. А человек выпрямился — как обычно дерево расправляет крону после сильного ветра. Развернул плечи и в упор взглянул на Касым-бая. Мне показалось, он даже презрительно улыбнулся. Под глазами синяки от побоев, волосы слиплись на лбу от засохшей крови — а он улыбается. Да-а, этот высокий человек, должно быть, сильный человек. Бай в страхе даже отступил от него.

«Этот несчастный пожелал изменить жизнь, созданную волей аллаха! — истерично закричал он, показывая обеими руками на пленного. — Да накажет аллах всякого, кто осмелится восстать против его законов, как накажет сейчас этого неверного!»

Незнакомец в это мгновение шагнул на самый край веранды. Он побледнел. Чтобы не упасть, прислонился плечом к столбу, за который только что держался бай. Напрягся, как барс напрягается перед прыжком через бездонную пропасть. Грудь высоко вздымалась и опускалась. Глаза загорелись. Люди поняли, что он хочет что-то им сказать, и притихли.

«Товарищи!..» — сказал человек глухо.

Он говорил медленно, все громче и громче. Будто из звонкого металла чеканил в отдельности каждое слово. Люди затаили дыхание. Вытягивали шеи, прислушиваясь. Но вот беда! Никто из нас не понимал по-русски. Голос же этого белокурого человека пронизывающей болью отдавался в каждом, точно раскаленным железом прикасались к сердцу. Только одно русское слово хорошо знали все. Мы его часто слышали. Слово это — Ленин. С каждым упоминанием этого имени толпа все ближе и ближе подступала к веранде и глухо роптала. Ординарец в черной лохматой шапке, стоявший позади русского, с размаху ударил его револьвером по голове. Человек вздрогнул, покачнулся, как молодой тополек, когда в его ствол вгоняют топор. Но через мгновенье снова начал говорить, торопливо и взволнованно. Будто боялся, что не успеет все высказать.

«Ленин?» — произнес кто-то в толпе недоуменно.

«Люди! К нам шел Ленин, а его схватили!» — отозвался другой голос.

«Он шел, чтобы помочь нам — беднякам!»

Сидевшие на ковре повскакали, в панике опрокинули чайник. Фрукты покатились по полу. Бай подскочил к русскому и наотмашь ударил его по лицу.

«Если ты верующий человек, зачем бьешь человека?» — спросил старый дехканин, который стоял впереди толпы, поближе к веранде.

Толпа шумела, плотней обступила веранду. Начальник отряда, злобно ругаясь, махнул рукой. По его знаку двое в лохматых шапках набросили на русского аркан и потащили его вон к этим самым чинарам.

«Биродорла́р! Братцы! Его послал Ленин!..» — закричал кто-то.

Люди преградили солдатам Амирхана дорогу.

«Послушайте! — сказал опять тот старый дехканин. — Эти деревья посажены руками доброго человека. Они взращены здесь, чтобы людям приносить добро. Мы не хотим, чтобы о нас по миру пошла дурная слава».

«Отойди, старик!» — прохрипел Касым-бай и с силой отстранил дехканина. В то же мгновенье сам охнул и опрокинулся навзничь. Его сбил кулаком сын дехканина, стоявший рядом с отцом.

Воины курбаши схватились за кобуры, затравленно озираясь. На них насела толпа, навалилась. В воздухе замелькали кетмени, лопаты.

«Ленин! — кричали люди. — Дели байскую землю!»

Нукеров курбаши Амирхана обезоружили и заперли в мечети. И бая тоже. А этот человек в тот день у нас был желанным гостем. По крупице собрали в каждом доме рису и сварили для него плов. Жаль только, мы ничего не понимали, что он говорил нам. И все-таки то, что надо отобрать байскую землю и разделить между всеми поровну, мы поняли. А вечером выбрали для него самого лучшего скакуна из байской конюшни. Несколько парней проводили его до станции Джума. Он объяснил, что у него там много друзей. Я вот этими руками обнял его тогда на прощанье…

А на второй день прибыли в Ертешар конные красноармейцы. Все они были в высоких шлемах с большими красными звездами. Раздали нам оружие, отобранное у нукеров курбаши, чтобы мы могли в случае чего защитить свою землю, и увели бая с дружками. С красноармейцами ушло несколько джигитов из Ертешара. И мы через них передали Ленину письмо, где написали, что хотим создать на своей земле коммуну и что мы порешили на сходке свое хозяйство назвать его именем. Вот как это было. А вы говорите… С той поры наше хозяйство и называется колхозом имени Ленина.

Саттар-ота протянул пиалушку и пощелкал по ней ногтем, что означало просьбу налить чаю.

— Дедушка, это же был… — начал было кто-то.

Саттар-ота остановил его, выставив перед собой ладонь.

— Теперь и мы знаем, кто это был. А вот тогда… Ступай, — сказал Саттар-ота внуку. — Расскажи об этом друзьям. Пусть узнают, чем знаменит кишлак, в котором они живут.

Дождик прошел стороной, наискосок захватив ощетинившиеся голыми ветвями тутовые плантации, недавно присыпанные землей виноградники — чтобы не замерзли зимой, и часть полей с гузапаей — сухими стеблями хлопчатника. Умытая бурая земля лоснилась, будто бы покрылась лаком. Небо прояснилось, и теперь сияло солнце, горячее, счастливое. А по другую сторону кишлака, где час назад, нахмурясь, рокотало небо, ныне ярким расписным коромыслом выгнулась радуга. И казалось, она соединила этот полуденный край с тем краем, где много полноводных рек, где простор полей перемежается с лесами. Она ласково обняла теплую землю и, чтобы напоить ее вволю, черпает воду пригоршнями: одной рукой из Зеравшана, другой — из далекой Волги.