Алая чалма

Справа от водителя сидел Бозор-ока.

— Все-таки нашлось время поехать за дровами, — усмехнулся Энвер и запустил вслед полуторке снежок.

Вернувшись из школы, Анвар настороженно поглядывал на мать, гадая, знает ли она об их вчерашней проделке. Пока она разогревала шурпу, он нарубил дров и почистил стойло коровы. Он накладывал сор и навоз в плетеную одноколесную тачку и вывозил на огород, вываливал прямо на снег. Словом, сделал все, чтобы мать, узнав обо всем, не была с ним слишком строга.

Мать позвала Анвара обедать. Когда он вымыл руки, она подала ему чистое полотенце и ласково сказала:

— Молодец, сынок, с каждым днем ты взрослеешь, становишься хозяином в доме.

Она и себе налила шурпы и села напротив. Помешивая в касе деревянной ложкой, сказала:

— Ты слыхал, что Шариф натворил вчера?

Анвар чуть не поперхнулся, отложил ложку.

— Всех одурачил, — продолжала мать. — Люди поверили, что комиссия едет — улицы подмели, дома побелили. Удобрение, которое месяц бы возили на поле, за один день вывезли. Намучились, не знаю как. А оказалось, все — обман. Ну и попало же сегодня от отца Шарифу вашему. «Как ты посмел такое отчебучить?» — спрашивает у него отец. А он: «Захотелось по радио выступить. Радист мне никак не разрешал, все сам да сам. А тут остался один, не выдержал…» Ишь, диктор нашелся!..

Мать поела и ушла на работу. В маленькой кастрюле понесла обед Гульнаре. Гульнара уже второй день не уходит с фермы — дежурит около своей любимицы Пеструшки, которая вот-вот должна отелиться.

Анвар сел делать уроки.

Во дворе скрипнула калитка. Послышались неторопливые шаркающие шаги. В дверь постучали, и в комнату вошла Анорхон-буви.

— Проходите, бабушка, — пригласил Анвар радушно. — Мамы дома нет, но она скоро придет.

— Я Гульнару повидать хотела, — сказала Анорхон-буви, снимая с головы платок. — Хотела попросить, чтобы она письмецо черкнула моему старику…

— Давайте я напишу, бабушка, — предложил Анвар. — Пока чай закипит, я напишу…

Анвар выбежал в летнюю кухню, развел в очаге огонь, поставил чайдуш[9] и вернулся. Старушка сидела за сандалом и, полузакрыв глаза, еле заметно шевелила губами. Видно, сочиняла письмо. Анвар, стараясь не шуметь, осторожно сел напротив нее и, положив на столик лист бумаги, взял ручку. Старушка ласково улыбнулась, будто представила себе того, кому адресовала письмо.

— «Здравствуй, мой дорогой Борон…» — произнесла она тихо.

Анвар заскрипел пером.

— «Обо мне не беспокойся. Береги себя. Я живу хорошо. Вчера бригадир Бозор-ака, спасибо ему, привез мне целую машину саксаула. Горит, как уголь. Виновата я перед ним, ругала понапрасну. Все дрова сам перетаскал с машины и сложил. Упарился, бедняга… Теперь у меня в комнате тепло…»

Голос тетушки Анорхон звучит тихо, таинственно — будто теплый ветер шуршит по крыше. Теплый и ласковый, потому что в кишлак пожаловала весна. Сегодня Анвар сам видел, как она своим теплым дыханием отогревает землю. С берега арыка, где сошел, снег, поднимался пар. И прямо на глазах из-под земли пробивались тоненькие стрелки травы. Это по полям, будто в зеленых кавушах, бесшумно ступала весна.