Кумуш-Тау — алые снега

* * *

Происшествие было чрезвычайное.

Не какое-нибудь заурядное разбитие стекол посредством рогатки. Змеи — на вверенном участке! Анвар Сахибаев шагал, все набавляя ходу. Пострадавшая гражданка семенила рядом, нанизывала все новые и новые трагические подробности. Вещественное доказательство — змея, зажатая щипцами, — едва пошевеливала хвостом.

Анвар Сахибаев торжественно, как жезлом, указал пальцем:

— Здесь?

— Тут, самое оно, змеиное гнездо!

На заднем дворе вошедшим представилось зрелище красочное и неожиданное. Возвышаясь над полохливой толпой мальчишек, словно бык, затесавшийся в овечье стадо, стоял почтенный Музафар-ака, рубщик мяса, ни в чем предосудительном до сих пор не замеченный... С широкой, точно тесак, его ладони склевывала мясные обрезки серая, кривоносая птица. Клевала — и вертелась, кланялась, верещала отчаянно. А бритоголовая, с облупленными носами публика подсвистывала, подщелкивала, изливалась восторженно:

— Во, птица!

— Гляди, хищная!

И вдруг раздалось сверху, с забора, пронзительное «Атас!»

Мелкий народец брызнул врассыпную. Перед участковым осталось четверо: побагровевший от неловкости мясник и трое мальчишек, лет по тринадцати-четырнадцати, все крепко сбитые, подкопченные загаром.

Почтенный Музафар объяснял смущенно:

— Просят, просят мяса, думаю — кому? Пошел посмотрел...

— Передайте птицу по принадлежности, — суховато прервал его участковый.

Сорокопута принял один из мальчишек. Музафар-ака, хмыкая и почесывая затылок, удалился. Жалобщица поспешила внести ясность:

— Этот, с птицей, — Лямин, Димкой зовут. С родителями тут проживает. У кого веснушек погуще — Антошка, фамилию не знаю, приходящий он. А вот тот — Витька Петров, через два дома живут. Хуже всех, коновод!

Синие глаза коновода смотрели не робко, прямо. Руки за спину заложены, нос поднят независимо:

— А что случилось, вообще-то говоря?

— Боже, он меня до белого кипения доведет! — Женщина дернула за рукав милиционера. — Вы вон куда взгляните!

Тут только рассмотрел Сахибаев, что стоят они все очень близко от края обширной цементированной ямы. На дне ямы, свиваясь, переливаясь, точно одушевленная сталь, ползают... змеи.

— Твои?

— Наши! — прозвучало в три голоса.

— Зачем людей пугаете? Вон, жалуются! — Сахибаев кивнул на гражданку со щипцами. Мальчишки заговорили наперебой:

— Да не должны они выползать! Вон, на краю ямы, козырьки же приделаны!

— Уходим, сеткой накрываем!

— Мы же всегда начеку! Ну... как зайцы!

— Конечно, бывают случайности, но это же — раз в десять лет!

— Я и раз в десять лет не желаю видеть очкастую змею у себя под подушкой! — успела вставить соседка.

— Во-первых, не очкастая, а очковая. А во-вторых, какая она очковая? Она же вовсе желтопуз! — высказался Вика Петров, неуловимо быстрым движением перехватил щипцы, освободил полузадушенную змею и лихо, как щеголь — кашне, набросил ее себе на шею.

— Вот! Она же совершенно безобидная! Что мы, враги себе — ядовитых держать?

Маневр его имел неожиданное следствие: жалобщица пронзительно взвизгнула, почему-то три раза перекрутилась вокруг самой себя, и, клокоча, точно перекипевший самовар, со скоростью ракеты вынеслась за ворота.

Тут участковый доказал, что не зря о нем говорят: «Сам не велик, а голос — как выстрел!» Разговор он повел на басах и круто:

— Ну, вот что: даю срок — двадцать четыре часа! Змей — куда хотите, яму — засыпать! Усвоено?

Ребята молчали, упершись взглядами в землю. Склоненные их головы явно выражали несогласие. Сахибаев заговорил помягче, вразумляя:

— Птица у вас? Пожалуйста! Кроликов разводите, ежей... А змей — почему? У нас, узбеков, говорят: «Суть змеи — яд, отпустить ее — преступно, убить ее — похвально!»

Вика поднял подбородок, глянул исподлобья. У Сахибаева — черные усы хмурой скобкой, взор — жесткий. А все-таки в глубине глаз что-то такое... Та соседка, «Мадам Желтопуз», как он уже окрестил про себя всклокоченную даму, никогда так не смотрит... И, неожиданно для самого себя, мальчик спросил:

— А хотите, расскажу вам, почему со змеями возимся? Это ведь целая история.

— Три целых истории, — уточнил Димка-Дракон.

Сахибаев огляделся. Скамейка-самоделка на горбылях, там, в тени большого тутовника, показалась приманчивой в этот знойный июльский полдень.

— Ну, хоп, сядем, потолкуем. А безобразия на вверенном мне участке не допущу все равно...

Уселись. И Вика, самый смелый, первый начал свою историю. Назвать ее можно было так: